М.: Михал Михалыч, наша передача снимается в преддверии 1 апреля, а выходим мы после 1 апреля. 1 апреля - это день смеха, а еще он называется "День дурака". В связи с этим я хочу Вас спросить, что такое "российский дурак" и чем "российский" дурак отличается от английского, американского…
Ж.: Я вот так смотрю - чтобы как-то по лицам определить… Так, в принципе, ничем не отличается. Вопрос всегда в количестве. Качество одинаковое. Вот где их больше, там страна стремительно идет вперед. Либо к диктатуре, либо она стоит на месте. Когда страна стоит на месте, это самое лучшее. Вот я себя считаю русским национальным дураком, будучи евреем. И если это поддерживается публикой, то я с удовольствием буду любимцем.
М.: Я хочу спросить у зала: поднимите руки, независимо от пола, мужского или женского, кто себя считает дураками? Вот, Михал Михалыч, разве может быть такое в Америке, когда все люди радостно говорят: "Мы!"
Ж.: Первое качество юмора и лучшее качество - это самоирония. Это легкая ненависть к себе, легкая нелюбовь к себе. Чем ты больше себя не любишь, тем тебя больше любят другие - железный закон. Не люби себя - тебя будут любить другие. Если позволите, я написал "Как пошутить".
* * *
"Как лучше пошутить?"
- Михал Михалыч, научите меня шутить. Ну хотя бы в компании. Дома я обойдусь.
Ну значит так. Для этого должно быть хорошее настроение. Для хорошего настроения необходимо ну, чтоб здоровье там было нормальное, чтоб…
* * *
"Помолчим"
Ко мне в самолете подошел человек. Ну, чтоб вы его увидели, я его опишу. Ну нет, я не даю изображений. Это был полный молодой парень лет тридцати…Бритый, не бритый - не помню. Для чего его нужно видеть, не пойму…
* * *
М.: За прошедший месяц произошло событие, которого я не помню, такого на моей памяти не было никогда: вся страна обсуждала оперу, которую никто не видел - "Дети Розенталя". Я посмотрел эту оперу, мне категорически не понравилась постановка, но там очень хорошая музыка и занятное либретто и нет никакой пошлости в принципе. Но тем не менее всё продолжается и народ голосует, не видя этой оперы, за то, чтобы эту оперу никогда больше не показывать. И возник такой вопрос: а государство вообще должно как-то управлять культурой и искусством или нет?
Ж.: Я люблю говорить стоя, мне кажется, что тогда видно, где рождается мысль, да? Что я хотел сказать по поводу этой оперы. Цензура не нужна, не дай бог. Но художественный совет я бы приветствовал. Ведь что такое была Советская власть? Советская власть, невзирая на все ее огромные недостатки и наше счастье, что это была Россия, которую мы потеряли, она безошибочно определяла талант. Безошибочно! Вместе со Сталиным, без Сталина. Откуда-то была такая звериная интуиция, они определяли талант очень точно. Видимо, благодаря худсоветам, благодаря таким же конкурентам, которые занимаются этой же профессией, благодаря доносам своих же таких же писателей, таких же певцов - они определяли талант точно. Дальше они уже расправлялись, как хотели. Либо сажали, либо возвеличивали. Но талант был определен. Сейчас мы попали в такое время, когда количество кумиров возросло до всего населения России. Просто непонятно. Я уважаю сегодняшнюю молодежь, я их ненавижу за попсу, которую они так любят, и в то же время уважаю за компьютеры. Когда они садятся за компьютеры - они меня восхищают. Когда они начинают слушать попсу и восторгаться - я не могу. Потому