Ж.: Прошу прощения, я хочу поздравить Андрея Максимова с его юбилеем. У него был круглый юбилей, у меня такой «полукруглый», у него был круглый юбилей. Просто хочу вам сказать, Андрей, что с этого года время начнет лететь так быстро, что я не смогу его замедлить для вас. Я бы все, что угодно сделал, но я уже знаю по себе, как это все взрывно, как-то сжимается такая пружина. Поэтому мужественно встретьте пятьдесят первый, пятьдесят второй, это все-таки победные годы в нашей стране. Я испытываю огромное удовольствие работать с вами.
М.: Спасибо, очень приятно. Тем не менее мы начнем нашу передачу. Мы никогда не скрывали, что она делается в записи и мы записываем эту передачу (я обращаюсь к нашим зрителям), мы записываем ее первого мая. То есть первого мая, когда все люди нормальные отдыхают, в частности вы, пришедшие в эту студию, мы с Михал Михалычем работаем. И как работающим людям, нам интересно оценить тех, кто отдыхает. Вопрос у меня к Вам очень простой: а что, собственно говоря, сегодня празднует народ первого мая?
Ж.: Я же говорю, постепенно вопросы у Максимова становятся гораздо смешнее моих ответов и гораздо веселее. Что, действительно, они сегодня празднуют? Я смотрю по лицам – в основном, воспоминания свои. Они вспоминают то, что они праздновали, как они праздновали и пытаются это повторить. И помню эти смешные случаи, когда порт наш выходил на парад, вот на первое мая, и секретарь нашей парторганизации говорил: «Так, товарищи, кто понесет товарища Громыко? Кто понесет товарища Фурцеву? И кто понесет товарища голубя мира?» Вокруг него сразу площадь пустела. Тогда он уже обнажал список, заранее приготовленный и по фамилиям говорил – это понесет этого, этот понесет этого… Мы несли и сваливали где-то сразу после парада, сразу после этой площади и грузовик там уже где-то их подхватывал, там уже специальные люди были. Да еще… В Одессе всегда, Андрей, ну вы наверное поймете, я не знаю, поймет ли наша русская публика, но в Одессе всегда, когда говорили «май, мир, труд», «труд, мир, май», то было такое ощущение, что это по-еврейски, я извиняюсь, конечно. Потому что это какое-то такое сочетание – полу-немецкий, полу-еврейский – май, мир, труд… Вы про себя повторите, кто-нибудь из евреев вздрогнет. Но праздник сам по себе чудесный. Потому что ну действительно, первое мая, ну взял ребенка, если есть, на плечи… Он в основном для мужчин и для детей, этот праздник, потому что жены как-то не воспринимают, они сурово настроены. То ли это как пьянство, то ли детские какие-то претензии, в общем, жены меньше празднуют этот праздник. Ведь как современная жизнь… Хочется сказать «современная власть», но на эту власть так уже надоело сваливать все и смотреть, и надеяться. Значит, не может придумать ни одного праздника, чтоб хотелось выпить. Причем выпить не по-животному, там где-то в кустах: «Будь здоров! – Будь здоров!», а выпить за что-то, вот за что-то, как мы пьем, допустим, Восьмого марта за женщин. Вот Андрей правильно спросил – что мы празднуем сегодня? Вот международная солидарность трудящихся, которая была, ну сейчас, к кризису, она, конечно, выглядит угрожающе, эта солидарность. А то, что мы придвигаем все время к себе эти праздники, то мы конечно, мне кажется, придвигаем и жизнь прошлую. Хоть мне этого совсем не хочется, но каждый праздник же что-то несет, какой-то «тот» смысл. И количество советских лиц умножается со страшной скоростью в нашей стране. Просто «советскими лицами» я называю это немыслимое количество немыслящих людей. Которые всё время говорят: «Чего изволите? Чего изволите? За кого голосовать? Че надо? Как прикажете? Так и будет, как прикажете». И вот они стали заполнять вот это всё. Вот смотришь на их портреты, кажется – одинаковые совершенно. Одинаковые начальники, одинаковые лица, вот такое ощущение. А ведь пролетариат, чей праздник собственно и празднуется первого мая, он особенно ничего и не имел, кто помнит, вы же все помните. Ну что имел человек у станка? Он имел значок и вымпел. На станке стоял вымпел, у него был значок. Это из всего. Без особой еды, без особой одежды, ну правда, и без переживаний. Без переживаний, потому что все-таки безработицы не было ввиду крайне низкой зарплаты, и такая вот одинаковая жизнь. И смешно, при таком количестве советского, настаивать на том, чтоб Ленина вынесли из Мавзолея. И вообще: настаивать, чтоб вынесли Ленина и славить Сталина! Да почему? И как? Они же в общем продолжали друг друга, как я понимаю, прекрасно продолжали. То, что начал один, то прекрасно продолжал другой. Так что у нас, как мне кажется, придумывать некому, а присвоить – есть кому. Всё, я на этом замолчу.
