М.: В прошедшем месяце очень сильно повышена зарплата чиновникам, говорят, это делается для того, чтобы они не брали взятки. У меня к Вам вопрос такой…
Ж.: Ни один человек не верит, что это произойдет. И сами чиновники тоже…
М.: У меня больше нет вопросов. Вы на все ответили.
Ж.: Я не представляю, ну вот гаишник стоит, ну вот повысь ему зарплату, ну все равно, ну он стоит на том месте, где запрещено, а этот говорит "ну разрешите", а он говорит "а нельзя". А другому говорит "проезжайте"… При чем тут зарплата гаишника? Абсолютно ни при чем! Это вопрос тончайших… Да нет… Я хотел сказать "тончайших взаимоотношений", но какая уж там тонкость - чистых взаимоотношений. Просто ну как же, едет человек с деньгами - ну как не взять? Те, которые находятся ближе всех к телу людей: это врач, учитель и милиционер, они все равно подвергаются атакам населения с целью чего-нибудь заплатить. Даже учитель, хотя он имеет самый святой вид, самый праведный вид, самый честный вид, но все равно, в школах собираются родители, что-то доплачивают. А врачи уже смирились с этой участью, что им все время дают, все время дают и они уже и сами говорят цифру. А милиционер, тот уже вообще, только посмотреть на него - это уже удовольствие. Он отбрасывает тень, как собор Василия Блаженного. Если солнце падает, то сзади посмотрите - собор. Огромный, массивный, прочно стоящий на земле:
- Пропуск есть?
Ты говоришь:
- А вот у меня пропуск.
Он говорит:
- Это полпропуска.
- Ну вот еще вторая половина пропуска…
Это же как садовод, он же посадил нас, это поле всё и мы все даем урожай, как он может это не собрать? Мы отнимем у него самое интересное в его жизни, вот этот проезд, пожелание: "Счастливо, только осторожней!" - говорит он. И у меня страшное подозрение, что если в России полностью уничтожить коррупцию, прекратится строительство, реки перестанут течь, времена года перестанут сменять друг друга. Все-таки такое ощущение, что где-то кто-то что-то дает и это всё сменяет друг друга и как-то движется и вода из крана течет. Как бы это всё не перестало - страшновато. Поэтому я рад за чиновников, им еще ко всем этим взяткам добавилась еще зарплата. Это замечательно.
М.: По ходу Вашего разговора у меня возникала масса вопросов…
Ж.: Евгений Александрович, очень рад Вас видеть. Извините, что Вы попали сюда в роли слушателя, Вы сами прекрасный русскоговорящий человек.
…………: Михал Михалыч, рядом с Вами не могу… Фонтан, который Вы извергаете, замечателен. Просто потрясающе. В любом случае, это всё экспромт. Это не то, что Вы писали, а то, что Вы думаете. Это невероятно. Я вообще, глядя на Вас, думаю: кто такой Жванецкий в нашей жизни? Это, во-первых: термометр. Потому что он меряет температуру нашему обществу. Потом, это барометр, как мне кажется. Потому что Вы показываете, что там, где смерч, где вихрь, где засуха и так далее и так далее. Потом Вы еще и тонометр, Вы меряете давление нам всем. Вы поразительный человек и то, что Вы пронесли это такое количество лет - это вызывает восхищение. Если раньше Вам было легче, сейчас Вам труднее, в этом я не сомневаюсь, потому что цель находить стало не так просто, не так легко и я просто восхищен. Вот кажется, что Вы злой человек, что Вы всем недовольны, что Вы брюзга, ну так кажется. Но я знаю только одно - всё, что Вы говорите, это происходит от огромной любви к людям и к своей стране. Я Вас обожаю.
Ж.: Я насчет термометра думал давно - повесить за окно Наташу…
М.: Это жену?
Ж.: Жену. И чтобы утром смотреть:
- Ну как?
- Да холодновато как-то…
Мороз!
