М.: Михал Михалыч, вот я когда думал, почему наша передача живет какое-то довольно продолжительное время, я понял - потому что Вы интересуетесь жизнью. А чем подпитывается Ваш интерес к жизни?
Ж.: Есть литературные мальчики, есть мальчики театральные, выросшие вреди книг, выросшие среди библиотек. Я им всегда завидую, я иногда не могу слышать то, что они говорят - это оторвано от жизни... Для меня живая женщина, живой мужчина, толпа людей - именно там можно что-то подслушать, подсмотреть. Только там, не в книгах. В книгах, во-первых, уже написано и будет напоминать все-таки воровство.
М.: А скучно не становится в жизни?
Ж.: Становится... Становится, конечно. Ну вот, мы и встречаемся.
М.: И что делаете?
Ж.: Что делаю? Я иногда выпиваю. Иногда книжки читаю, чтобы опять-таки подсмотреть жизнь того человека, который прожил перед тем, как написать вот это всё. Пушкин же жил нормальной жизнью, как и Лев Николаевич, я думаю.
* * *
М.: Вообще вот нам дали "Тефи" как лучшей юмористической передаче, мне кажется, это произошло потому что на нашем телевидении нет такой номинации "Лучшая философская передача", поэтому нам дали по этой номинации. Мне кажется, что вы делаете совершенно философскую передачу, именно это дает мне основание задать Вам такой вопрос. Погиб бывший агент КГБ Литвиненко и по этому поводу сразу возникло огромное количество домыслов. Возникло огромное количество разных слов. Я не буду Вас спрашивать про Литвиненко, потому что у нас нет фактов ни у кого, меня интересует другое - как Вам кажется, почему нас совсем перестала трогать человеческая смерть, вообще как таковая. И если говорят, что "об обществе можно судить по тому, как оно относится к мертвым", вот как можно судить наше общество, если исходить из этого критерия?
Ж.: Вы знаете, я бы к рождению относился с любовью, а к смерти относился бы с уважением. Я помню, мы с Ромой Карцевым были в путешествии на теплоходе "Михаил Суслов", это был первый круиз на Запад, 85-й год, при Горбачеве. Рома пошутил, что раньше Михаил Суслов на нас ездил, а сейчас мы на нем ездим. Мы попали в Ниццу. Как я попал на кладбище, оно там где-то близко к набережной. Я был поражен: склепы, начиная с 16-го века, фамилии. Одна фамилия повторяется. Аптекарь такой-то, священник такой-то - вся семья. Вот эта семья повторяется, повторяется. Ну вы-то знаете сами, что все наши могилы - где-то начиная с 45-ого года. До этого - их уже и нет. Никто не знает, где они. Это еще и отношение к этим могилам. А еще и бесконечные войны, бесконечные... Вот где-то я когда-то писал немножко на эту тему: "Отца "пук" - остаются двое детей. Гражданская война, революция, отца "пук" - остаются двое детей. Аресты, отца "пук" - остаются двое детей. Вторая мировая война, отца "пук" - остаются двое детей". И вот я там у себя заканчиваю: "Кому из нас удалось посидеть на руках у дедушки? Поиграть с его орденами? Почти нету дедушек... Бабушки, мамы... Мамы и бабушки..." Не знаю, давайте... Чего? Ждать смерти мы не будем. Всё равно, что ждать у дверей, придет кто-нибудь в гости или не придет - смысла нет. Пусть это будет внезапно. Мне кажется, пусть это будет внезапно. Пусть на наших лицах будет написано удивление. Когда мы будем лежать. Мне очень понравилось, я по телевизору смотрел, какой-то австралиец придумал - вот чтобы снять напряжение, смерти должны случаться реже, они должны быть уникальными, и для того, чтобы снять это напряжение друг другу, там на площади как-то берут - и обнимаются - с посторонними людьми. Обнимите меня!
М.: Я взял бумажку, чтобы процитировать президента Путина. На совещании правоохранительных органов он сказал чиновникам: "Хотите зарабатывать деньги - идите в бизнес, хотите посвятить себя государственной службе - живите на зарплату". Если б мы могли услышать, что ответили чиновники, что бы мы услышали?
