М.: Трудно начинать после такого приема, но начнем все равно. Я не устаю повторять, что эта передача выходит в записи. Мы записываем как раз накануне четвертого ноября, это называется день "Народного единства". И вы прекрасно помните, как все люди нашего возраста, что раньше к праздникам были призывы. И эти призывы давали те организации, которым, казалось бы, мы верим, типа ЦК партии. Поскольку сейчас мы верим Вам больше, чем другим организациям, то я бы Вас попросил, какие бы Вы высказали Ваши призывы к этому празднику - "Дню народного единства".
Ж.: Как я ни пытался понять и будить в себе праздничное настроение, я не нашел нигде его. Нет у меня праздничного настроения. Хорошо, что выходной, конечно. День народного единства - вот странно. Я вот думал над этим - вот грузины живут среди нас, а с Грузией отношения плохие. Украинцы живут среди нас - с Украиной отношения неважные. Русские живут в Прибалтике - с Прибалтикой неважные отношения. Вот так и этак - ну неважные отношения и всё. Ну почему? Ну какое единство? Ну нет любви, ну и раньше не было особой любви между народами. Дружба была сверху, это был такой букет из кудахтающих, лающих и рычащих народов, стянутых пограничниками. Никто не виноват, что пограничники ушли и народы разбежались. Ну надо иметь совесть, надо спокойно их провожать. Ну мы все патриотично настроены, чего тут говорить. Но мне не нравится позиция этих в кавычках "патриотов", которые выдергивают нас из конкуренции. Мы не должны ни с кем конкурировать. Если встать на их позицию, то не надо соревноваться ни в каких областях - у нас особый путь. То есть мы не должны делать ни магнитофоны, ни DVD, ни компьютеры, ни автомобили - у нас особый путь. Мы сидим на цистерне с нефтью, посреди дороги чьей-то... Сидеть посреди дороги и искать попутчиков - мне это нравится. Неподвижное такое. А какие призывы - ну, терпение... Вот то, что внутри дома у каждого - терпение. И, кроме того, я бы подобрал число, где сам народ в этом участвует. Где снизу мы вполне хотим в этом день выпить. Мне сейчас пока в этот день выпить не хочется. Поэтому я праздник буду праздновать на день позже, наверное.
М.: Поскольку праздник называется "День народного единства", я позволю себе задать Вам такой личный вопрос: А Вы сами, лично Вы, когда-нибудь с кем-нибудь объединялись?
Ж.: Сейчас я объединился с вами, вы видите. Все-таки мы этой парой как-то стали известными. Мы теперь пара, потому что никто не представляет меня отдельно от вас...
М.: Меня-то уже тем более...
Ж.: Да и поэтому - объединение есть. Ну мы объединились - я, Карцев и Ильченко. Он еще тогда был Кацем, а Ильченко - был Ильченко. Мы этой фамилией гордились. Она слегка прикрывала нас обоих. И, начиная с института - а тогда был взрыв свободы, пятьдесят третий год, вы не помните ни черта, чего вам помнить-то. Пятьдесят третий год, Сталин умер, у нас же в стране всегда, когда кто-то умирает - взрыв радости и свободы. Просто взрыв! Стало возможным все - остри, шути, стали целоваться на улицах, на скамейках - всё это было нельзя, отовсюду выгоняли, всюду давили, танцевать нельзя было. То есть танго нельзя было танцевать и что-то еще. Брюки нельзя было носить, какие ты хочешь. И вдруг умер Сталин - всё! Можно носить это, можно носить то. Потом постепенно опять всё это запретили, но очень постепенно. И вот люди стали проявляться, появились три первых коллектива: "Весна" в Ленинграде, роскошный эстрадный коллектив, с джазом, здесь появилось - "Мы строим наш дом", Марк Розовский, в Одессе - "Парнас-2", где Витя Ильченко, я и Карцев. Потом мы поступили к Райкину, он нас взял. Он увидел нас, мы ему показались. Взял сначала Карцева, Карцев, как все евреи, потащил Ильченко, а когда они уже вдвоем там оказались, то примкнул я, потому что - что мне оставаться в Одессе, если они в Ленинграде. Чего мне оставаться одному. Сидел я в порту там в угле, сидел-сидел, тоска сжигала, шутил прямо в пыль в эту. Народ понимал, правда. Вот с тех пор у меня развилось такое качество, честно говорю, не дай бог - в тюрьме, так же буду себя чувствовать среди своих. Ничто так не объединяет наших людей, как общее дело. Танкер из Норвегии приходит, спиртопровод идет куда-то на причал в цистерны. Возле каждого сочленения стоит часовой с ружьем, возле каждого фланца. Ни черта! Все равно к концу рабочего дня все через проходную... Так как обыскивать запрещали, то народ принимал в себя, шел через проходную трезвым. Мы выпивали перед проходной, шли трезвыми и уже на улице просто падали. Это был остроумнейший способ, потому что это было такое государство, где если что-нибудь "недотыришь" у него, то кажется, что свое потерял. В порту всё было упорядочено. Там и любовь была изумительная. Потому что там был склад с хлопком. Я должен объяснять? В основном там конечно женщины были на малой механизации, на электрокарах. "Мишенька, оставь меня на хозработе". Ну конечно, на хозработе. Хозработа - значит, она болтается во дворе возле склада с хлопком. Тем более, ночные смены. Кто же ж ночью? Как же ж уцелеть? Поэтому мы объединялись.