М.: В последнее время очень много говорили о письмах Ходорковского и мы не будем сейчас обсуждать проблему "он писал - не он писал", мне гораздо интереснее спросить вот о чем - мы никогда с Вами не говорили о судьбах либерализма в России, о Чубайсе, о Немцове и так далее. Поскольку я знаю, что в письме была поставлена такая проблема: они должны попросить извинение. Чубайс ответил: "Мы извинения просить не будем, а если и будем, то не будем спрашивать у Ходорковского, делать это или нет". Как Вам кажется, вообще у либерализма в России есть ли какое-то будущее, и вот эти люди, о которых мы с Вами говорили - на них есть чувство вины или наоборот, они сделали что-то хорошее для страны?
Ж.: С моей точки зрения - просить прощение нужно всегда. Виноват или не виноват, практика показала, что это всегда исправляет отношения. Либерализм - что, даже само слово - это вроде бы не "демократия", вроде бы не "свобода", это всего навсего "либерализм". И он уже вызывает такую бурю, такое неприятие. Раньше нам советская власть внушала, что человек - "хозяин на земле". Мне очень трудно представить, как можно быть хозяином "на земле", а не "хозяином земли". А не хозяином земли. Это все равно, что быть хозяином на крыше. "Наконец он стал хозяином земли… Наконец он стал хозяином своей квартиры…" Квартира стала каким-то капиталом. Это всё называется просто "свобода". Называется просто "либерализм". Россия стала состоять из отдельных людей. Это, наверное, самое лучшее, что появилось. Характеры появились. Мы их видим по телевидению там где-то порой и видим среди нас.
М.: Российским людям нужна свобода?
Ж.: Нет. Это не значит, что я удачно ответил. Это значит, что она действительно не нужна.
М.: А если не нужна свобода, то нужно что? Если не свобода, то что?
Ж.: Да просто я думаю, что это еще давит среднее поколение людей. Давит вот это количество пенсионеров, живущих очень плохо, давит это огромное количество армии, которую освободили и которая не знает, куда деваться. Я смотрю, я столько беседую, есть столько хороших людей, бывших офицеров. Когда я был на Дальнем Востоке, граждане, вы не представляете себе, что такое Черное море, которое вливается в Тихий океан. Это когда к восьми утра открываются двери домов и флотские офицеры идут к подводным лодкам. И это все количество людей и качество людей - противники вот этого самого проклятого либерализма, который действительно отнял у них такую интереснейшую работу - сидеть под водой и все время наблюдать за тем, как… Один из них (матрос на атомной подводной лодке) спросил меня: "А правда ли, дядь Миш…" Я говорю: "Чего?" Я всегда вздрагиваю, когда мне говорят "дядя Миша", это страшновато… "А правда, что Америка снабжается лучше России?" Я говорю: "Да, наверное, получше снабжается". Он говорит: "Да, обидно, обидно. Значит, мы правильно там дежурим". И вдруг у нас все это взорвалось, вдруг этот проклятый либерализм поставил всех в такое положение, что те, кто оказались задницей на золотом месте, что я действительно сам так же противник этого, как и все остальные простые советские люди. Которые находятся возле трубы, или у него труба между ногами оказалась или он сам припал к этой трубе… Как он там возле этой трубы оказался? Почему мы все не оказались возле трубы, а он оказался? И вот эти люди стали богатеть. А кто должен был их налогами давить? Наши братья-чиновники. А кто, какой чиновник будет давить такого человека? Он же не отдаст, у него же этого нету: а) в крови, б) в расчете, в) ради чего тогда? "Я же зарабатываю, я же хочу, чтобы видно было, что я заработал, что я наладил как-то что-то". Вот, значит, он не отдает. Значит, чиновник должен был взять у него в виде налогов (как я тупо понимаю), и отдать людям. Вот все, что возможно было у него взять. Этот чиновник забрал все себе и они стали совершенно одинаковыми. Этот на лимузине - тот на лимузине. Этот с флажком - тот с флажком. Этот с маяком - тот с маяком. Они стали ездить совершенно одинаково. И чиновник, и министр, и олигарх - совершенно одинаково. Они стали разговаривать одинаковым языком, абсолютно какое-то курлыканье. Они потеряли юмор - и олигархи и чиновники. Они друг другу передали самое лучшее и оказались такими тупыми, эти два лагеря. Конечно, либерализм в России - чушь. Свобода не нужна. Все проголосовали, семьдесят процентов. Сейчас правительство на глазах у нас у всех что-то перемешивает и все время заглядывает. Это как в бочке - копаешься не глядя, снизу вверх, снизу вверх. Так же я и работу правительства сейчас представляю. Так же они снизу вверх что-то добавляют, что-то доливают, отливают и все время заглядывают. В попытках определить либо по запаху, либо по бурлению - удачно или неудачно. Или, может быть, кто-то даже все время пробует на вкус, как получилось. Ну посмотрим, мы не должны терять оптимизма. Мы не специалисты, поэтому оптимизма никогда не теряем. Были бы мы специалистами, мы бы потеряли оптимизм мгновенно. И поэтому - ну изменится власть, как говорил Алеша Баталов: "Изменится власть, будем мельче резать картошку - и все". Ну что мы, будем… Ну есть такие люди, которые выйдут на Пушкинскую площадь, там шесть-семь человек. Есть такие. Есть такие, как я, которые будут все время подначивать, подуськивать, подтрунивать, но это все равно не изменит ничего по большому счету.