М.: Выпустили Светлану Бахмину, в немалой степени под давлением общественности, выпустили из тюрьмы. Медведев встретился с главным редактором «Новой Газеты» Дмитрием Муратовым, это оппозиционная газета, встретился с правозащитниками. И тут же либеральная интеллигенция, которая, как оказывается, у нас есть в стране, стала говорить, что это всё знаки, знаки оттепели… Я не буду Вас спрашивать, знаки или не знаки, меня интересует другой вопрос – почему наша люди так любят улавливать от начальства знаки постоянно, и почему мы знакам верим гораздо больше, чем прямой речи?
Ж.: Ну потому что наши люди улавливают всё, потому что тюрьма всегда неподалеку. Это у нас же внезапные посадки. Шел-шел по улице и сел в тюрьму. Потом иди объясняй – почему, что, как. Воюй там, защищайся. Или писал сочинение – и тоже загремел. Или там – этот выпекал хлеб на свободе, довольно долго, и продолжил уже в тюрьме, то же самое, выпекать этот же хлеб, только уже без женщин конечно, без развлечений, только занимаясь любимым делом. И поэтому, конечно, сейчас народ наш – все время ухом кверху – что там говорит? А сверху в это время как волнами идет: ужесточение сменяется послаблением, потом послабление – ужесточением. Тюрьма – амнистией. И так всё сменяет друг друга и надо быть все время внимательным. Поэтому мы опять рады, что амнистия нас не коснулась, но очень внимательно слушаем рассказы всех, кто сидел. Выпустили женщину, выпустили Бахмину, выпустили мать нескольких детей. Слава Богу, общественность добилась этого. И хотя многие возражали довольно уныло, говоря, что «там много таких, что ж мы за одну-то?» Но общественность не может заступаться за всех, тогда ничего не получится вообще. Она может за одного, тогда что-то получится. А суд будет иметь прецедент, на всякий случай. Спасибо за внимание. Просто – будьте осторожны, а милиционер, который ближе нам, чем врач, он всегда, как говорится, рядом. И вопросы у него всегда, на протяжении всей жизни, одинаковые - фамилия? Имя-отчество? Год рождения? Судимость была? Судимости не было? Значит, это входит в биографию человека. Спасибо за внимание.
М.: Как раз про милиционеров будет следующий вопрос. Произошла эта ужасная трагедия – на юге Москвы милиционер расстрелял ни в чем не повинных людей и мы, конечно, соболезнуем родственникам. Сейчас будут проверять милиционеров на их психическое здоровье. А людей каких еще профессий надо обязательно проверять на их психическое здоровье? Там журналистов, политиков, летчиков – вот кого?