М.: Мы вообще не договариваемся никогда с Михал Михалычем, какие вопросы будут. Это все вопросы, которые он слышит первый раз здесь. Но тут мы пытались договориться с Вами, что я Вам задам вопрос про Райкина, а Вы в ответ прочтёте какое-то произведение, а потом решили этого не делать. Короче говоря, сейчас наступает тот момент, когда мы надеемся, что Вы будете читать Ваши произведения, если прочтете про Райкина, то - спасибо.
Ж.: Я написал предисловие к книжке Райкина. Невзирая на то, что (любя говорю) он был тиран, деспот, он был у меня как отец.
* * *
ПИСЬМО РАЙКИНУ
Аркадий Исаакович, это непостижимо - мы снова встретились.
Ваши воспоминания, где уже есть я.
И мои воспоминания, где уже есть Вы...
* * *
Жизнь наша построена опытным путем.
Этот - умен и талантлив.
Мы терпим.
Этот - красив и капризен.
Терпим...
* * *
М.: Наша программа выходит раз в месяц и мы с Михал Михалычем хотели, чтобы не было никаких трагедий в этот период и почти никогда не получается. Произошла такая очень серьезная трагедия - была убита Аня Политковская, которую я знал, она была очень хорошим человеком. Может быть, это такой трагический повод для Вас, Михал Михалыч, чтобы сказать какие-то хорошие слова о журналистах. Мы так часто и справедливо ругаем журналистов, что может быть это такой трагический повод сказать о журналистах хорошие слова.
Ж.: Вы знаете, Андрей, я мало читал то, что делала Политковская. Я - за ту журналистику, которую представляет она. Мне нужна точка зрения, она делает издания разными. Не имея точки зрения, издания становятся одинаковыми. Газеты крупными буквами печатают заголовки на первой странице - крупно фамилию какой-то мелкой личности. Ну, из шоу-бизнеса, конечно. "Этот полюбил эту..." - ну и так далее. Из личной жизни девиц из ансамбля "Поющие трихомонады"... Вот эта журналистика, которая пишется такими же девочками... Ведь вы посмотрите на газеты - пишутся девочками, почти все девочки. Я хочу мужскую журналистику, с точкой зрения, с рекомендацией. Нельзя пол-газеты тратить на средства от облысения! Должны быть какие-то другие издания. А чем загрузить эту лысую голову? Ну и чего? Что в этих гламурных журналах? Ну как не откроешь - часы, обувь, женская грудь, всё, что можно прислонить к юной женской ноге... К пожилой ноге никто ничего прислонять не будет. К юной женской ноге, к юному женскому лицу, именно в том возрасте, когда они еще ничего не соображают, эти юные женщины. Вся реклама, вся продукция строится на них, именно на это лицо. Мужчина отодвинут назад, как и пожилые люди, их почти нет в рекламе, ну разве что - с полотенцем, что-то очень мускулистое... Но тоже ни о чем не хочется его спрашивать - и так всё видно. Умные - тоже люди, им что-то нужно. Им что-то нужно читать, им нужно что-то смотреть, им тоже нужны рекомендации не только против перхоти. Вся страна борется с перхотью. Политковская это имела, она ездила, она рисковала жизнью, и видите - дорисковалась. Она описывала чеченский конфликт с той стороны, как я понимаю, чего у нас нет. Мы даже Украину с той стороны не имеем, мы Грузию с той стороны не имеем, мы опять, как раньше, имеем всё только со своей стороны. Как описывали нашу выставку где-нибудь в Брюсселе: "Вот наш прекрасный советский павильон..." О других павильонах - ни слова! Поэтому так ценишь то немногое, что есть, когда есть точка зрения и ты удивляешься, что есть еще такие люди, которые: а) просто могут мыслить, б) не боятся - и дают тебе мир объемным, а не плоским, как это все на экране. Поэтому конечно, я за такую журналистку, за такую журналистику. Но вы видите - против нее гораздо больше людей, чем "за". Всё, я на этом замолчал.
