Ведущий:
Второй раз дежурит по стране Михал Михалыч Жванецкий. М.М, я думаю, может быть мы начнем, как в прошлый раз, Вы что-то почитаете, а мы послушаем…
Жванецкий:
Да, с удовольствием. По крайней мере, это сразу что-то дает, хотя может быть что-то и отнимает. Извините за погодные условия, но матч состоится, ничто не может его отменить. Господи, очки… Раньше, когда я был моложе, когда Вы не приходили… Ну кто-то, может быть, приходил… Достаточно было вынуть листок, выскочить… А сейчас: очки, лекарства, клизму… Отход ко сну – как отъезд в другой город. Шутка… Я не буду часто предупреждать, когда шутка. Но иногда буду говорить.
Читает:
О времени. О нашей жизни немножко. О стонах. Тяжело. В тяжелое время мы встречаемся, очень тяжелое. А когда, скажите, было легкое время? А если бы мы встретились в 37-ом или 52-ом? Поэтому, когда говорят, что мы встречаемся в тяжелое время, год можно не указывать и страну можно не называть. Сегодня очень тяжелое время, просто очень. Магазины, сволочи, полны как никогда, аптеки полны, автомобили – улицы лопаются…
…….Почему, если в мини юбке…… а если с бородой и в шинели…..
Жванецкий:
Вот я и думаю, что это что-то, похожее на национальную идею. Еще вот это хочу прочесть… Произведения разнообразные, чтобы охарактеризовать диапазон творчества. Ну, сейчас много говорят о подъеме отечественного товаропроизводителя. Я рад, я знаю нашего товаропроизводителя очень хорошо, я пил с ним неоднократно, бывал у него по разным причинам дома. Ну, когда говорят “Россия – страна талантов”, это действительно, талантов масса, работать некому, идеи у нас воруют все, больше воровать нечего… Они у нас – идеи, мы у них – изделия. Иногда всей страной произведем в одном экземпляре, оно конечно летает, но без удобств. Шесть врачей кладут военного летчика в теплую воду, чтобы мог справить нужду после полета. По 16 часов летает, 40 тонн возит, а писать практически некуда. Всюду ракеты. Есть, конечно, у меня идея, как по-большому сделать, а потом по-маленькому смыть… …… читает …Наша страна – родина талантов, но наша родина - их кладбище. Так что проверим галоши на сход-развал и двинем в мировой рынок.
Я пишу – он меня лепит, третий второго рисует….
Немножко нашей истории… С шумом и гамом, гигантскими усилиями и кровью в многолетней борьбе построили систему под названием “не то, что нужно”…
О моем друге. Жил в Одессе до эмиграции такой Миша Беленький, музыкант…
Может, поговорим?
Ведущий:
Повязку будете надевать? У нас есть такая повязка… Вы пока надевайте, а я Вам буду вопросы задавать. В одном из Ваших произведений, в первом, которое Вы прочитали, все как-то очень оптимистично, такое ощущение, что Вам все в нашем времени нравится.
Жванецкий:
Конечно… Много чего… Я просто хотел узаконить свои отношения с Родиной. То есть когда она мне объясняется в любви, я ей объясняюсь в любви и все это узаконить наконец. То есть: я плачу 13 процентов налог, я хочу знать, что родина мне за эти деньги обещает или сделает. Вот мне так кажется, если я плачу, что бы то ни было я плачу, значит я требую, чтобы меня защищали. К сожалению, я это говорю, как очевидец. Требую, чтобы меня защищали. Я хочу знать, что она мне обещает. Я хочу, чтобы президент, может быть, не просто выступал и вместе со мной перечислял, чего бы ему хотелось пожелать нам. Я же со своим сыном так не говорю (у меня сын шести лет), что “я бы тебе пожелал велосипед”. Да, он бы тоже пожелал себе велосипед. И так мы и разошлись бы в хорошем настроении. А где велосипед?, - спросит любой человек со стороны. И я бы спросил со стороны. Я бы хотел, чтобы люди ответственные, в том числе президент, которого мы все поддерживаем, мне очень все время не хочется смотреть наверх, нет смысла. Ну говорил, почему не получается и когда получится и объяснил почему. То есть родина и я должны быть прозрачны. Родина меня всячески просвечивает, она хочет, чтобы я был прозрачным. Все свои доходы…. Я согласен. Я говорю – давай и ты, моя страна. Помните, я когда-то говорил на нашей встрече, что в других странах, в Америке, родина сидит рядом. Такое ощущение, что это еще один человек. Когда любишь эту страну, ты ее хорошо знаешь. Нас четыре – родина пятая, нас трое – родина четвертая. Вот родина должна быть… Я уже выбрал эту страну, Андрей, я здесь живу, и я здесь буду жить и я не буду ждать, пока наши отношения узаконятся. И я хочу получить в ответ… Самое страшное – это милиция, я не верю, что бандиты страшны, милиция страшна. Страшно то, что возле человека. Вот мы все смотрим наверх. Возле человека находится врач, возле человека находится учитель, возле человека находится милиционер. Вот именно они живут хуже всех, вот именно они находятся возле человека.