Ж.: Да и нас с вами можно проверить. Я не знаю… Как мне сказал один психиатр – тут и это, и это, и это, и все включается, и все наши страхи, и в том числе и тюрьма, и это все включается, и все это обводится карандашом и надпись - «нормальный человек». Вместе со всеми своими страхами, вот все включено – и он нормальный человек! Так что это не так всё просто. А насчет этого милиционера – я уже думал над этим. Вот он же просто пошел дальше. Ну, он наверное кого-то бил, избивал во время допросов. А тут пошел дальше – начал стрелять. Ничего удивительного – пошел вперед. Если бы он избил эту кассиршу, избил нескольких покупателей, разъясняли бы начальнику управления МВД? Мне кажется – нет. Это только потому, что он начал стрелять. А у нас до сих пор ощущение, что если милиционер бьет – значит любит все-таки. Вообще, я бы хотел сказать – вот мы сейчас вкладываем деньги в армию, много денег вкладывается в армию. А почему мы беззащитны, если у нас такая армия? Вот где и что она защищает? Территорию? Население беззащитно не только перед сбрендившим милиционером, вовсе нет. Это бывает и в школах, и на Западе, и всюду, вот эти сейчас выстрелы, расстрелы, это бывает, это видно, что у людей сдают нервы от этой обстановки. Я о милиционере не говорю, ну просто сдают нервы, я бы даже сказал – больше от Интернета, больше от телевидения, больше от Голливуда, больше от этого психоза, от насилия, которое со всех сторон на нас таким потоком идет, у людей сдают нервы. Но это не бандитизм. А то, что мы испытываем, здесь находясь – это непрерывное опасение за свою жизнь. Почему, как в Израиле, нельзя, чтобы эти люди – солдаты, девушки-солдаты, ходили среди населения, допустим, вооруженные, как они там ходят, их никто не боится. Они вселяют такое ощущение безопасности там, вот мальчики, девочки, они ставят просто в козлы свое оружие и танцуют. Просто танцуют под музыку. Но ты все время в безопасности. Ты это ощущаешь, невзирая на все теракты. Но ощущение безопасности для самого себя, видя вот этих всех людей. Вообще, как нас надо охранять, Андрей Маркович, я вижу, когда проезжает президент. Когда я вижу эту охрану, я понимаю, какая опасность грозит каждому.
М.: Произошло событие, про которое, как мне кажется, говорили недостаточно много. Наш президент, Дмитрий Медведев, сам открыл сообщество в Живом Журнале. Оно стало уже невероятно популярным и мне кажется, что это действительно замечательно, что в общем можно написать президенту, и он, возможно, даже прочитает. Как известно, в Интернете общаются «никами», то есть прозвищами. Президент признался финскому журналисту, что пока у него ника нет. Поэтому у меня к Вам вопрос первый: какой бы Вы порекомендовали Медведеву взять ник? А вопрос второй, такой более серьезный: польза от Интернета понятна, а какой от Интернета есть вред?
Ж.: Ну, я не знаю какой ник взять президенту… Может – «голова номер один»? Просто при таком прозвище очень трудно сморозить какую-нибудь глупость, надо уже следить за собой. Ну я считаю, что это все-таки хорошее дело, главное не то, что он нам сообщит (то, что он нам сообщит, должно быть только в виде указов), главное – что мы ему сообщим. Главное, чтобы появился человек во власти, который будет слушать, а не говорить. Если ты приезжаешь куда-то, выстраиваешь вокруг себя людей и им что-то рассказываешь, это малоинтересно. Люди понимают, что им рассказывают то, что хотят. И очень трудно это на себя направить, свою долю в этом вычленить, в этих огромных государственных ассигнованиях или расходах, понять, что и сколько приходится именно на твою душу, на твою семью. Премьер рассказывает, сколько миллионов или миллиардов он собирается потратить на это, на это, и люди стоят, да, вот так вот – на лице нет ничего. На лицах окружающих – нет ничего. Такое ощущение, что слушает его только собственная охрана. И вообще я не пойму – почему все вопросы серьезные? Мне негде вас, ребята, развеселить, даже не на чем. Ну, в Интернете каждый что-то ищет и находит. Все – мужчина находит женщину, террорист находит взрывчатку, педофил находит ребенка. Ну находит – вот в этом огромный минус. И, конечно, обмен интеллектами. Интеллект толпы – это власть улицы, самая настоящая власть улицы. Поэтому Интернет - настолько полезная штука, и вдруг вот это мычание, этот язык русский, который там образовался – «исчо», «падонак», ну хорошо бы, если бы это только там и осталось, оно же выходит, конечно. И я боюсь, что этот язык завоюет массы, он очень легкий. Слово «сердце» будут писать без «Д». А без «Д» это уже не сердце, честно говоря. Это как слово «счастье» через «Щ», это уже горе, это уже не счастье. Голос мыслящего человека очень тихий. Голос тупого – очень громкий. Вот тупой все время говорит: «Дайте сказать, дайте сказать, дайте сказать!» Ну говори! Ему нечего говорить, он замолкает. Кроме ругани про то, что «этот такой национальности, этот такой национальности», там ничего сказать. Мыслящий человек говорит тихо. Я там бываю редко, потому что портится настроение. Я что-то о себе прочту, а там обязательно… Причем не гадость, а чаще всего несправедливость какая-то. И отваливаю. Ну все равно как в толпе походить и спрашивать: «А вы слышали такого-то?» И себя называть все время: «Такого слышали?» Ты услышишь столько мата! Вот как у Грузии есть пение, так я считаю, что наш хор – это многоголосие и мат. Потом мат и многоголосие. Многие приезжают послушать, между прочим, просто так.
