М.: Добрый вечер, в эфире Российского телевидения программа “Дежурный по стране”, наш главный дежурный Михаил Жванецкий и примкнувший к нему Андрей Максимов. Надеемся, что сегодня вам с нами будет интересно, здравствуйте. Михал Михалыч, если Вы не возражаете, мы сначала немножко поговорим, потом Вы почитаете, а потом мы еще поговорим и так далее.
Ж.: Я, когда выходил, глянул, тут хорошо, тут отражение хорошее – внешность, конечно, потрясающая – у меня. Я только о себе говорю, только о себе. Эта красота, она такая простая, неописуемая и разящая. Я знаю только еще одного человека из мужчин, такого же красавца, как я, при таком же уме и проницательности, тоже Михал Михалыч – Касьянов. Я думаю, если мы когда-нибудь уйдем в отставку и с ним объединимся и появимся где-нибудь в одном месте – это будет удар, конечно. Удар красоты и интеллекта – это сшибает. Так что я все время слежу за ним, когда он освободится.
М.: У меня такая в этой передаче у меня такая странная задача, я все время задаю серьезные вопросы, прекрасно понимаю, что все хотят от Вас услышать веселое, но с каждым разом всё сложней придумывать вопросы, потому что на самом деле ничего не происходит. Я не понимаю, как выходят программы новостей, потому что новостей, по-моему, особых нет. Вот некоторые говорят, что просто у нас начинается нормальная спокойная жизнь, а некоторые говорят, что мы катимся в застой и всё будет вот именно так, как было в те годы, когда Вы стали знаменитым. Вот Вы об этом думаете что?
Ж.: Ну я думаю, что для застоя нужно такое застойное государство нужно, у нас сейчас нет застоя. Это, можно сказать, безвыходность, бессобытийность, вот тогда государство придумывало для людей то “дело врачей”, то что-нибудь еще. Вот встряхивать общество – то на БАМ поехали, то туда поехали, откуда-то вернулись, откуда-то не вернулись, где-то что-то начали строить, Братск… Всё для того, чтобы встряхнуть, а общество, конечно, было застойное. А если говорить о том, что у нас сейчас, то, может быть, это происходит, допустим, в Швейцарии лет триста уже так. Если мы добьемся швейцарского застоя. Ну не так, как у нас, ну примерно эта же жизнь. Она же довольно переводимая сейчас, наша жизнь переводимая уже на другие языки. Наши сюжеты уже переводимы. Я желаю нам швейцарского застоя.
М.: То есть мы туда идем?
Ж.: Мне кажется, да. Это стабильная, спокойная жизнь с коровами, с колокольчиком. Я не знаю, идем ли мы туда или лежим в направлении том. Изумительно, очень хочется туда. Господа, в принципе, я не уверен, что я правильно говорю, что я отвечаю… Что я вообще могу набрести на истину. Но я не так думаю, что нам так интересно найти истину, я не знаю даже, кто её знает. Кто вообще может сказать истину. Но мнение – я думаю, мнение.
М.: Ну, собственно, передача и называется “Дежурный по стране”, потому что интересно Ваше мнение по всяким разным вопросам. Основным героем новостей, прошедшего месяца были Соединенные Штаты Америки. Про них все время говорили, про Ирак и так далее. Вот когда говорят “Соединенные Штаты Америки”, у Вас, у Жванецкого, в голове возникает какой образ?
Ж.: Надоело мне, честно говоря, да и неохота уже, тошно мне от этого всего. Когда-то было “руки прочь”, я не помню, уже от чего. Мы же время от времени кричали “руки прочь” от этого, от этого, от этого. То есть какой-то был “дамский” комплекс: “Руки прочь! Уберите руки!” Я не думаю, что я так сейчас остроумно говорю. Но все таки вот это “уберите руки” я помню с десятого класса примерно. Слишком много – об Америке, слишком много об Ираке, слишком много. Вот единственное, что радует меня в этой ситуации, что мы, Россия, благодаря не так своей мощи, как личности президента, вот присоединились к культурным странам. Мы теперь с Францией и Германией. А могли быть с Ираком и Сирией. А сегодня мы с Францией и Германией, ну, я поздравляю. Всё таки “скажи мне, кто твой друг”, мы сразу скажем: “Вот – Ширак, вот пожалуйста – Шредер”.