Ж.: Я обожаю разговор о милиции. Они постепенно из страшных становятся смешными. Вот мы страшно ругаемся - на базарах Азербайджан торгует, Кавказ торгует, где наши? Но кто же выстраивает их на базаре-то? Милиция выстраивает этих всех людей. Ты - первый, ты - второй, ты - третий. Они выстраивают людей на дорогах друг за другом. Они выстраивают людей на получение квартир друг за другом. Всюду они выстраивают нас. Поэтому мы ничего не можем сказать. Мы не так зависим от врача, как мы зависим от милиционера. Мы не так зависим от президента. Где президент? Ну, увидишь его по телевизору, ну махнешь ему, ну он тебе махнет рукой, скажет: - Здравствуй, Миша... - с экрана. От министра культуры не завишу, и от многих. От милиционера - всё время. Я живу так, как я с ним договорюсь. Вот сумею договориться - живу. Не сумею - не живу. Конечно, я могу попасть, допустим, к мэру. Но как я пройду мимо милиционера?! Он же там стоит на проходной. Он захочет - я пройду, не захочет - не пройду. И мне очень понравилась атмосфера, я это краем глаза смотрел, как Владимир Владимирович выступал перед этими ребятами, мне очень понравилось. Такая приятная была обстановка, он, собственно говоря, тоже никаких требований к ним не предъявлял. Он обратился с просьбой. А не хотите ли, дескать, бизнесом заняться? Или все-таки хотите здесь работать? Ну вот - решайте сами. На их усмотрение. И что они могли ответить? У них все время в голове: "Владимир Владимирович, елки-палки, да конечно... Мы ж - камня на камне, как говорится... Мы еще не поняли - так что, всем увольняться или еще оставаться как-то на месте? Вы понимаете, Владимир Владимирович, такая штука - население просто сволочи. Просто суют и суют, суют и суют, где б ты не стоял. Просто вот мелькнул, смотришь - сунул. Когда он успел?" И кроме того, они видимо мысленно так говорили: "Владимир Владимирович, ну население наслышано о нашей низкой зарплате и всячески старается нам помочь, поэтому если бы Вы повысили зарплату к тому, что нам дает население, мы бы могли кое-как держаться". Я закончу тем, с чего начал - вся наша жизнь от того, как мы договоримся с милиционером. И начинать надо с них. И нечего говорить нам - мы должны... Как мы должны? "Давайте себя перестоим..." Как мы себя перестроим? Кто перестроит? Мы едем на машине с правым рулем, как мы перестроим?
М.: О женщинах...
Ж.: Не дай бог, они перестанут рождаться. Ну, женщина... Как хорошо, что их так много...
М.: Сборная России по волейболу среди женщин стала чемпионом мира. Это такое огромное событие. Президент встречал нашу сборную. Как Вам кажется, женщины-спортсменки отличаются чем-то от женщин вообще или нет?
Ж.: Ответ профессионала. Я запомнил только фамилию - Катя Гамова. Девушка под два метра ростом, причем с детским лицом, и с диким ударом. Я бы не хотел, конечно, попасть... А волейбол - я не такой простой человек, я вырос в Одессе, где волейбол был очень-очень популярен. Я учился вместе с Толей Закржевским, который был капитаном сборной. В Одесском институте инженеров морского флота учился капитан сборной СССР по волейболу! Чем хорош волейбол - вытягивали мячи. Сейчас волейбол стал очень быстрым, резким, то есть прием, подача, удар, очко. Раз-два-три, раз-два-три. Всё! Поэтому быстро-быстро растет счёт. Это мужской волейбол. А женщины как-то тянут, с криками, с воплями: - А-а! - А-а! Кто-то бежит, бросается: - А-а! Не торопясь, красиво. Когда играют женщины, даже мяч летит медленнее. Верх красоты и сексуальности - быть еще и чемпионкой. Не просто так, а еще быть чемпионкой. Когда женщина - спортсменка, то ко всем качествам женщины добавляются еще и стальные мускулы, железные ноги, стальная грудь. Попадаешь туда, как в мышеловку. Замуровали. Из этих объятий без посторонней помощи ты уже не вырвешься. Я говорю со знанием дела, хотя у меня такого опыта нет. У меня единственный опыт - мы однажды с Ромой Карцевым жили в гостинице "Киевская" и попали в лифт со сборной Советского Союза по баскетболу, женской. Рома Карцев, который... И я. И нас сдавило в лифте. Поэтому то, к чему мы были прижаты лицом... Там были все под два метра ростом. Они над нами о чем-то говорили, они о чем-то хохотали. Мы с Ромой переговаривались глубоко внизу. Я говорю: "Рома, ну договорись..." Он говорит: "Надо договориться о свидании, надо в кино пригласить..." Но невозможно головы поднять, мы очень прижаты, невозможно было смотреть. Вот это была незабываемая встреча. А конечно такие люди как я, как Рома - чем мужчина меньше, тем его больше тянет к высокой женщине. Это просто нечто патологическое. То есть - к запретному. Ты понимаешь - ну чем ты можешь ее завоевать? Это нужен какой-то дикий интеллект, я даже не представляю. Маленький мужчина, его можно узнать, потому что у него большая машина, высокая жена, какие-то высокие дети, к которым он все время присматривается, к этим детям.