М.: Тогда я Вам задам несерьезный вопрос и очень короткий. Будет отмечаться 1150-летие Великого Новгорода и на этот праздник приедет Шварценеггер. Вопрос – зачем?
Ж.: Вообще они, конечно, к нам зачастили. Это, конечно, вопрос уже повеселей. Но Шварценеггер, у него же есть огромное украшение – он же губернатор штата Калифорния, это очень украшает киноартиста, очень. Значит, какая-то неожиданная такая сторона, совершенно незнакомая нам деятельность. Так что он, видимо, приезжает как губернатор штата Калифорния. Хотя нас он интересует как Арнольд. Ну мы-то знаем его. Ну нам бы хотелось, чтобы он ну не так уж сразу поделился достижениями, ну чтобы как говорится – разделся. Чтобы мы увидели такую прославленную на весь мир мускулатуру. Чтобы сели поближе и чтобы он показал себя, чтобы фигуру показал, снял это все. Он может, конечно, сделать доклад о достижениях, но не одеваясь. Это мечта, конечно. Мы все сядем поближе, и под фонограмму пусть, допустим, будет звучать доклад о достижениях штата Калифорния, это пожалуйста… Особенно сейчас, там какие-то опасности – грипп есть, с Мексикой рядом, ему есть, что рассказать, но это все надо демонстрировать… Я думаю, женщины с удовольствием скинулись бы на процветание штата Калифорния.
М.: Опять Вам задам серьезный вопрос, который меня самого очень интересует. Он родился из двух событий: с одной стороны Сергей Миронов, спикер Совета Федерации, предложил в связи с кризисом ввести налог на роскошь. То есть, ну понятно, что это такое. С другой стороны, поразившие меня цифры: ВЦИОМ провел исследования, оказалось, что каждый третий россиянин будет счастлив, если введут продуктовые карточки. То есть, если ему будут давать некую карточку, за которую он будет получать минимум какой-то еды. У меня такой к Вам вопрос: почему у нас в стране вот до сих пор - быть нищим не стыдно? Даже молодому сильному человеку - не стыдно быть нищим и бедным, а вот богатым быть как-то неловко.