меня тошнит от этих слов, от этих взаимоотношений, этих девочек, этих мальчиков, этих ручек и ножек. Я люблю ручки и ножки, но это существо не обязательно должно петь! Сколько раз я себя ловил на том, что я певицу не слушаю, а рассматриваю. Да здравствуют красивые женщины, которые сейчас рекламируют все товары, поют нам, показывают себя. Мы им прощаем любое пение. Сейчас женщина - это я всё к опере подбираюсь… Сейчас всё делается через красивую женщину. Мне удивительно, что партия и правительство до сих пор не обратили внимание. А что, эти мужики, которые сидят в парламенте, они не понимают, что они нам противны своим внешним видом? Но лица… Тяжело смотреть. Ждать от этого парламента каких-то ярких решений, все равно, что ждать, что зацветет штакетник, забор. Но вот сейчас пошло вот это "Дети Розенталя". Ну, я привык, институт такой существует - институт звонков. Когда люди тебе звонят и говорят: "Старик, ты читал?" Раньше говорили "старик", сейчас уже наверное будут говорить "сынок", потому что "старик" - это всё хорошо на контрасте, а сейчас вот мне уже надо говорить: "Сынок, ты пойди посмотри…" У меня есть друзья, испытатели такие. Которые на себе могут испытать новую оперу "Дети Розенталя". Ну есть у меня такой друг, Олег. Он пошел. И он мне говорит: "Не надо ходить". Мягко, нежно сказал - не надо. Андрей, друг, который сказал: "Вообще-то ничего там нет, ни хорошего, ни плохого". Короче, я жду звонка. Когда будет истерический звонок: "Сынок, ты не смотрел, ты не слушал? Как - нет? Ты пропустил, быстрей, а то снимут". Конечно, тогда я помчусь. Еще никто мне не звонил и не спрашивал, читал ли я Сорокина. Вот говорили: "Достоевского читал? Гришковца читал? Татьяну Толстую читал?" Я говорил: "Нет". У Фазиля Искандера какая фраза прекрасная… Ну, Фазиль Искандер вообще изумительный человек. Он мне позвонил по телефону откуда-то из больницы и сказал: "Миша, я понял, что не только молодость приходит и уходит, но и старость приходит и уходит". Гениально!
М.: Я хочу сказать, что на мой взгляд, в этой опере очень хорошая музыка и либретто не имеет никакого отношения к тому, что делал Сорокин до этого. Но там занятный такой сюжет, там оживают клоны композиторов и попадают в ельцинскую эпоху, и им там очень неуютно. Как вам кажется, если бы клон Пушкина попал бы в наше время, он бы как себя ощущал?
Ж.: Это тот случай, когда мне кажется, что для него многое было бы привычным. Вот если бы он попал в 1956, 1967, 1974, когда моя жизнь шла - вот тогда он бы себя чувствовал ужасно. Эти партсобрания, эти марширования по улицам, эти решения партии - вот это абсолютно непонятно для такого человека, как он. Эта цензура… Ну, цензуру он-то знал. Его бы, конечно, на заседании Союза писателей не объявили бы бездарным. Но глубоко враждебным советскому строю, партии и правительству - это бы объявили. Поэтому думаю сейчас, в это бурное время, он бы чувствовал себя довольно нормально, как мне кажется, он был таким.
М.: Я хочу от Пушкина перейти к событию, которое произошло в Париже…
Ж.: Вы сами перейдете или мне с вами перейти?
М.: Мы вместе перейдем. Я Вас переведу сейчас, Михал Михалыч, к этому событию, в котором Вы, кстати говоря, не участвовали. Это была поездка российских писателей в Париж, где…
Ж.: Сейчас вы меня расстроите…
М.: И в Париже они почему-то встретились с Путиным. Именно в Париже. Вы не захотели туда ехать или Вас не позвали?