М.: Мы довольно много говорили про пробки в городе Москве. И глава комплекса городского хозяйства Москвы, Петр Аксенов, предложил Московской Думе и возможно она примет такой закон, что по четным дням будут ездить машины с четными номерами, по нечетным - с нечетными. Это я серьезно говорю. У меня возникает такой вопрос, поскольку закон касается...
Ж.: А нуль?
М.: А нуль - четное число. Поскольку закон должен касаться всех, то у меня возникает такой вопрос - как будут ездить депутаты? Или опять примется закон, который коснется тех людей, которые не могут купить себе два номера и у которых нет мигалок.
Ж.: Договоримся. Ну, если, допустим, у меня номер четный, ну подошел к постовому, посидел в его машине, потом посидели в твоей машине, потом опять посидели в его машине, потом опять посидели в твоей. Потом посмотрели на номер - этот номер попадает под этот понедельник. Господи, боже мой! Какие проблемы? Договариваемся с милицией и живем. Кто там будет кого выгребать? Конечно, вот сейчас постановили - тысячу мигалок оставить. Я никак не могу их посчитать. В каком окопе я должен сесть, чтобы их пересчитать? Почему невозможно посчитать мигалки - потому что они едут, а ты стоишь. Значит, если бы они стояли, ты бы как-то мог их пересчитать. Такое впечатление, что их количество совершенно не уменьшилось. Едут и едут, а мы стоим. Куда они едут? Вот с четными или с нечетными номерами. Они же нам служат! Стой вместе с нами! Почему мы стоим, а ты едешь? Куда, к себе? А я? Я тоже хочу к себе! Ты мне служишь!
М.: Я иногда в этой передаче рассказываю про разные социологические исследования, которые меня поражают. Институт социологии РАН Российской Академии наук провел исследование, какие критерии считаются самыми главными людьми, когда они выбирают работу? И на первом месте оказалась зарплата, на втором месте надежность работы, с огромным отрывом. А такие вещи, как интересная работа, неинтересная работа, возможность самореализоваться были где-то очень далеко. Вот когда Вы были инженером в порту и когда Вы стали писать, Ваши критерии того, что такое интересная работа, изменились или нет?
Ж.: Я что могу сказать... Сейчас работа моя очень тяжелая, честно говоря. Работа в порту была сказочно легкой, ну, конечно, было 89 рублей. Вначале - 890, потом была реформа, было 89 рублей зарплаты. Хватало только на еду. Но были совершенно свободные мозги. Ты был абсолютно свободный человек. Если у тебя всё работало на участке, все краны работали, все автопогрузчики работали - ты свободен, ты отдыхал. Что сейчас со мной происходит? Я получаю любовь, а отдаю жизнь. Вот это факт. Потому что не бывает просто так. Я должен, я все время должен. Я иногда думаю - могу ли я? Я не могу, но я должен. Тогда я что-то был обязан, а сейчас я все время должен, должен, должен. Вот должен. Вот не могу, но должен. Должен выйти, должен что-то говорить, так, чтоб вы завтра пришли опять. Человек, который приходит к микрофону, он становится настолько одиноким... Вы помните человека где-нибудь на дне рождения, который всё время кричит: "Ну, дайте сказать!" Ему говорят: "Ну, говори!" Ему кроме этого "дайте сказать", сказать нечего. Мне надо все время, чтобы мне было, что сказать. Я умею разговаривать, но не умею поддерживать разговор. Наши беседы, наши встречи состоят в поддерживании разговора. Ты вот встречаешься с кем-то и вынужден поддерживать разговор.
- Михаил, а ты там был?
- Был.
- Ну и как тебе?
- Ничего.
- Когда увидимся, ты будешь здесь?
- Буду, да.
- А на Новый Год будешь?
- Буду.
- А потом?
- Потом тоже буду.
- А что ты?..
- Ну и еще дальше буду.
- Так ты что, не уезжаешь?