Ж.: Ну, Россия, конечно, завистливая страна, и страна жалостливая, с другой стороны. Поэтому, конечно, нищих жалеют, богатым завидуют, но нищий человек становится все больше одиноким. Женщины отваливают. Женщина не присоединяется к нему в этом положении. Не юные женщины, не вдовы, никто не присоединяется. Это женщины, которые у нас всегда первые ощущают очень веяние времени, они к нищему не пойдут, нет. Они его жалеют, они могут подарить ботинки, штаны подарить, но не присоединяются. Она все-таки предпочитает сложную жизнь с богатым, а там, конечно, включается любовница, при жизни с богатым, там включается охрана, там включаются частые отъезды и редкие возвращения этого богатого человека. Она предпочитает сложную жизнь с богатым вот этому простому счастью в нищете. Все-таки предпочитает. И я думаю, вот это одиночество нищего человека – должно все-таки его подвигнуть как-то на то, чтобы зарабатывать. Вот я думаю, не всегда же они такие самые тупые. Хотя, мне иногда кажется, что имущественная разница – она немножко объясняется и умственной все-таки. Хотя бывает осознанный выбор, как вот у этого математика, который решил известную теорему, а потом жил в нищете. Но все равно наш народ был возмущен – почему он не взял миллион. Надо было взять миллион и раздать – вот так все решили. Почему ты отказался? Возьми и раздай! У нас действительно богатым быть стыдно, это факт, но с другой стороны, богатый холостяк (а у меня такой есть знакомый) – он просто завален женскими телами. Появляется каждый раз с другой и все время, он холостой, богатый, и его все время спрашивают: «Это ваша дочь? Это ваша жена? Это ваша мать?» Мне хочется пожелать богатому человеку, богатому холостяку – оттягивай этот момент, оттягивай! Вот познакомился с дочкой – возвращай обратно. Ну скажи – «не подошла». Ну даже если она ночевала – не подошла. Ну в суматохе не разглядел. Нет ли у этой семьи другой, получше? Может повыше, поздоровей? А тут кашель какой-то, почему она кашляет все-таки? Пусть родители объяснят. В конце концов, ты – клиент, ты всегда прав, ты можешь вернуть обратно это все. Потому что, если уже женишься (каждый из нас, холостяков, знает), что если женишься – практически ничего не изменится, но всё будет кончено.
М.: Наступает любимый, я думаю, не только мною, но и всеми зрителями момент, когда Михал Михалыч опять встает и начинает читать свои произведения под овации собравшихся.
Ж.: Ой, ребята, это одинокая женщина, такая немолодая, она говорит: «Я при мужчинах не сплю…»
* * *
«В ГОСТЯХ У МУЖЧИНЫ»
* * *
«УМЕНИЕ ПРОДАТЬ»
Коммунизм был детским миром.
Начиная от идеи, заканчивая отношениями.
Рассчитываясь деньгами друг с другом, мы сразу стали одинокими и потными...
* * *
- Никогда и ни при каких обстоятельствах не теряй бодрости духа, наоборот…
Что такое «наоборот», он не уточнил.
* * *
- У нас повариха такая толстая – одна на троих.
И он опять не уточнил.
* * *
На вокзале милиционер:
- Не играйте в карты, играйте в шахматы.
- Откуда у меня шахматы, гражданин начальник, я сирота!
* * *
Он был очень тихопомешанный.
* * *
Просто женщины свою науку постигают рано и некоторым достаточно до конца жизни.
А мужчины все учатся – на своих ошибках и на чужих достижениях.
* * *
Женщина, если она твоя (как говорила моя бабушка) – не уйдет!
Если уходит, значит, не твоя.
И успокойся!
* * *
После тонких национальных вопросов мы перешли к грубым сексуальным проблемам.
* * *
- Девушка! – кричал я. – Последний раз спрашиваю – дать автограф? Меня люди ждут.
* * *
Какими бесконечно длинными казались в детстве женские ноги!
* * *
М.: Теперь мы переходим к той части нашей программы, где вопросы задают зрители. И первыми это делают зрители, которых мы сняли на улицах Москвы. Давайте посмотрим первый видео-вопрос.
Зритель: Здравствуйте, Михаил Михайлович! Меня зовут Никита, я учусь в художественном училище в Москве. У меня к Вам такой вопрос: как можно определить самому середину жизненного пути? И «середина» - это сколько? Спасибо.
Ж.: Важно определить, сколько прошли. И не ваше дело, сколько осталось. Я думаю так.
М.: Пожалуйста, следующий.
Зритель: Здравствуйте, Михаил Михайлович! Меня зовут Малыгин Антон, я из города Перми. Все говорят о правах человека, а какое у человека право главное?