М.: В отчетный период Владимир Владимирович Путин общался с народом, и было сказано много действительно очень важных и интересных вещей, но более всего все комментируют, что будет с нашей страной после 2008 года и высказываются такие точки зрения, что у Путина останется влияние, но не будет должности. Я подумал, что Вы один из многих людей в этой стране, у которых никогда не было должности, но всегда было влияние. И я подумал, что может быть, Вы посоветуете что-нибудь Владимиру Владимировичу Путину, вот как вот так жить, чтобы должности не было, а виляние было.
Ж.: Вы сказали комплимент насчет того, что влияние есть. Какое влияние? Может быть, есть. Я не думаю, что у меня есть влияние. Но, безусловно, Владимир Владимирович, к которому мы все хорошо относимся, он, когда встречается с народом, обещает и дает деньги. То есть "школе не хватает компьютеров" - на! После такого разговора с Президентом все сразу что-то волокут. Смешно слушать человека, который ничего не даст. Чего его слушать? Ты мало того, что ты говоришь, ты еще дай что-нибудь. Он дает деньги, я даю советы. Ну, помните мои советы: "давайте переживать неприятности по мере их поступления", "граждане, что вы воруете с убытков - воруйте с прибылей". И последний был мой совет для тех, кто хочет сделать карьеру в городе в шоу-бизнесе - "из деревни в педерасты". Поэтому тот, кто надеется на что-то, он слушает, что говорят сверху. Кто ни на что не надеется, слушает, что шепчу я или подобные люди. Пришел, послушал эти советы. Я послушал Владимира Владимировича. Надо отдать должное - во-первых, у него есть юмор. Во-вторых - что мы понимаем - человек говорит свободно на любые темы, не боится острых тем. Я помню, я работал в журнале "Студенческий меридиан". Там был главный редактор, неплохой такой главный редактор. И однажды он устроил конференцию для музыкантов и поставил вопрос ребром: "Почему мы отстаем от Запада в области легкой музыки?" Все страшно радовались. Не представляете, как все обрадовались. Ну наконец-то! А как же цензура? А как же райком партии? Нам же не дают! А что, можно свободно говорить? Он сказал: "Вполне! Говорите свободно". Ну а потом оказалось, что он это всё не напечатал. То есть свободен был он один. И поэтому я, когда смотрю на Владимира Владимировича, мне тоже иногда кажется, что более свободного человека в нашей стране я не знаю. И конечно, вот эта фраза: "Что с нами будет, Владимир Владимирович, когда Вы уйдете?" - вот мужчина сказал. Женщина никогда бы этого не сказала. Я, как знаток женской психологии, говорю - никогда бы этого не сказала. Женщина может иногда сказать такое мужу и то вряд ли. Мужчина, вот такой пожилой, сказал: "Что с нами будет, Владимир Владимирович?" Мне захотелось крикнуть: "Так Пугачеву спроси!" Она же не волнуется. Она же не говорит: "Что со мной будет, Владимир Владимирович, когда Вы уйдете?" Она пела, и будет петь. Ну кто возделывал огород, тот и будет возделывать огород. Кто кормил себя, тот и будет кормить. Кто не кормил, кто на что-то рассчитывал - давайте разгрузим Президента. Сними с него обязанность тебя кормить. Или обстирывать тебя. Сам посоветуй. Чего ты спрашиваешь все время беспомощно? Мне очень понравилось высказывание Германа Грефа, сказал лучше чем я и почти как Черномырдин... Сейчас же шла раздача наказаний за нехватку алкоголя, за то, что люди травятся... Он вчера гениально сказал: "Сейчас наказаны те, кто не виноват и должны быть награждены те, кто не причастен". Видимо, скоро будут награждены те, кто не причастен. Это всегда получается, когда государство берется что-то делать. А если есть какие-то хозяева, он прекрасно знает, кто виноват. Если он сам виноват, он тоже знает, что делать. Государство не знает. Вот раздают оплеухи "где алкоголь, люди травятся"... Ну у нас всегда люди травятся... Ну, господи, пьешь самогоны всякие...