- Не уезжаю, да.
Какой-то кошмар... Ты стоишь и иссякаешь, ничего не сказав. У тебя полное ощущение, что ты можешь за него говорить свои слова, за себя говорить, опять за него говорить, повторять его вопрос, повторять свой ответ. Вот два-три таких собеседника - и без мата вспомнить ничего не возможно. Просто к врачу. Собираются люди в Кремле, работники телевидения, а разговаривать можно с одним. К нему очередь. Ты сам прорываешься, говоришь:
- Так ты что?
Он говорит:
- Так вот...
Вы сцепляетесь так, как будто вы только что прервали разговор, хотя ты не виделся год.
Ты ему говоришь:
- Слушай...
Он говорит:
- Да, ты понимаешь...
И ты сразу знаешь, о чем он и он знает, о чем ты.
- Как тебе нравится...
- А я вот...
Вот единственный человек. Вот и всё. А мы... Кого, где, как искать тех людей, с которыми просто поговорить можно. До души, чтоб вынуть за ниточку то, что у тебя накопилось на душе. Вот вы чувствуете, вот машины есть, а на душе тяжело. Телевизор проклинаем, потому что там ты видишь то, что ты не хочешь видеть, ты мотаешься, переключаешь. Вот ты купил телевизор больше, меньше, ниже, лучше, ну что в нем, ты же знаешь уже, что в этом телевизоре. А счастье бывает тогда, когда люди пользуются твоим умом. Ты видишь это. Они пользуются твоими находками, твоими изобретениями, твоими цитатами, они тебе подражают. И когда ты видишь людей, которые тебе подражают, которые пользуются тем, что ты нашел - в этом и счастье. Ты дома создал мир для своей женщины - такой, в котором она занята бесконечно. Ты ей создал этот мир, и у нее нет ни минуты свободного времени. Вот когда ты видишь на работе людей, которые заняты, когда ты двигаешь вот всю эту фирму, этот завод, этот театр, ты двигаешь. Ты какие-то решения принимаешь, и они оказываются удачными. Ты, в конце концов, уже зарплату не получаешь, а выдаешь. Ты где-то оказываешься на берегу небольшого денежного потока, он журчит... Потому что у нас есть выражение - "денежные потоки"... Река, которая заканчивается душем. Когда вы выдаете зарплату... Я говорю не о себе, я выдаю только дома. Но когда вы выдаете зарплату, вы можете осуществить чью-то мечту. Я уже могу осуществить чью-то мечту, я знаю это. Люди поехали куда-то, увидели Париж... Вот я уже могу осуществить чью-то мечту, это самое классное.
М.: Еще произошло одно такое событие, в армии восстановили гауптвахту, а у нас на самых разных уровнях говорят, что какова у нас мирная жизнь, такова и армия. Соответственно возможна и обратная логика: какова армия, такова и мирная жизнь, поэтому у меня к Вам такой вопрос - можно ли, на Ваш взгляд, ввести в мирной жизни гауптвахту и, если можно, то кого бы Вы в нее посадили, как "дежурный по стране"?
Ж.: Ну, я бы сажал каждый раз других людей.
М.: Как-то Вы так с готовностью ответили...
Ж.: Ну, я бы вполне мог кого-то посадить. Вы знаете, если поговорить о человеке, просто о человеке - мне кажется, в человеке есть и темные, и светлые стороны, в каждом человеке. Если возьмем артиста или писателя, он пишет "из себя". Мне не нужно особо напрягаться, чтобы описать вора. Я напишу о себе. Я напишу об убийстве - тоже напишу о себе. Поэтому женщины так часто пишут такие кровавые романы. Откуда это нежное существо так это всё знает? Эту кровь, эти ножи, эти резаные раны, эти трупы. Видимо, всё время в этой головке хорошенькой всё время вертятся вот эти синие всякие трупики. Вот поэтому - в человеке есть всё. И я бы этим и пользовался. Конечно, я читал и знаю, что есть врожденные преступники. Но в основном, конечно, мне кажется, что доброта накапливается в человеке, с возрастом. Вот у меня уже есть. У пятнадцатилетнего еще мало. У десятилетнего - еще нет. Вот у меня был как-то с сыном такой разговор.
- Я тебя люблю.
- И я тебя люблю.
- Я тебя очень люблю.
- Я тебя еще больше люблю.
- А я тебя так люблю...
- А я тебя еще больше...
Потом он сказал вдруг:
- Сейчас как дам по голове - и всё!