М.: Михал Михалыч, мы перешли к очень приятной для меня обязательной части наших передач, потому что Вы сюда выходите и что-нибудь нам читаете.
Ж.: (произведение "Тишина") Как все устроилось. И не предполагал. Сегодня при таком обилии изображений нечего смотреть...
М.: Я сейчас очень важный вопрос задам. Поскольку у нас Вы читаете мало, но я знаю, что у Вас бывают вечера, не будет ли у Вас какого-нибудь вечера в Москве, где Вы прочитаете много? Ведь это же важный вопрос, правда?
Ж.: Гениальный вопрос. Мы с ним договорились, что он задаст мне этот вопрос, потому что у меня первого июня в зале Чайковского в девятнадцать часов будет авторский вечер. Ну позвольте мне использовать эту передачу как рекламу. Вот, Людмила Марковна, она там бывает, на концертах, она удивляется, почему там стоит один столик, один стульчик и больше ничего…
Гурченко: Я хочу сказать, что я Ваш фанат. Неприличный, такой, что и на баррикады пойду. Я пошла на Ваш сольный концерт в "России". Пустая сцена, обыкновенный свет, без вспышек. Столик, стульчик и микрофончик и больше ничего. Выходит с этим же старым портфелем, скромный и начинается жизнь. Начинается жизнь ни на что не похожая. Вы, наверное, "Россию" знаете, там есть такой второй этаж для гостей. Я сижу, слушаю и тихонько свожу реакцию зала и свою. И вот там был человек из народа, это точно… Вообще все в костюмах, а он в рубашке клетчатой, это было не лето, в теплой рубашке, она немножко сползла, темноватые штаны, волосы непричесанные - ну с работы… Он не мог не прийти, понимаете… Как он себя вел - вот это было смотреть большое удовольствие. Когда на душе бывает плохо, в какой-то момент я думаю: "Так, стоп, тихо. Есть Михал Михалыч. Значит что - нормально, Григорий!" И вопрос. Да, это либерализм, свобода, которую действительно так ждали и все прошли через это, через вырезание моментов, через остановку картин на десять-пятнадцать лет… Челку нельзя, выше колен нельзя, так скажите, где же та грань, в нашей профессии и в журналистике тоже, где грань, когда нельзя за флажки. Где грань? Помните, Володя пел "за флажки"?
Ж.: Можно приступать к ответу?
Гурченко: Да, пожалуйста, извините.
Ж.: По-моему, Людмила Марковна, она - в хорошем воспитании. Я так думаю, что взятку мог бы взять и американский полицейский на дороге, и английский полицейский, дорога длинная, вокруг никого, ты можешь с ним договориться - он не берет. И тоже самое происходит, то же преступание грани, почему-то люди думают о стране, почему-то люди думают об остальных, почему-то немцы говорят нашему: "Господин Рабинович, почему Вы не платите налоги?" Наш эмигрант, который там живет, работает зубным врачом.
- Я у вас тут дворником работаю.
- А вы не платите налоги, я это знаю, почему вы не платите налоги?