М.: Вот я как раз хотел Вас спросить про эпидемию отравлений, потому что люди покупают плохую водку, они понимают, что они могут умереть, и все рвано покупают, из чего я сделал вывод, что люди убеждены, что русская водка дороже, чем русская жизнь. Им водка дороже жизни. А чем русская водка лучше, чем русская жизнь?
Ж.: Да все мы одинаково подвержены этому. Просто тот, кто внизу, подвержен этому больше. Мы снимаем унижение. Мы снимаем свое рабство. Мы снимаем обиды. Ей богу, голод легче перенести, чем обиду. Голод легче перенести, чем унижение. Страшнее унижения нет. Вот унижение хорошо лечится водкой. Достоинство в водке есть. Ты выпиваешь, ты начинаешь кому-то звонить и говорить: "Я - Жванецкий, вы что, не знаете меня? Как это вы меня не знаете?" Я бы в жизни не осмелился подойти и сказать: "Вы знаете, кто я такой?" А, выпив, я вполне могу сказать. Только перегар надо чуть отодвинуть в сторону. А чаще всего тот, кому ты говоришь, он таким же перегаром дышит. Он тоже борется с унижением. Поэтому это целая вертикаль давит на человека и все пьют. Меня недавно пригласили, я был на Байконуре, смотрел запуск. Пацаны, очень интересно. Толпа стоит, смотрит. Толпа - это рабочие, это конструкторы, обслуга этих всех ферм. Ночь, степь, зарево... Вначале рёв... Она где-то километрах в пяти, десяти, не знаю... Рёв, поднимается ракета - всё! Через какое-то время половина этой толпы - пьяные. Первая ступень благополучно отделилась. Тихо, тихо, тихо! Все, кто разрабатывал первую ступень, кто за нее отвечает, напились тут же. Их уже мало что волнует. Обтекатель ушел - треть толпы напилась, которая разрабатывала обтекатель, приборы, там все в порядке. Напились ну просто на глазах. Всё, потом ракета вышла на орбиту, все благополучно, праздник - все выпивают. Вот они собрались, они люди, опять они люди. Пока они это изделие свое провожали, они не были людьми, они были согнутыми подчиненными. А оно все ушло - и сели за стол, и я впервые увидел, чтобы люди так ступенчато напивались. Вот то, что я хотел сказать.
М.: Теперь мы переходим к той части нашей программы, где вопросы задают зрители, поэтому давайте мы начнем сначала с видео-вопросов.
Ж.: Они вообще наглые очень.
М.: Они хорошие. Посмотрите же, они хорошие.
Ж.: Вот эти? А я думал те, которые на экране.
М.: А сейчас увидим, наглые они или нет. Давайте посмотрим первый видео-вопрос.
Зрительница: Здравствуйте, уважаемый Михал Михайлович! Меня зовут Кристина, у меня к Вам вопрос. Вот у нас как - куда толпа, туда и мы. А Вы подвержены стадному инстинкту?
Ж.: Подвержен, поэтому из дому не выхожу. Не было ни разу, чтобы я увлекся с кем-то и мне не набили морду, лично мне. Я просто стою, вот я притягиваю мордобой, я просто стою, смотрю драку - и оба обязательно на меня набросятся. Вначале один, потом второй. Теперь если вижу драку - сразу сажусь на троллейбус и уезжаю.
М.: Еще один видео-вопрос у нас есть.
Зритель: Здравствуйте, Михаил Михайлович! Меня зовут Илья, у меня такой вопрос. Вот перед известными людьми-начальниками обычно заискивают, меня это бесит, а Вас?