Надоело ему это.
Я поэтому хочу сказать, что в человеке всё намешано. Для темных сторон человечество придумало тюрьму. Для светлых сторон - библиотеку. Мне очень нравится, что цивилизация ведь лечит всех? Вот врачи лечат всех? Все-таки это очень гуманно. Лечат всех - пленных, убийц, воров. Иногда же хочется сказать: "А почему, если он убил? Пусть не лечат его!" Но лечат всех. Вот мой отец был хирургом, он лечил бандитов. Лечил... Я помню сорок пятый год, и в войну, он и немцев иногда лечил. Меня порол, а их лечил. Свершено серьезно, меня порол. "А вот курить ты не будешь, обманывать ты не будешь, воровать ты не будешь". И сейчас я часто кричу, ему кричу, которого нет в живых уже давно: "Ну все же воруют, ну все же обманывают!" А вот его голос изнутри: "А ты - не будешь!" Я говорю: "Почему?" "Нельзя и всё. Вот нельзя - и всё!" И я его слушаю.
М.: Мы дошли до того момента когда, если зрители не возражают. Вы будете читать Ваши произведения. Зрители не возражают?
Ж.:
* * *
Кому мне жаловаться - вот этому?
- Да, он обязан рассматривать жалобы граждан.
- А иначе что с ним будет?
- Ничего, просто обязан и всё...
* * *
Те, кого я люблю, родились в то время и перешли в это.
Родившиеся в это время, мою любовь еще не заслужили.
Я люблю осознанно перешедших, не физически, а идеологически, осуществляя себя...
* * *
Сейчас много крутых мужиков в дорогих пальто, но если бы они еще ценники срывали.
* * *
По городам и странам разъезжает цирк, там всем артистам за шестьдесят.
Акробатам в блестящих трико и дрессировщикам...
* * *
"Что из себя пишешь и что из себя представляешь"
Мало изобличать и критиковать, надо самому подняться до уровня того, что ты говоришь.
Иначе ложь, которая и без тебя затопила этот мир, поднимется и над твоей головой...
* * *
М.: Михал Михалыч знаете, чего ждет всё время? Он всё время ждет, что вы будете хохотать. И когда мертвая тишина, вот он не понимает, что это и есть настоящее внимание. Ему кажется, что если не смеются, то значит, невнимательно слушают. Это не так, Михал Михалыч. Вас слушают, потому что Вы такие говорите слова, что смеяться как бы не надо, а надо слушать, правда же?
Ж.: Так я говорю, я сам себе противоречу. Мне надоело уже рассказывать о себе, это ужасно, что я так много говорю о себе. И самое ужасное то, что действительно, мне хочется смешного. Я хочу слышать смех, потому что это наиболее четкая реакция. Я сам рождаю что-то сложное. А хочу простого. Вот и дикий разрыв между тем, что ты из себя представляешь и тем, что ты хотел бы.
М.: Теперь мы переходим к вопросам от зрителей. У нас есть записанные видео-вопросы, пожалуйста.
Вопрос: Здравствуйте, Михаил Михайлович, меня зовут Ксения. У меня к Вам один-единственный вопрос. Есть ли у Вас в доме няни, гувернантки или экономки? И вообще, как Вы относитесь к чужим людям в своем доме?
Ж.: Да, есть, конечно. Потому что мы живем так, что все заняты и явно нужен помощник. Так что есть. Я отношусь к чужим в своем доме крайне подозрительно. Потому что чужая женщина в доме требует того, что когда бы ты не появился, ты все время должен быть в галстуке, в костюме и все равно ты должен быть одет. Ну что значит чужая женщина - ты не можешь выйти в трусах и продемонстрировать ей свое жуткое телосложение. Значит, тебе нужно прилично выглядеть. Значит, ты должен подумать о том, что ты вот выходишь из спальни и должен уже прилично выглядеть. Это очень утомительно - выходя из спальни, прилично выглядеть.
М.: Вы можете задать свои вопросы по адресу, который вы видите сейчас на экране. И вот вопрос, который Вам понравится, Михал Михалыч. Вот точно Вам говорю. Его задает девушка по имени Настя. "Здравствуйте, мой вопрос касается Вас лично. Я - аспирант-филолог и пишу диссертацию по материалам Вашего творчества. Доводилось ли Вам встречать подобные работы, выскажите, пожалуйста, Ваше отношение к наличию таких работ о Вас".