Ж.: А я вам скажу, почему с Путиным встречаются в Париже. С Путиным вообще приятней встретиться в Париже, в Берлине, в Нью-Йорке. Ну просто там у наших правителей всегда гораздо лучше настроение. Как говорится - все проблемы остались в его родной стране. Значит, я книжную ярмарку в Париже проигнорировал, потому что меня не пригласила. Мне надоело уже жаловаться публике, публика-то всегда меня поддерживает в этом вопросе. Они не считают меня писателем, не знаю почему. Хотя я уже говорил, не помню, кому: "Граждане! Братья!" Не помню, кому я говорил, видимо, жене. Я всегда так обращаюсь… Ну а кому я буду говорить - им, писателям? Почему я - не писатель? Книги - есть. Читатели - есть. А писателя - нет. В этой цепочке что-то оборвалось. Я кстати, вы заметили - читаю всё по писанному. Я вам читаю свои книги вслух. Благодаря вашей лени я счастлив. Я читаю книги вслух. И в этом же Париже, на этой же ярмарке, как сказал мне директор издательства, они просто захватили мой четырехтомник и вынуждены были продать его по одному тому. Потому что спрос был, а в продаже его не было.
М.: В отчетный период произошло такое странно-трагическое покушение на…
Ж.: Вы хорошо сказали - "в отчетный период".
М.: Ну вот имеется же у нас отчетный период. Странно-трагическое покушение на Чубайса. Прокуратура будет выяснять, кто прав, кто виноват. Ну понятно, что Чубайс виноват в том, что он умный, это понятно. А в чем еще виноват Чубайс?
Ж.: На фигуре Чубайса человек, наверное, сто проскочило в парламент. В теперешнюю Думу. То есть - поливая его грязью со всех сторон, набрали голоса, и проскочили, и сидят, и там целая фракция "Родина" сидит. То есть на нем можно очень заработать. Я хочу сказать одно - что я к нему отношусь просто прекрасно. Я вот так должен это сказать и всё время я это делаю. Он из тех немногих людей, которые поменяли нашу жизнь. Конечно, начинается: "Приватизация…" Я знаю, там за рубль что-то продавали, чуть ли не порт, потому что никто не хотел покупать. Поэтому продавали, чтоб передать в частную собственность. Потому что тогда был такой период, обязательно надо было перейти к рыночной экономике. Но ведь жизнь-то как изменилась! Что мы сейчас видим? Мы же сейчас видим миллионы машин, миллионы мобильных телефонов, миллионы компьютеров - это в руках в нас. Молодежь это понимает. Эта страна сейчас - для нее. Не для нас. Поэтому - ругать Чубайса? В чем же он виноват? Если считать, что жизнь стала хуже, мы все хотим назад, тогда конечно, тогда надо проклинать всех и бесконечно. Значит, это не о нем, а о нас. А, говоря о нас, я говорил о нем.
М.: Я не знаю, заметили ли наши телезрители, что в отчетный период было создано так называемое народное оппозиционное правительство во главе с человеком, который представляет коалицию с очень правильным названием "Патриоты России", Геннадий Семигин его зовут. Там есть правительство, в нем есть министры, только оно оппозиционное. Нужна ли в России вообще оппозиция, если нужна, то какая, а если не нужна, то почему.
Ж.: Нужна или не нужна - это абсолютно нас не касается. Мне кажется, мы не вправе решать, она все равно автоматически возникает - всегда. А нынешнее правительство, по-моему, просто ее возрождает автоматически и не где-нибудь в парламенте, а в душах людей. Она возникает от того, что слова стали слишком гладкими, я не могу слышать гладкие, обкатанные, как галька водой, слова. Раньше это деликатно называлось "разрыв между словом и делом". Между прочим, в последнее время появились какие-то приятные новости, типа "срок давности", о чем заявил наш президент. Срок давности с десяти лет до трех лет, правда, он не сказал, с какого числа начинать отсчет. Потому что всегда, если кого-то перестают преследовать, поверьте мне, когда я жил в Одессе, в Москве был процесс "магазина "Океан" - в Одессе исчезала рыба, всё исчезало. То есть там кого-то посадили, а там, внизу - черт-те что, бардак. Все исчезало. Поэтому, если здесь начинают сажать любых олигархов, тут начинают дрожать люди, у которых есть хоть что-то, они начинают дрожать - полная неуверенность. Ну, дело "ЮКОСа", мы же все видим, ну всё-таки не могут поймать виновных во всех терактах, не могут поймать виновных даже в разрушении аквапарка… Ну как же поймали одного, почему он виновен? Тех - не могут, этого - поймали. Я тогда уже не верю, если я не уверен, что тех могут поймать, как этого поймали? Он, видимо, не прятался. Может, он и не виноват. И вот это ощущение, что там что-то знают… Снова появилось это ощущение, что там наверху что-то знают, а нам объяснить не могут. Или не хотят. Мы тоже знаем всё - что дела хреновые, мы тоже всё знаем. Не надо делать вид, что мы не знаем. Мы здесь на себе всё это чувствуем. Оппозиция нам бы объяснила. А так они объяснять не хотят. И мы ходим и ждем - вот сегодня президент сказал "добавляем". Все обрадовались, прекрасно, что добавили пару копеек, замечательно. Но может объяснили бы, когда еще нам ждать. Или вот эти растянуть? Или, наоборот, их копить? Или может пустить сразу на хозяйство? Но мы, благодаря новой жизни, пусть тупо, но всё-таки смотрим в японский телевизор.