М.: Скажите, а Вам американцы нравятся, вот как люди?
Ж.: Вы считаете, что они похожи один на другого?
М.: Нет, я считаю, что есть какой-то менталитет русского человека, или еврея, или американца, мне кажется, что есть.
Ж.: Вот для меня, мне кажется что, когда, вообще в принципе, “типичный” говорят… “Он типичный еврей” – это что-то страшное. “Типичный русский” – что-то страшное. Ну сразу: “еврей” – что-то хитрое, патлатое такое. “Русский” – что-то дикое, пьяное – “типичный”… “Типичный грузин” - что-то такое тоже, тамада какой-то за столом, вечно все время пьющий человек и поющий хором. А что касается американцев, ну вы знаете, я одно могу сказать – в этой стране диктатуры никогда не будет – свободные люди. Когда старушка берет винчестер (это документально) и начинает защищать свой дом – сама, одна, вот черные взбунтовались, идет грабеж магазинов – и стреляет из окна. Или просто готова отразить нападение. Одна – она так привыкла. Поэтому там диктатуры не может быть по определению. Никак. Ни население, извините за выражение, ни народ, простите меня еще раз. Вот у них сейчас такой президент, решительный, елки-палки. Глазки такие, небольшие. Это из той породы, которая вцепится и не отпустит. Что-то он недопонимает, это все-все видят. Но в то же время, у него такой электорат. Вот электорат его выбрал и он вцепился в эту тему, я думаю, что это прежде всего выгодно ему и, наверное, выгодно Америке. Что-то недоделал его отец в этом. И в то же время смотришь, с другой стороны – Саддам Хуссейн. Если, действительно, у него это оружие есть, то это все таки погибель для всех окружающих, рано или поздно. А вообще, вы заметили, что диктатор в своей стране умирает своей смертью? Если его не прищучить со стороны. Если не достать его со стороны, он долго будет издеваться, мучить всех своих, только своих. И вот когда некоторые говорят: “Да вот мы сейчас уничтожим Хуссейна и всё”. И что? Сталин умер – и что? Ничего особенного. Ну какое-то движение, но страна продолжала жить так же. Ну сажали меньше, но почти так же. Я думаю, что если можно было бы убить Гитлера, Германия бы не повернула обратно, потому что есть, к сожалению, электорат. Диктаторы приходят по воле народа, сами они не приходят?
М.: Что же тогда делать?
Ж.: Что делать?
М.: Да, с Ираком что делать?
Ж.: Откуда я знаю. Как говорил мой шеф, Аркадий Исакович: “Извините, я считаю, что есть люди поумнее меня”.
М.: Мне кажется, Вы не напрасно встали, потому что надо перейти уже к чтению, по-моему.
Ж.: Так быстро?
М.: Да, я пойду там посижу и вас послушаю.
Ж.: Господи боже мой, как хотелось еще поговорить.
М.: А мы еще поговорим, это еще не всё.
Ж.: Сейчас, ребятки, очки… Я хочу прочесть что-нибудь маленькое такое. Последнее, то, что написал. Не знаю, почему-то называется “Ситуационный невроз”.
Время бурное, время переходное, от того, что было недавно, переходное время к тому, что было давно. Время, когда по ручным часам узнают не время, а доход… Когда автомобиль не для езды, а для приезда.
В нашей жизни что хорошо? Выращиваешь, поливаешь, окучиваешь, удобряешь, ухаживаешь, лелеешь, хочешь съесть – свистнули...
Вот календарю я лично не доверяю. Вот сегодня третье – докажи.
Вот в чем пример бога? Он не дает почувствовать власть свою, только присутствие. Только присутствие.
Автопортрет в цифрах. Как только растрезвонился, что пишу – так и перестал.
Я лето провожу в Одессе, у меня там окно, заполненное водой наполовину. Я сижу и слышу вот эти крики по радио, надсадные такие. Внимание, сейчас семнадцать пятьдесят пять…
М.: Я хочу обратиться к нашим телезрителям и сказать, что 25-го числа любого месяца вы можете подойти на Манежную площадь к гостинице “Москва” к шести часам вечера и задать вопросы Михал Михалычу Жванецкому, мы запишем на камеру и Михал Михалыч на них ответит. Это уже было сделано несколько дней назад и давайте посмотрим несколько видео-вопросов, а Вы на них ответите.