Ведущий:
И все-таки мы обсуждаем события прошедшего месяца, можно про какие-то говорить, про какие-то не говорить, но самое трагическое событие – этот ужасный террористический акт в Каспийске, у меня нет вопросов долгих умных по этому поводу. Просто: мы и террор.
Жванецкий:
Сейчас такое дикое время… Сейчас я скажу, что обращают наше внимание на что-то путем убивания людей. На проблему, на каких-то людей, на положение какого-то населения, на борьбу за независимость какой-то части страны, это могут быть чеченцы, баски, путем убивания совершенно невинных людей, это есть полное одичание этих людей. Понять это совершенно невозможно. Вот мое отношение к терроризму, я не знаю, что я еще должен говорить, я не знаю, как это погаснет, я не вижу даже возможности погасить. Мне кажется, это не погаснет – нечем. Обвинять одних, что это бедные, так ведь возглавляют совершенно богатые люди, обладающие миллионным состоянием. Значит это кому-то кто-то мстит, убивая невинных людей и обращая на это внимание.
Звонок:
Я из Москвы, меня зовут Таня и я хотела узнать, скажите пожалуйста, в этом году особенно, в нашей стране такого количества праздников не было никогда по-моему. А господин Починок, наш министр, объяснил народу, что хорошо бы привыкать к общечеловеческому мышлению. Может быть оставить всего три праздника: День независимости, Новый год и Девятое мая, а все остальные дни работать и, когда надо, получать двойную оплату.
Жванецкий:
Из меня надо сделать врага народа тут же… Народ, который в мае пол-страны уезжает на 10-15 дней, да нет, чего тут плохого. Может быть и так, может быть, двойную плату, ну просто мои мозги не могут ничего сказать по этому поводу, ну если будет заинтересованность в работу, мы сами будем искать эту работу, мы не будем отдыхать, мы будем работать во время отдыха, когда это будет. Ну, мы сейчас в такой системе, когда оно появится постепенно.
Ведущий:
М.М., в прошлом месяце была большая дискуссия по поводу того, продавать или не продавать землю, вот если землю разрешать продавать, появится заинтересованность в работе, о которой Вы говорите или нет?
Жванецкий:
Я не крестьянин, но я знаю, я читал, земля ведет человека, у нее четыре времени года, там есть уборка, есть сев, есть озимые… Земля ведет. Семья должна быть: отец-хозяин (не “на земле”, Вы помните, сколько нас учили “хозяин на земле”, это было изобретение Советской власти, не “хозяин земли” – а “хозяин на земле”). Так вот должна быть семья: хозяин, хозяйка, дети и земля. Вот это семья человеческая. И кусок земли.