М.: В это время отмечалось двадцать лет перестройки. На Ваш взгляд, самое главное достижение Горбачева и самая главная его ошибка?
Ж.: Конечно, фигура Горбачева для нас одна из крупнейших в истории, это не нам судить, это уже всем понятно. Странно только, как этот косноязычный, может быть и не очень далекий человек - но как сумел перехитрить всё Политбюро, оставил всех на пенсии - это величайший подвиг. Его трудно судить, он ничего не создал. Он разрушил. Он разрушил эту Россию с пустыми прилавками, он как-то нас взял и оставил без старого мира. Он нас не перевел в новый мир, он нас оставил в старом, но без него. Вот как-то ушла вода, и мы остались сидеть. Мы остались сидеть и стали втягиваться, привыкать и постепенно попали в новый мир. Я не знаю, полностью ли мы попали, но сейчас уже, чтобы попасть в новый мир, не надо проходить собеседование, визу оформлять, надо просто открыть дверь магазина. Я впервые когда попал в Германию, я спросил: "Когда у вас появляется первая клубника?" Он сказал: "В шесть утра". А у нас она появлялась только в конце мая, в июне. Только на базаре, никогда в магазине ничего не было. В магазине вообще ничего не было, это смешно говорить даже об этом. Когда наши люди попадали в Америке в супермаркет, они, как говорится "теряли ключ от задницы". Если кто-то из Советского Союза был один раз в супермаркете, тот не мог больше вернуться и слушать партию и правительство - ничего не мог. Откуда там это всё? Почему у нас этого нет? Почему там это есть? Вот что я хотел сказать - это благодаря Горбачеву. Ошибки он не сделал никакой. Главное его достижение - то, что он перестал дальше работать.
М.: Я на каждой передаче говорю, что есть несколько источников, откуда поступают вопросы от зрителей. Вот один из них на экране. Мы записываем людей в центре Москвы и давайте посмотрим первый видео-вопрос.
Вопрос: Михал Михалыч, у меня вопрос. Одни люди, когда им плохо, ищут уединения, а другие хотят быть в компании. Как Вы думаете - почему? И что Вы сами предпочитаете?
Ж.: Я сам предпочитаю быть в компании. Я страшный человек, я то, что плохо - распределяю среди людей. Я не умею молчать и мне остается вот та доля, которую я могу перенести.
Вопрос: Михал Михалыч, Вы наш любимый писатель и человек. А Вас не смущает, когда Вас называют гением?