Вопрос: Добрый вечер, уважаемый Михал Михалыч. Мы стоим напротив здания Государственной Думы, того здания, обитатели которого смешат нашу страну уже на протяжении многих лет. Считаете ли Вы обитателей Государственной Думы своими реальными конкурентами в деле “смешения” русского народа?
Ж.: Реальный конкурент, перед которым я пасую абсолютно – это Владимир Вольфович, конечно. Но я никак с ним не могу договориться, чтобы он где-то в первом отделении выступал, а я во втором. Я не могу ему доверить второе отделение, все таки не знаю потому что, чем это всё кончиться. А другие – мне трудно ответить, смешат ли они народ, ну конечно, наверное. Всё таки Дума прошлого созыва была поярче. Жизнь была похуже, а Дума – поярче. У меня больше нет ответа на этот вопрос.
Вопрос: Здравствуйте, Михал Михалыч! Меня зовут Анна и вопрос у меня таков. Я, как истинный патриот нашей Родины, хотела спросить, почему, на Ваш взгляд, Россия отгородилась колючей проволокой от Прибалтики, а не от Средней Азии? Меня интересует вопрос, потому как мы все же ближе связаны с католиками, нежели с мусульманами.
Ж.: В тупике я. Вот прошу прощения – я в тупике. Я не знаю, что ответить. Что называется, не могу ответить, потому что нечетко сформулирован вопрос. Это как наш человек показывает дорогу. Он говорит: “Доедете до бани, потом до министерства, потом на повороте будет магазин “Промтовары”, потом…” Понять это невозможно. То есть вместо того, чтобы… То есть масса людей бродят по городу в поисках. То есть стареют за рулем, стареют. Просто невозможно найти дорогу. Вместо того, чтобы получить объяснение: “Доедете до желтого дома, потом пятьдесят метров направо – будет белый дом с зеленой крышей и с колоннами”. Так для приезжего человека понятней. Но тебе говорят: “Тут туалет, это райком партии, там баня, там горисполком”. И ты путаешься и спрашиваешь: “Это горисполком?” Тебе говорят: “Да Вы что, с ума сошли?” Ты начинаешь спорить: “Как же это не горисполком?” Он говорит: “Да нет же, я здесь живу”. А ты говоришь: “А мне объяснили, что это горисполком”.Он говорит: “Какой горисполком?” Поэтому тут мне немножко не хватает четко сформулированного вопроса, на который я тоже не смогу дать ответ. Но все таки, хотя бы услышу вопрос.
М.: Я Вам скажу, что ответ был гораздо интересней вопроса безусловно. Давайте послушаем третий вопрос.
Вопрос: Здравствуйте, Михаил Михайлович! Меня зовут Алексей, у меня к Вам вопрос. Не кажется ли Вам, что через пару лет Вы будете не во моде?
Ж.: Не кажется.
М.: Собственно, Вы ответили. В прошлом месяце Дума обсуждала закон о языке, там очень много было разных историй, мы не будем это повторять, как вам кажется, русский язык сейчас умирает, не умирает, нормально развивается? Как кажется Вам, как писателю?
Ж.: Мне кажется, что нормально совершенно развивается. Русский язык, я не скажу, что обеднел за счет многих иностранных слов… Но вы понимаете теперь молодежь, которая говорит слова “криэйтер”, “провайдер”, “риэлтер”. Это такие слова, которые необходимы. Они необходимы нашему языку, потому что у нас никогда такой жизни не было, как эта. Не было такой торговли, не было бизнеса, не было рекламы. “Пиарщик…” Это очень точные слова, которые одним кратким словом выражают какую-то суть. Главное, что у людей, видимо, есть в этом потребность. Настолько это всё иностранные действия, что требуют иностранного слова. Я так думаю.
М.: А про мат?