- Вы же за счет налогов приехали в нашу страну, вы за счет налогов, вы же за счет налогов привезли сюда еще кучу родственников, выдаете их за евреев, хотя там самые разные люди. Почему же вы не платите налоги тем, кто кормит это всё? Почему же это всё происходит? Это делается ради страны и страна становится на ноги. Если бы мы тоже поднялись до этого, чтобы не брать взяток ради страны, не брать взяток ради тех, кто живет хуже или… И сюда входит это же самое - "не пугать", это мы же все испугали. Газеты стали кровавыми, катастрофическими, полилась кровь отовсюду. Как будто она не лилась. Она также лилась. Но тут мы потеряли осторожность, испугали собственный народ. Народ: "На хрена нам все эти муки! Мы же так спокойно жили! Чего вдруг это всё!" А у нас, как колокольный звон, я так жил. Пример художественный - на Малом Комсомольском получил квартиру когда-то еще при комсомоле. И во дворе - окна из музыкального училища, еще советская власть, восемьдесят второй год и все время: "Весна идет…" Это хор мальчиков. Может, с одной девочкой. Может, одни мальчики. Тогда советская власть любила отделять мальчиков от девочек, не знаю, почему. Хор мальчиков: "Весна идет, мы молодой весны гонцы, она нас выслала вперед…" Видимо, нехорошо было. Опять: "Весна идет… Она нас выслала вперед…" Я думаю, когда кончится все это? Невозможно слушать! Они перерезают этими детскими голосами все, через все окна заклеенные. Чего они так боятся этой весны? Какой-то крик. И накаркал. Сейчас - дискотеки. Вышел, включил в машине это же, вот такая голова. Вышел из машины, вошел домой, точно та же музыка, вот такая голова. То есть идет колокольное движение страны. То есть сначала она пела "весна идет" этими дурными детскими голосами, теперь поет "джага-джага", "пуси-муси". От "молодой весны гонцы" до "джага-джага" вот только вперед и назад. Вот такое движение: вперед-назад. Вот сейчас мы ударились, когда шли вперед, сейчас будем все вместе, видимо, откатываться назад по пожеланию населения. Ответ на ваш вопрос, как мне кажется, лично мне - жуткое воспитание, жуткое недомыслие, жуткое непонимание собственного народа, это отсутствие воспитания. Флажка нет в собственной душе, цензуру сняли, а флажка не оказалось.
М.: Когда я прочел эту новость, я подумал, что это розыгрыш, а это было на самом деле. В Москве прошел первый Всероссийский съезд пофигистов. У них есть два лозунга: "пофигистам всегда везет" и "что бы ни происходило в жизни - всё к лучшему". Лозунги, по-моему, замечательные.
Ж.: Лозунги изумительные.
М.: А Вы пофигист?
Ж.: Я-то не пофигист, судя по тому, что меня очень многое задевает больше, чем нужно. Но зачем им съезд, если им всё по фигу?
М.: Мы сейчас резко поменяем тему. В прошлом месяце прошло никем не замеченное событие, исполнилось десять лет введения Интернета в России. Вот за Вашу жизнь произошло много таких бытовых открытий: Интернет, мобильный телефон, появилась масса каких-то вещей, которых раньше не было. Что-то из этого на Вашу жизнь повлияло?
Ж.: Вот мы говорили о либерализме. Ну Интернет - это он и есть. Мне кажется, та часть страны, которая находится в Интернете, она все-таки должна голосовать либерально. Я не знаю, за кого именно, не буду говорить, я думаю, она должна голосовать либерально.
М.: Какая связь?
Ж.: Она же понимает, что это последствия именно либерализма - появление Интернета в России. Интернет я люблю, потому что в Интернете ты копаешься, ты сам о себе прочтешь массу интересного, секретов никаких не осталось. Все, с кем я хотел расстаться - все опять со мной. Это жуткое ощущение, это просто невозможно. Звонят из Америки, из Израиля, из Германии: "Что ты там сказал, когда я с тобой жила? Где это было?"
М.: Мне кажется, Вы напрасно спрятали очки в такой красивый футляр…
Ж.: Я просто хотел еще сообщить вам совершенно о другом.
* * *
В одесском областном сумасшедшем доме долго проживал больной, который всё время пел "не нужен мне берег турецкий"… И останавливался. "Не нужен мне берег турецкий…" Его долго лечили…
* * *
Первая стадия - веселюсь сам.
Вторая стадия - веселюсь с водкой.
Третья стадия - без водки не веселюсь.
Пятая стадия - уже и с водкой не веселюсь.