Ж.: Вот умный парень. Честно говоря, сейчас уже не смущает. И почему - потому что всерьез не воспринимаю. Как только всерьез к этому подойти - всё, ты растерялся, ты лужей растекся, остальное, что ты будешь делать с этой минуты, как только ты в это поверил - всё, ты уже дома будешь ненормальным, ты совсем будешь ненормальным и быстро-быстро станешь ненормальным. Вы видели этих ненормальных людей, которые требуют машину к подъезду, которые к самолету… Мы летели как-то в Свердловск, в Омск, в Екатеринбург - группа артистов. Вы знаете, вот все вышли - один задержался. Не хотел. Я же только что с ним разговаривал! Я говорю: "Пошли к выходу!" Он: "Да, сейчас-сейчас-сейчас…" Значит, все вышли, он задержался. Вот это тот гений. Потому что через полчаса (он сидел в самолете) - подали машину к трапу. Потому что была поставлена задача - "я должен сесть в машину". Значит остальная кодла ходила замерзшая. Я должен сказать, я вспомнил, это мы летели на Екатеринбург на выборы губернатора. Там вообще было очень интересно, он нас пригласил на концерт, по-моему, фамилия была, извините, Страхов. Мы не знали, по поводу чего, думали - День города. Мы поехали на День города. Поехали, выступали, оказалось - в поддержку этого губернатора. На следующее утро результаты: он продул выборы, проиграл. Мы с мешками, сами, никто нас не провожал, без всяких машин - мы шли через поле в мороз и этот гений, который ждал машину, тоже перся с нами. Вот так вот шли, потому что правильно - раз вы выборы не выиграли - так и идите сами домой, добирайтесь. Поэтому я к слову гений отношусь очень спокойно, не воспринимаю его всерьез. Слышу - приятно. Улыбаюсь, выпиваю рюмочку - забываю мгновенно. А можно я прочту рассказик маленький? Я же хотел прочесть. Извините, но мне хочется попробовать, я только написал.
* * *
Это был такой прекрасный литературный завотделом газеты юмора. Он позвонил мне, четким трезвым голосом сказал: "Миша! Зашел бы в гости! Мы приглашаем тебя! Вот с Галей…" По телефону. "Адрес ты знаешь". И четко, толково объяснил, как ехать. Ехать было недалеко. Я приехал. Через двадцать минут он уже был без сознания…
* * *
М.: Тут прежде, чем Вам будут задавать вопросы зрители, есть вопрос из Интернета, с сайта, от Марьям. Тут такой практический вопрос - она (ну тут длинное письмо), она часто ходит на Ваши концерты, у нее такая проблемы, она хочет узнать, какие цветы Вы предпочитаете.
Ж.: Абсолютно всё равно, какие. Однажды мне рассказывала Алла Борисовна Пугачева о том, как зритель к ней подошел, подарил одинокую такую розу, она взяла - он сжал ей руку, сказал: "Здоровья Вам!"
М.: Прежде чем мы закончим передачу, у вас есть возможность задать Михал Михалычу вопрос, для этого нужно поднять руку и взять микрофон.
Вопрос: Михал Михалыч, я считаю Вас крайне прозорливым человеком, не только талантливым писателем. Недавно в нашем городе была комиссия, которая оценивала нас на предмет проведения Олимпийских игр в 2012 году. Как Вы считаете, какие у нас шансы, и какие у Вас прогнозы на эту тему?
М.: Вы отвечаете за всё, Михал Михалыч, и за Олимпийские игры тоже.
Ж.: Шансов, мне кажется, у нас по-прежнему никаких. Пока еще наш город не приспособлен для этого. Слишком много всего! Для того чтобы свободно передвигаться, нужно совсем другое. И это всё в каких-то таких непонятных руках. Хотя я очень уважаю Юрия Михайловича Лужкова, очень уважаю. Но мне кажется, что он немножко с "церетельками" этими несколько… Мне интуитивно кажется, что нас не утвердят, потому что во-первых - погода, черт возьми. Ну сколько можно! Ну что такое! Это уже не шутки! Это угнетающее действие бесконечных морозов. Когда они будут проводить Олимпийские игры? Это же гениальный анекдот был, когда негра спросили, который в Москве живет: "Как там зима?" Он говорит: "Зеленая зима еще ничего, а белая - ужасно". Я закончил.
М.: Я прощаюсь со зрителями канала "Россия" на месяц.