Когда есть земля, человек не срывается в эмиграцию так быстро, раз – и умчался. Он так уже живет, потому что там есть право собственности. Вот здесь нет права ни на что. Здесь ничего нет, только прописка. Он только прописку терял. Поэтому только открылись ворота, что случилось с Одессой? Почему так все побежали? Да потому что были ворота закрыты до этого. Побежали не только те, кто страшно мучился, а побежали, потому что открылось, а их ничто не держит. У них земли нет, ничего нет, только прописка. А прописка, все поняли, ничего не значит, и все убежали. Пол-Одессы удрало просто так. Поэтому, если мы хотим, чтобы остались какие-то мышцы в стране, какие-то мозги в стране, какой-то навык в стране – раздайте людям землю. Идите, осваивайте эту землю, идите туда на восток, как шли американцы, идите, осваивайте, делите, раздавайте эту землю. Продавайте, раздавайте просто, чтобы остались у них эти земли, где золото, где нефть, где тайга, где семена, где что-нибудь. Каждый будет чем-то владеть. Он не уйдет отсюда, он также будет любить эту страну, как я, который здесь имеет не землю, а аудиторию.
Ведущий:
У кого-то на Красной площади есть вопросы?
Вопрос:
Я хотел задать вопрос про скинхедов: это реальность или обычные хулиганы, с которыми надо расправляться?
Жванецкий:
Ну это скорее всего обычное хулиганство, сдобренное какими-то взрослыми людьми, какими-то лозунгами. Их очень легко направить на каких-нибудь инородцев. Может быть, какой-нибудь кандидат соберет много голосов, если заберет всех тупых. И скажет: “Мы хотим, чтобы на этой земле жили люди только вот этой сообразительности. Чтобы кто умнее нас, здесь не жил. Это наша земля, мы тупые, мы приспособились. Мы прекрасно будем жить, мы умеем машины не создавать, а ремонтировать и мы можем хорошо жить, ремонтируя одни и те же машины бесконечно”… Я думаю, этот человек будет иметь массу голосов. И кто-то взрослый руководит этим, их очень легко поднять в этом возрасте. Особенно когда бежит толпа, вообще, Вы заметили, очень трудно устоять. Вы где-нибудь стоите, прижавшись к стене, а тут пробегаю, очень редкие люди устоят. Обычно мчишься с ними тоже, пока тебе не набьют морду, тогда ты уже будешь хорошо стоять. Толпа всегда сплачивается “против” и никогда “за”. Вы можете сказать: “Граждане, там в больнице лежат 10 человек, ну пойдем, помоем, поможем как-то уберем”. Ни один человек не пойдет, Вы будете один. Но если скажете: “Вот там построили, к чертовой матери, идем развернем”… Пойдут все. Ненависть сплачивает страшно. Доброта рассыпает людей по одному. Поэтому так легко это все сделать. Наверное, я ответил. Может быть и не ответил.
Ведущий:
Я меньше Вас прожил при Советской власти, но я знал, что у нашей страны есть огромный враг – это НАТО. А сейчас я начинаю сбиваться, потому что мне все время говорят, что НАТО – это вроде как-бы и не враг.
Жванецкий:
Вот сидит Толя Приставкин, замечательный наш писатель, перед ним мне приятно говорить, я не знаю, хватит ли мне ума, но в моем положении положено отвечать на эти вопросы. Я могу ответить только в своем стиле. У меня как-то все время идет спор с теми, кто “против”. Мне хочется сейчас поддержать наше руководство, которое идет на сближение с Америкой, на сближение с НАТО, потому что, во-первых, я все-таки внутри либерал, во-вторых, я хочу сказать, когда НАТО крепче: когда мы в противниках, или когда мы туда вступим? По-моему, если мы туда войдем, НАТО полный конец. Даже если будем просто дружить и любить. А когда мы будем противниками, НАТО будет крепнуть вечно. И мы будем иметь достойного, очень сильно… Как и с США было. Наше противостояние сделало из Соединенных Штатов супердержаву с развитой военной машиной, с этим новым оружием, которое она сейчас употребляет в Афганистане. Поэтому у нас сейчас период любви с США, мы за это время можем сделать гораздо больше. И потом, когда разойдемся, они будут развалены вообще, все, с кем мы… Все, кого мы любим, у всех после этого разбитая жизнь. А те, кого ненавидим, продолжают жить, существовать и процветать. Я бы так сказал, в том числе это относится к мужчинам.
Ведущий:
Если мы сейчас предоставим слово писателю Анатолию Приставкину, в этом будет какая-то логика.