Ж.: Нет, мне не доводилось встречать подобные работы, потому что я вырос на том, что мне всегда внушали, что мои работы нельзя читать глазами. Поэтому я всегда спрашивал: "А чем вы их читаете?" Конечно, сейчас я мешаю людям своим голосом. Они говорят: "Мы читаем Вас, мы слышим Ваш голос". Ничего, нехай слышат мой голос. Всё равно, это нечто живое, то, что я пишу. Это иногда поэтическое, это живое. Вы привыкните к этому. Я редко видел, чтобы человек взявший... Вот я помню, в Ростове, когда мы привезли "Авас", телевидение потребовало в тексте. У меня был текст, я с трудом отпечатал в Ростове, дал ей на телевидение. Я впервые видел женщину, редактора, которая хохотала, умирала. "Авас" - там повторы одни, "раки по пять", повторы, повторы, повторы... Оказывается, это и в тексте может быть так же смешно. Поэтому, если человек диссертацию пишет, это очень интересно, что она там накопает.
М.: Вот теперь наступил момент, когда те, кто находится в студии и хочет задать вопрос, могут это сделать, для этого надо поднять руку и задать вопрос.
Зритель: Михал Михалыч, Вы всегда актуальны, я знаю Вас с детства. Как бы живу с Вами всю свою жизнь. У меня в связи с этим вопрос, над чем мы будем смеяться через пятьдесят, через сто лет? Не будет ли такой ситуации, что при зажженном свете в зале будут одни старики?
Ж.: Я не знаю, над чем мы будем смеяться, но что больше всего будет цениться - это искренность. Это будет все реже и реже встречаться. Юмор - понятие умных людей. Юмор сродни шахматам. Ну не может быть, ну юмор не поддавки, это не примитивная игра в шашки, это игра в шахматы. Всё как-то подешевело. Всё стало проще. Правители стран стали проще, президенты. Папа стал проще. Над чем будут смеяться - не знаю. Чем будут закусывать - не знаю. Что будут пить - не знаю. Я очень боюсь, как бы количество людей не превысило санитарные нормы, чтобы зрители сохранились. Чтобы слушатели сохранились.
Зрительница: Михал Михалыч, скажите пожалуйста, а почему так часто в жизни бывает, ну сплошь и рядом, что вкусно - то так вредно? А что вредно - то так вкусно? Отчего это?
Ж.: А вы заметили, что человек вредный, он всегда худой.
М.: Какой хороший ответ, мне очень понравился.
Зрительница: Извините, я очень волнуюсь.
Ж.: Я тоже.
Зрительница: Вы знаете, Вы когда сказали, что вы - должны, вот должны прийти, должны встретиться, это немножечко обидело. Может быть, можно было бы поменять эту ситуацию - что вот это мы, например, пришли к Вам на встречу, ну с радостью большой. Мы этого ждали. Возможно, и Вам надо смотреть по-другому, как будто Вы на свидание идите. Тогда это будет восприниматься совсем по-другому. Но я хотела Вас спросить - чего Вы ждете от жизни еще?
Ж.: Вот видите, и вам тоже нужно объяснять. Долг - это не значит "должен". Я прийти - должен. Это чувство долга. Я возвратиться домой к семье должен? Должен. Это другое чувство. Это не то, что я должен обязательно вернуться домой, хотя мне и очень противно туда возвращаться. Просто я сам знаю, что, что бы ни было - вынырну из-под колес, приползу - но я должен быть дома. И совсем не то чувство - я должен прийти. Нет-нет-нет, нет-нет-нет. Я, может быть, воспитал вас, а вы приручили меня.
М.: Я просто очень хорошо помню Вашу фразу: "Следите за моей мыслью, а то я уже не могу", это Ваша фраза. В связи с этим я хочу напомнить вопрос девушки. Она спросила Вас, чего Вы ждете от жизни.
Ж.: Я жду от жизни - чтобы не хуже. Я не знаю, мне всегда казалось, что я иду по прямой, что я иду вперед, а оказалось, это выше. И мне хочется, чтобы это не было ниже. М не хочется, чтобы мне по-прежнему казалось, что я иду вперед. А пусть другим кажется, что это выше. Не надо все время что-то делать. И каждому из нас. Поэтому еще раз - идите, я вас обниму.
М.: Наша передача подошла к концу. Это была последняя передача этого года, следующая передача выйдет в январе 2007 года, и мы подведем итоги уходящего времени, спасибо всем, кто нас смотрел, всего доброго, до свидания, пока.