Ж.: А Вас... Очень интересный вопрос - "меня это бесит", он сразу поставил себя в прекрасное положение. Я этого не принимаю - а Вы? Значит, я должен говорить правду. Я не буду срываться в серьез, просто, когда есть много ответственности, ты отвечаешь за кого-то и за многих, то ты где-то кого-то лижешь и кого-то поцелуешь и перед кем-то согнешься, потому что выигрыш дороже, чем если ты захлопнешь дверь и будешь стоять в окне смотреть и показывать вот так вот... Причем, кому ты покажешь, ты же покажешь своим, в результате. Поэтому я не стал бы так категорически, не стал бы. Конечно, иногда очень приятно выглядеть принципиальным, но ты так выглядишь в глазах только одного человека. Даже в глазах того, на кого ты плюешь, ты так не выглядишь. Может быть, в глазах жены. И то, жена - это черная сила. Она никогда тебе этого не простит. Если ты мог попросить и добиться, а ты сказал "нет" - она тебе этого не простит. Это будет первый человек. Дальше не простят все остальные. Поэтому, среди людей надо жить очень гибко. Хотя все-таки лучше спиной не поворачиваться.
М.: Теперь из Интернета будем задавать Вам вопросы. Я перескажу письмо, я думаю, что Вам это будет интересно. Пишет Марк из Лос-Анжелеса, смысл в следующем - он пытался купить Ваши DVD, CD диски, он живет в Америке, в Калифорнии, через один интернет-магазин, и наша таможня не разрешила вывозить в Америку Ваши DVD и Ваши CD. Он просит Вас прокомментировать, почему таможенники не пускают в Америку...
Ж.: Огромная художественная ценность!
М.: Про спорт вопрос. Вот в отчетный период Владимир Крамник стал чемпионом мира по шахматам, он был в "Ночном полете", замечательный, потрясающе умный человек. Одновременно с этим сборная России по футболу сыграла вничью с Израилем и вырвала победу у Эстонии, просто с большим трудом. У меня возникает вопрос - почему в России всегда так хорошо удается играть в шахматы и так плохо удается играть в футбол. Всегда, при всех режимах.
Ж.: Что могу сказать... Мне кажется, что просто шахматы... Можно сказать, что в футболе у нас тоже не получается игра головой. До сих пор так считается, что вот, если верховые мячи, то даже если подпрыгнет, то все равно не достаточно. Ну вы видели, игра головой - когда лбом бьют в грудь и человек падает. Это настоящая игра головой, действительно, сила есть в этом ударе. Тут игра мозгами. Тут одиночная игра мозгами - она удается. Есть, есть. А где кажется мне, Андрей, в сплоченности, вот это относится к празднику народного единства, в командной игре, я не представляю, чтобы на поле происходило, если бы там начали говорить: "Вы русские, вы не русские, я русский, ты не русский, или ты тоже русский?" Это как можно играть в футбол, непрерывно выясняя и считаясь на эту тему? Это поле твое? Нет, это поле мое! Поэтому это невозможно. Там, где нужна самоотверженность за другого, где нужно отдать мяч другому, где нужно открыться самому без мяча, где нужно делать всё, чтобы команда победила, чтобы не только ты, чтобы команда победила, где нужно быть самоотверженным... Когда-то я писал: "Взаимопомощь, выручка - всё у нас есть. Большая беда нужна". Поэтому для мирного времени мы приспособлены слабо. Во время беды, когда война или что-нибудь такое - народ сплачивается, я такого еще не видел - и патриотизма, и взаимовыручки, и поддержки. И как люди ползли в тыл, как они выносили своих на плечах, как женщины тащили, как они утешали - так вот в футболе нужна та же самая игра. Пока не получается, потому что такое ощущение, что все разобщены. Зарплаты огромные в нашем футболе, огромные - до двух миллионов за сезон, то есть в год. Долларов, между прочим. Завидовать не надо, потому что противно там играть. Если проигрываешь, то тебя встречает проклятиями вся страна. Ты еле-еле на ничью свел, со своим тренером, с чужим тренером - все время еле-еле. Конечно, никакого удовольствия от этого нет. Но это зависит только от сплоченности. Я же говорил, что делал Тарасов перед тем, как игроки выходили на поле? Фетисов мне рассказывал. Тарасов, великий тренер, один становился перед командой и пел гимн Советского Союза. Один! В перерыве между таймами, в хоккее. Он пел перед ними один, сипло, без слуха, без голоса. Они вышли и чехов наказали. Всё, я замолчал.