Приставкин:
Миша, я о том трагическом моменте, когда слава богу, что вы уцелели, остались живы, но тогда украли машину. Чтобы Вы сделали, если бы эти люди сейчас сидели бы здесь, а Вы были бы судьей?
Жванецкий:
Вопрос очень хороший, очень сложный. Вообще между жертвой и похитителями возникают какие-то отношения. Вот у меня к ним ненависти нет. Они как-то на моей ситуации дали это понять, и когда я понял, я успокоился. Потом я испытал еще одно большое потрясение, когда меня вели к лесу, я не знал, что будут делать, но когда они оставили меня в снегу просто и убежали. Вот если бы я был судьей, я бы спросил: “Где записные книжки?” Вот только это. Потому что машину так и не нашли и она меня уже не интересует. Я должен быть знать это, но я не знал. Это такая машина, за которой идет огромная толпа людей. Короче, зла я не испытываю.
Ведущий:
Нет ненависти к людям, которые над Вами так издевались?
Жванецкий:
Нет, ненависти нет. Удивительно, но у меня нет к ним ненависти. Я все время ощущаю на себе эти руки, которые снимали часы. Но это не то, за что я бы стал так ненавидеть, ну часы, ну деньги, ну так и ладно.
Ведущий:
А к кому-то в жизни Вы испытываете ненависть?
Жванецкий:
Ну к тому, кто обо мне плохо пишет. Это я действительно испытываю ненависть. Вот если очень плохо и незаслуженно.
Ведущий:
То есть это хуже, чем Вас ограбить?
Жванецкий:
Да. Я долго переживаю. Если меня обвиняют, что я мелкий, что-то типа провинциального конферансье, что я пошлый, вот это я переживаю месяцами. Я свое ограбление забыл на пятый день. Да черт с ним. Но когда ты находишься в рабочем состоянии, ты прошел, пробежал мимо этого, ну заработаешь еще, ну купишь, ну не купишь – обойдешься. Это действительно для меня уже не имеет значения.
Звонок:
Я звоню из Челябинска. На Байконуре произошла трагедия, сейчас все подсчитывают убытки, но, как обычно, не называют тех, кто погиб. Я просто хочу спросить, как Вы думаете, это просто такой менталитет нашего государства, или это политика обращения государства с людьми? И как можно заставить государство перестать так обращаться?
Жванецкий:
Ну, во-первых, у нас всегда такое отношение к человеческим жертвам, там же всегда говорят “ ну не больше двух человек, чуть меньше трех, чуть больше двух”. Там всегда какие-то такие отношения к человеческим жертвам. Но я хочу сказать о другом в связи в этой катастрофой. Мне кажется, что очень много… Вот я когда включаю телевизор и слышу всполошливый куриный голос дикторши, что сорвало крышу на Байконуре, либо взорвался газ в Таганроге. Я понимаю, что может быть, кто-то учит их не факультете журналистики, что нужно начинать с несчастий, но мои нервы уже не выдерживают, страна слишком велика и наверное, крыша, сорванная на корпусе на Байконуре заслуживает этого внимания и Вы правы, надо говорить о жертвах и надо говорить о фамилиях, но, может быть, не с этого начинать. Вы знаете, мы уже просто отупели, мы больше не можем слышать, когда начинается с этого, это слишком много на нашу несчастную голову, поэтому все стали смотреть в прошлое, где скрывали эти несчастья. и стало казаться, что тогда ничего этого не происходило, хотя тогда были несчастья хуже в сто раз. Но сейчас об этом говорят и с этого начинают, вот что вызывает мой протест, я хочу, чтоб этим заканчивали. И пусть называют фамилии, но этим надо заканчивать, слишком большая страна, здесь в каждом углу что-то может взорваться, стрелять кто-то в кого-то, караульный в патрульного, крышу сорвет. Но это должно иметь свое место в масштабе страны, а не начинать с этого. Потому что нервы уже не выдерживают и ощущения от этой жизни – одни катастрофы, один ужас и мы ни к чему хорошему не может прийти.
Ведущий:
Мне кажется, Вам уже пора выйти к микрофону и что-то почитать…
Жванецкий:
Хочу прочесть парочку… Вы наверное их слышали…
Читает произведение “На американском телевидении”
“Автопортрет”