Шестая стадия - без водки не грущу.
* * *
Это я сейчас читаю маленькие, такие в виде тоста. Я очень люблю их писать, вернее, они рождаются сами.
* * *
Завтрак съешь сам.
Обед тоже съешь сам.
Ужин съешь так, чтобы враг не увидел.
А ночь раздели с товарищем.
* * *
Наша кошка Фелиция, преданная, но мрачная красавица, принесла Наташе в постель половину мышки. Я, думаю, лучшую половину. Она очень любит Наташу…
* * *
Ура! Победа присуждена вам, моя дорогая. Вы меня перемолчали. Во второй встрече на шестнадцатой минуте презрение, молчание, цедение сквозь зубы, огибание взглядом разгромили мои остатки. Я бежал с поля боя путем уползания…
* * *
М.: Михал Михалыч! Сейчас очень кстати после того, о чем Вы сейчас рассказали, вопрос из Интернета. Елена из Санкт-Петербурга благодарит Вас за поздравление по поводу Восьмого марта и пишет следующие слова: "Мой вопрос продолжает тему весны. Скажите, как на Ваш взгляд: "динамо" и "флирт" - это одно и то же? А если "нет", то чем они отличаются?
Ж.: Вот такой вопрос потрясающий. Потрясающий вопрос. Между "динамо" и "флиртом" разница только в том, что: или ты идешь на ужин (тогда не ходи на ужин!). Или ходи на ужин - не кушай! Сиди, не ешь. Это будет честно. Если ты сидишь, кушаешь и пьешь, каждый мужчина потом вправе, посчитав расходы, сопоставив их с возможным удовольствием, вправе, конечно, предъявить претензии. Мне кажется, что "динамо" - это что-то вроде бега на тренажере, без преодоления расстояния.
М.: А флирт?
Ж.: Флирт - это стремление вперед. Флирт вы чувствуете, вы понимаете. "Флирт" - вы движетесь вместе. "Динамо" - движетесь вы один.
Зритель: Михал Михалыч, Ваш ответ говорит о том, что у Вас блестящая память.
* * *
Меняю яркие воспоминания на свежие ощущения.
М.: Мы уже постепенно приближаемся к концу. У нас осталось два источника вопросов, это видео-вопросы и вопросы зала. Давайте послушаем следующий вопрос.
Видео-вопрос: Здравствуйте, Михал Михалыч! Вы счастливы? Сейчас на улице такая погода, я не могу постоянно быть счастливым, а Вы можете?
Ж.: Нет, ну совершенно невозможно быть счастливым все время. Мне кажется, счастье - это искра, это такой мимолетное что-то, вот, например, аплодисменты или когда она сказала "да". Либо ты вдруг что-то сказал, вот как я сегодня прочел в первый раз, вдруг такая реакция, вот я испытал счастье, но оно мгновенно сменяется тревогой, если это настоящее счастье. Тревогой, за то, что в следующий раз так больше не напишешь, что "я так больше не прочту", "где я еще такую публику возьму?", "а когда она еще соберется?", "а вот давай, может, оставим эту публику и устроим гастроли с этой публикой по всей стране".
М.: Я попробую сформулировать теперь вопрос совсем коротко: сорок лет театру на Таганке.