Ж.: А про мат – вот тут чуть было не приняли закон относительно мата. про мат, это вообще, страшное дело. Тем более вот у меня растет клоп семи лет, страшно, чтобы… Но я предлагаю наоборот сделать – чтобы узаконить мат и обязать наших людей употреблять мат. Обязательно. Вот просто обязать. Если идешь, вот так: “Мать – Родина! Мать – в душу! За мать! За твою душу, бога!” И пошел, значит и всё. И вообще, чем больше… Тогда наш человек из чувства протеста будет больше говорить матом и у него появятся такие слова, как “нежность”, “адекватный”, “я тебя люблю”, “подойди ко мне”, “я обладал тобой”. Наш же человек не знает слова “обладал”. Не знает слова “нежность”, не знает слова “розовый”, не знает слова “рассвет”, “светало”. Он не употребляет таких слов. Я, кстати, матом могу – я в порту работал восемь лет. Господи, косынка на шее – и пошел. Я знаю, что такое мат. Без этого, конечно, ведро не понесет никуда. Ты чего ……? Вот ведро …..! Я же провел восемь лет с этим криком. “Иди сюда, я тебе говорю!” Он говорит: “Чего Вы ругаетесь, Миша!” Я говорю: “Да как с тобой говорит иначе, ночью еще особенно”. Ну всё таки не разрешали, потому что трансляция шла по порту, вот эти громкоговорители висели, ну не дай бог, там всё время: “Подавай вагоны ….!” Всё! Всё, микрофон держал. Хоть это всё назывался “матюгальник”, который висел на столбе, но он держал: “Подавай вагоны! Откати вагоны на третий путь! Откати, я тебе сказал! А я сказал!” Это жалкий набор слов, жалкий выбор из трех слов, попытка описать рассвет.
М.: Сейчас будет совершенно неожиданный переход, просто совершенно такой переворот – у нас есть сайт Российского телевидения, там можно оставлять вопросы Михал Михалычу и вопрос, который мне показался интересным, его задает человек по имени Максим.
Вопрос: Если бы Христос жил в наши дни, о чём бы Вы его спросили?
М.: Это после разговора про мат особенно хорошо.
Ж.: Я бы у него спросил, есть ли у него еще место за пазухой? Или там уже всё занято?
М.: Это потрясающий ответ, по-моему.
Ж.: Ну потому что вся наша мечта – жить, как у Христа за пазухой. Мне кажется, что я бы это спросил. Хотя честно говоря, вы будете сейчас потрясены и будете злы на меня ужасно, я вот счастливым себя чувствую. Вот сейчас, когда мне не мешают писать, не мешают говорить, когда я вот вижу вас, встречаюсь с вами, когда рядом сидит такой умнейший тактичный ведущий, который помогает мне, ну по-настоящему счастливый я человек в данном случае, невзирая на путаную обстановку в стране, которую я цирковым образом объясняю. Но и мои попытки объяснить - это тоже номер, это тоже шоу, это ревю, вот я хочу, чтобы это люди поняли, что это скорее для развлечения, поэтому я счастлив, когда это развлекает людей.
М.: И еще – я объединил два вопроса, один пришел от Игоря Маргулиса: “Михад Михалыч, чем Вы объясняете Ваше редкое появление на телеэкране?”, а Олег Золотухин спрашивает так: “Весь месяц я пытался смотреть юмористические передачи на телевидении, наконец решил спросить у вас, господин Жванецкий: “А чего это Вы не ведете юмористическую программу, как ваши коллеги?”
Ж.: Ну если первый вопрос “почему я редко появляюсь на телевидении”, я объясню, почему – потому что я считаю это появление частым. Я не хочу, чтобы люди пари держали, долго ли я еще протяну на этом деле. А почему я не веду юмористическую передачу – потому что вот там я бы точно стал ругаться матом. Я думаю, что время такое, это опускание уровня юмора, уже где-то щекотание в таких областях, которые, как говорится “пол является потолком, потолок является полом”. Невозможно, мне трудно сейчас объяснить, но я бы ругался, я бы не смог, я бы с половины передачи ушел, я бы обиделся, бросил очки, в общем, это по-женски, я бы поступил по-женски. Бросил всё и ушел.
М.: Относительно недавно, недели две или три назад, был арестован Мавроди, основатель “МММ” и сразу возникли разговоры о том, что с одной стороны, он конечно бандит, который обманул миллионы людей, а с другой стороны, на самом деле это гениальный финансист и если бы его энергию, что называется, в мирных целях, может мы бы иначе жили. Вот Вы думаете, что Мавроди – это кто?