М.: Весь мир обсуждает, разводится ли Роман Абрамович с женой или нет. Меня интересует, как Вам кажется, вот когда человек известен, когда у него много денег, он вообще не имеет права на личную жизнь?
Ж.: Если мы помним, что произошло с Александром Сергеевичем Пушкиным - это оно и есть. Не сравниваю его с Абрамовичем, но он пал жертвой именно этого, как писал Лермонтов. Конечно, нас фамилия "Абрамович" уязвляет и очень будоражит. Мне кажется, у него получается все. Не надо с ним торопиться, как сказал Райкин. Вообще, с богатыми не надо торопиться. И дело даже не в одном Абрамовиче, у него и с футболом получается, и с Чукоткой получает, и с разводом у него все будет нормально. Это я Вам обещаю, все там получится. Поэтому не надо торопиться осуждать, ненавидеть, презирать, надо дать построить. Чукчи в жизни никогда так хорошо не жили. Ну спросите у них! Надо же поехать спросить у них. Как они живут? Та господи боже мой - костьми лягут. Там же несколько десятков тысяч или сотни тысяч чукчей. Наверное, несколько десятков тысяч. К сожалению, почему он взял чукчей, я не знаю.
М.: Теперь есть возможность у вас, у людей, которые пришли к нам в студию, задать Михал Михалычу вопрос. Для этого надо поднять руку.
Зритель: Добрый день! Михал Михалыч, скажите пожалуйста, почему русского человека устраивает еда и водка любая, а демократия - исключительно суверенная.
Ж.: Ну, вопрос замечательный, конечно. Я думаю, что в еде он разбирается, а в демократии нет.
М.: Такое хорошее было начало. Еще кто хочет?
Зрительница: Вот Вы как-то негативно относитесь к молодежи. А скажите что-нибудь хорошее. Пожалуйста.
Ж.: Я очень уважаю ваше поколение, когда вы садитесь к компьютеру, когда начинаете говорить по-английски, когда идете в бизнес, когда вы идете в математику, когда вы идете в новое, чего мы не знали раньше. Банки, бизнес, биржа и причем богатеете. Ведь этому же Абрамовичу пресловутому сорок лет всего. Он же... Эта команда, которая руководит Чукоткой - они все молодые. Вот это не то, что уважаю - обожаю вот это. Музыкальных кумиров не очень люблю. Вот там я ни к месту. Очень не люблю мальчиков, переодевающихся в девочек. Их очень много, их все больше и больше. Не люблю мальчиков, шутящих с полуматом. Я умею так матом виртуозно, я восемь лет в порту работал. Я даже написал произведение, публика в восторге, просто, говорит "это небоскреб". Я не рискую... Мат - это опыт, мат - это не развлечение. Мат - это атака. Мат - это ты идешь на смерть. Мат - это когда слова кончились. Ты пошел говорить матом, чтобы добиться чего-то. Телом, руками, кулаками... Ты плюешь на все, ты говоришь в лицо вождям. Матом ты говоришь с ними - это понять можно. Вот чего я не люблю и чего люблю у людей... Помните, у меня когда-то было: "Что ты мне - молодежь, молодежь... Да мы, если захотим - молодежи вообще не будет!"
М.: Вот, собственно и всё. Мы через месяц встретимся с вами на канале "Россия", а с Вами встретимся через пять минут на Красной площади. Спасибо, всего доброго, пока.
М.: Михал Михалыч, вот мы закончили передачу, мы вышли опять на Красную площадь, где всегда дуют ветры.
Ж.: Да, все время здесь холод. Здесь холоднее всего - это символ все-таки. От символа всегда веет холодом. И при всем - уважаешь это место.
М.: Мерзнешь и уважаешь. А теплых символов не бывает?
Ж.: Теплых символов, по-моему, нет. Теплых символов не бывает. Символ - само слово, символизирует что-то. Ну, короче, мы удачно сформулировали, зачем дробить.
М.: Какой ветер Вас сегодня больше всего раздражает в метафорическом смысле?
Ж.: Ветер, который идет от людей.