Ж.: Кстати, да. Мы все - дети Таганки, клянусь. Я не вижу другого такого места в Москве, которое бы так влияло на такое количество людей. Вот когда кругами расходится то, что мы не могли прочесть у Солженицына… Не все же читали. Я, когда ездил в метро, у меня Солженицын был под обложкой "Сеченов". Вот книжка "Сеченов" и читаешь - "Сеченов". Почему я читал Сеченова, достаточно было на мою рожу посмотреть… Какой там Сеченов! Там был "Архипелаг Гулаг". И вот театр на Таганке, Юрий Петрович, он делал экранизации, он делал эти спектакли, там "Живой" Можаева… Это и не мог никто прочесть. А ты приходил, ты смотрел и ты как бы читал эту великую литературу. Ну, Юрий Петрович, единственное что, я не знаю, мне кажется, у него не совсем хорошо с чувством юмора. Но это бывает у Юрия Петровича Любимова. Потому что меня к нему водили… Я о себе хочу сказать. Как всегда, перехожу к себе. Потому что этот материал я лучше всех знаю. Я сидел в Болшево и вдруг ко мне приехали люди, от которых можно было сойти с ума - Ваня Дыховичный и Володя Высоцкий. Ваня, как некоторые из "наших", был женат на ком-то из Политбюро. И они привезли корзиночку, где были бананы, авокадо и, не знаю, что-то ещё, такое очень вкусное, совершенно невиданное. Невиданная корзинка, укрытая салфеткой. Два "топтуна" поставили эту корзиночку для ужина, удалились на скромное расстояние, чтобы видеть, но не наблюдать. Или наоборот - наблюдать, но не видеть. Вот как-то так. И Володя сделал мне официальное предложение: "Я хочу, чтобы был спектакль, Миша: монологи Жванецкого, песни Высоцкого. И мы покажем Юрию Петровичу". И мы действительно поехали к Юрию Петровичу. Я пытался его рассмешить. Может, я плохо читал. Может, я паузы не делал. Может, у него была большая озабоченность. Но он всё время спрашивал: "Это что, смешно? Это смешно?" И я уже в конце концов и сам понял, что это не смешно. Хотя Володя сказал: "Да это смешно, Юрий Петрович. Ну смешно!" Он говорит: "Вот это смешно?" Это при мне причем, при живом! Он говорит: "Вот это - смешно". Причем Юрий Петрович совершенно без злости, абсолютно доброжелательно, просто действительно с любопытством спрашивал: "Это смешно?" Он говорит: "Смешно!" И я понял впервые, что у великого таланта тоже могут быть кое-какие проблемы. Вот это было тогда. И я иногда выступал на закрытых вечерах и всегда у меня была одна своя задача - рассмешить Юрия Петровича. И когда однажды мы были в "Астории"… Это новая глава, абзац. Предыдущий эпизод снят, переходим к этому. "Астория", Петербург, баня, сауна. Кто там в сауне? А в сауне такие люди: Сергей Юрский, Кирилл Ласкари (это брат Андрея Миронова, сводный, по отцу), Владимир Семенович Высоцкий, внизу нас ждут Наташа Тенякова, жена Юрского и Белла Ахмадуллина. Они, видимо, долго ждали, и немножко уже были выпимши, парики чуть-чуть уже были сдвинуты. Но ничего, это великие две женщины. И вот тут-то по настоящему проверился этот будущий спектакль. Белла Ахатовна вдруг сказала: "Так, вот сейчас мы сделаем соревнование: Володя поет, Миша читает. Всё!". В результате он пел, я читал, он пел, я читал. Потом мы закончили, иссякли. Белла сказал: "И все-таки - Владимир Высоцкий!" И вот за что я ей благодарен всю жизнь - вот за это "и все-таки".
М.: Я обращаюсь к залу, если вы хотите задать вопрос, поднимайте руку.
Ж.: Учитывая, что я устал.
Зритель: У меня вопрос о наболевшем. Через полтора месяца мы едем в Португалию и мне кажется, что вообще мы стали мудрее, мы уже не считаем, с кем нам надо сыграть вничью…
М.: Вы только говорите, что вы имеете в виду футбол.
Зритель: Да, футбол, футбол. Мы просто рады, что эти ребята, вместе с Ярцевым, дарят нам этот большой праздник. Скажите, Вы что ждете?
М.: От чемпионата по футболу чего ждете?
Ж.: Я понял, понял, понял. Честно говоря, я жду просто хорошей самоотверженной борьбы. Я надеюсь, что так оно и будет. Я не знаю, какие могут быть победы. Хочется, конечно, чтобы была победа. Я очень рад, что появился такой тренер, как Ярцев, серьезный, мрачный, не деловой. Чисто футбольный человек. И я рад, что у нас появились победы, очень хочется, чтобы мы побеждали.
Зритель: Михал Михалыч, а если бы Вам предложили немножко освежить Конституцию Российской Федерации, какой бы Вы написали эпиграф?
Ж.: Эпиграф к Конституции? Вы считаете, что Конституция нуждается в эпиграфе? "Для чего живет человек - а чтоб не умереть!", - вот так бы я написал и всё.
М.: Спасибо всем тем, кто смотрел нашу передачу. Спасибо всем тем, кто пришел в нашу студию.