Ж.: Вы знаете, я сам сгорел в банке “Чара”. А что меня туда заволокло, в банк “Чара”? Что нас всех тянет? Мавроди вообще тут не причем. А в “Чаре” не были гениальные финансисты. Просто, когда видишь, что люди получают двадцать процентов от вклада, каким бы ты трезвым и холодным не был, у тебя всё равно… Ты теряешь, грубо говоря, ключ от задницы… Такое выражение есть, оно еще пока в пределах допустимого. Теряешь ключ от задницы и ты видишь – люди волокут оттуда деньги. Это же живые люди, мы же их видим. Поэтому Мавроди никакой не гений и мы не такие уж большие остолопы. Просто очень трудно быть не в “системе”. Вот я сейчас, кажется, попадаю на мысль, вот мы же не боимся быть нищими, не боимся быть богатыми, мы боимся выпасть из системы, мы боимся выпасть из общего потока. Вот если все куда-то пошли, а мы нет, если меня нет в списке, а все друзья уже в списке есть, я всё равно туда попрусь, я всё равно умолять буду и меня в список вставят и я сгорю вместе со всеми. Но остаться одному – на это у меня сил не хватит. Это нужна огромная сила воли, сидеть одному и созерцать, как все горят в банке “Чара”. Нет, лучше со всеми вместе гореть, так я считаю.
М.: Наступает счастливый момент для людей, которые находятся в студии, когда Вы можете задать вопросы, для этого нужно поднять руку, получить микрофон.
Вопрос: Юмор – это философия или это просто смех как разрешение каких-то проблем?
Ж.: Юмор – я не знаю, я уже как-то отвечал здесь, что это попытки откликнуться на жизнь, вот я не помню, тогда хорошо получилось, я не могу повторить, ребята. Вот чтоб вы знали, если импровизация, повторить её нельзя. И запомнить невозможно. И когда мне кто-то звонит и говорит, дескать, “как Вы хорошо сказали про гаишников на прошлой передаче”, я вспомнить не могу. Не могу, что я сказал, я не могу. Да, кстати. Я приготовил… Меня в прошлый раз спрашивали, как себя чувствует мужчина, женившись на женщине, которая намного моложе его. Я написал… Я вначале пережил, потом написал, поэтому… Можно прочитать? Это лирика. Это о любви.
Я удивительно, до глупости наивен. Я катастрофически доверяю женщинам, а входя в азарт, верю им до конца. А наказание всё страшней. Я уже дошел до того, что вручаю им свою жизнь. А они теряются, не знают, как распорядиться, а я сижу в стороне и даю советы...
М.: Всё таки я хочу спросить нашу аудиторию, есть ли еще у вас вопросы.
Вопрос: Михал Михалыч, хотелось бы услышать Ваше мнение по такому вопросу. Мы сегодня говорим, что нужно воспитывать патриотизм у нашей молодежи. Как Вы расцениваете такой факт, что имя “Калашников” продано немецкой фирме, которая сегодня будет присваивать это имя коктейлю “Калашников”, обувь “Калашников”, одежда. Всё таки с именем Калашникова действительно связан патриотизм наш.
Ж.: Спасибо Вам за вопрос. Вопрос хороший, правильный, но в конце концов мы почему-то все не хотим спрашивать самого Калашникова. Всё таки он же живой человек, он вправе рассчитывать на наше внимание, на материальное благополучие. Ему надоело жить в двухкомнатной квартире. Восемьдесят три года. И если хоть за границей… Опять таки, где всегда осуществляются наши мечты – за границей, где всегда осуществляются наши научные работы – за границей, где всегда осуществляется то, что мы придумываем – за границей. Вот и сейчас там. Опять, значит немцы, значит, мы опять проворонили, опять прозевали. Опять наши олигархи, которые имеют огромные деньги от нефти, от всего, не подумали, как ему сделать роскошную, не просто достойную, а роскошную жизнь. Популярней, чем Калашников… Он же популярней Пушкина. Это самая популярная личность в нашей стране и во всем мире. Ну почему же ему этого не сделать? Поэтому меня это совсем не задевает, ничего, нормально, пусть живет. Я вообще за то, чтобы люди жили. Я хочу посмотреть на него. Я хочу, чтобы увидеть его в роскоши.
Вопрос: Михал Михалыч, у меня такой вопрос. А как Вы относитесь к тому, что налоговые инспекции собираются использовать детектор лжи? И будут применять к нам ко всем. Может быть, даже и к Вам.
Ж.: Может и ко мне, конечно. Ну – расколемся. У каждого из нас столько накоплений лживых, мы столько всего наврали за жизнь, даже самые правдивые. Мы часто врали друзьям, женщинам и налоговой инспекции. И много врали государству. А государство сколько нам лгало! Лгало во всем. Меня почему-то совершенно это не пугает, это даже не проблема, о которой стоит переживать.
М.: Одно занятное появилось сообщение о том, что в начале 2004 года, то есть через год, московскую кольцевую дорогу будут патрулировать инспекторы ГАИ на дирижаблях. Дирижабль стоит миллион долларов, что Вы думаете об этом?
Ж.: Это прекрасный вопрос. Я бы его назвал вообще “дирижабель”. На “дирижабеле”. Вот если они все на “дирижабелях”, то я не знаю, как дыхнуть туда наверх. Честно говоря, как они будут с нас брать эти самые главные анализы? И как мы им будем протягивать туда результаты анализов. Для них же это главнейший вопрос. Наш же разговор с ними, это же в основном умоляние: “Шеф! Абсолютно правильно”. Ты даже не знаешь, что ты нарушил, ты говоришь: “Вы правы! Действительно, тут торчать на дирижабеле, а я, действительно, черт куда заехал. Вам видней, шеф, я тут, извините. А что здесь, нельзя?” Это же всё время крик туда. Я не представляю, как с нами там в контакт можно входить. кроме того, масса аварий, потому что все же будут смотреть наверх. “Товарищ лейтенант! Моя жена, это моя жена за рулем. Товарищ лейтенант, да не стоит”. Это умолять туда наверх. Ну, умолять наверх, это мы привыкли, конечно, все время. Прошу прощения, но я себе представляю эти сцены – задрав наверх… Ну пока наше правительство закупит им дирижабели вот эти и оттуда они будут спускать нам эти справки. Как по анекдоту: “Если Вы считаете себя виновным – дерните четыре раза. Если невиновным – дерните пятьдесят два раза, из них двенадцать раз быстро”. Я хотел бы, вот я хотел бы участвовать в движении, которым будут руководить с дирижабеля. Я думаю, что из этой темы больше ничего не выдавишь.
Вопрос: Уважаемый Михал Михайлович, у меня очень простой вопрос, жизненный и женский. Скажите пожалуйста, Вы счастливы тем, что Ваш этот очень любимый маленький клоп будет жить в нашей любимой стране, которую мы сегодня строим?
Ж.: Да. Я хочу, чтобы он жил здесь, где мы все говорим на одном языке, где мы получили это свое воспитание и это свое образование. Мы получили привычку к этой стране, к этому климату. Вы знаете, те, кто уезжал учиться в Лондон и возвращался обратно, это были две ошибки. Первая ошибка – отъезд в Лондон учиться, дети олигархов, вторая ошибка – возвращаться сюда. Все, здесь уже их не ждут, они чужие люди. Они с другим воспитанием. Я не знаю, слово “ментальность” мне не нравится, но что-то в мозгах, какая-то крыша, что-то поехало там. Там они как-то совсем другой жизнью жили, а здесь они не могут найти себя. Поэтому не надо, не делайте этих ошибок, не отправляйте детей туда. Вот пусть переболеет всеми болезнями этой страны. Прокашляет, прописает, прокакает, всё это сделает, все микробы получит – получит иммунитет и будет, как мы с вами, счастливы вот от такого. Вот от такого. А мы счастливы.
М.: Всегда в конце Вы читаете нечто финальное.
Ж.: Так я уже всё прочитал, граждане. Я сейчас посмотрю, конечно, братья, вы что-то сегодня требуете, чтобы я много читал, ребята.
М.: Много не бывает.
Ж.: Хорошо, хорошо, хорошо. Вот это еще попробую Это о нашей эмиграции.
Я говорю теще – Софья Генриховна…
Спасибо. Очень приятно. Это самое главное, когда взаимопонимание. Когда я что-то говорю, вы, это же не монологи, это же диалоги – то, что я делаю. И вот смотрите, что я хочу сказать.
А если просто и твердо сказать себе: “Заткнись!” На ожидание неприятностей, на сами неприятности…
Всё, я закончил.