Ж.: Главное право – это говорить о правах человека.
М.: Следующий вопрос.
Зритель: Здравствуйте, Михал Михалыч! Меня зовут Евгений, я из Академии Жуковского. У меня такой вопрос: если в мире стереть все границы люди будут жить лучше или это, наоборот, приведет к большим беспорядкам?
Ж.: Я, во-первых, думаю, что будут жить лучше, ну птицы-то летают. И все животные переходят и все в порядке и живут нормально. Поэтому я думаю, что люди будут жить лучше и вообще перестанут об этом говорить и перестанет быть таким профессиональным патриотизм. Спасибо за внимание.
М.: Теперь переходим к вопросам, которые может задавать наша аудитория, для этого вам надо поднять руку.
Зрительница: Господин Жванецкий! Расскажите, как Вы почувствовали себя первый раз господином. Ну или когда это произошло?
Ж.: Просто никогда не чувствовал себя господином. Если бы вы меня сейчас так не назвали, я бы и дальше не почувствовал.
М.: А Вы себя чувствуете товарищем?
Ж.: Другом!
Зритель: Уважаемый Михал Михалыч! В представлении многих людей Вы выступаете неким таким философом юмора. И в этой связи я хотел бы узнать: много ходит понятий, связанных с юмором – английский юмор, одесский юмор, габровский, черный и так далее. Не пора ли сделать классификацию некую научную?
Ж.: Ну, мне больше всего нравится английский юмор. Есть, допустим, еврейский юмор, но чем отличается еврейский юмор от английского – англичане острят все-таки на своей земле.
Зрительница: Добрый вечер, Михал Михалыч!
Ж.: Добрый вечер, товарищ!
Зрительница: У меня к Вам серьезный вопрос, извините.
Ж.: Это что-то с деньгами, денежное?
Зрительница: Нет.
Ж.: Простите, не буду перебивать.
Зрительница: Деньги – это вопрос не такой серьезный, как мне кажется. Вы несколько передач назад затронули вопрос об отношении людей к инвалидам. Я сама являюсь матерью ребенка с ранним детским аутизмом. У меня такой вопрос: как Вы думаете, если создать для людей-инвалидов какое-то государство, как в свое время был создан Израиль – помогло бы это изменить отношение вообще общества и людей к таким людям или нет? Или что-то нужно другое?
Ж.: Вы знаете, я думаю что отношение такое характерно пока еще только для нашей страны и для тех стран, которые вот только сейчас становятся цивилизованными. Разница между парижским университетом и петербургским – пятьсот лет. Парижский был открыт на пятьсот лет раньше. Разница между отношением к инвалидам – это то же самое. Вот эти все спуски, съезды, отношение к детям, вот то, что приезжает премьер-министр страны или великая кинозвезда и усыновляет ребенка черного или ребенка-инвалида – мы к этому не привыкли еще пока. Я же об этом говорил – вы правы совершенно, мы к этому не привыкли. Советская власть всю жизнь прятала инвалидов, это была страна вечной молодости. И в результате развалилась так быстро. Я надеюсь, что мы сейчас отдельными городами, вот Юрий Михайлович как-то к этому относится нормально, делают отдельные съезды, въезды, коляски, соревнования, олимпиады. Вот инвалиды начинают у нас жить, как нормальные люди. Начинают только как нормальные люди. Вам еще не скоро, может быть, придется на себе почувствовать, ну что делать? И мне тоже уже в этом возрасте тяжело что-нибудь предсказать такое, не знаю, ну мне кажется, что движение есть. Простите, если я не то ответил.
Зритель: Уважаемый Михал Михалыч, скажите пожалуйста, есть ли среди людей у Вас кумиры или были, которым Вы бы хотели подражать или быть похожими на них? И второй вопрос: какие человеческие качества Вы больше всего цените в людях?
Ж.: Каким я бы хотел быть – ну вот из живущих, мне кажется, что Фазиль Искандер может быть образцом писателя, образцом человека, образцом мудрого человека. А из тех, кого нет – Чехов и Сэлинджер – вот это мои самые любимые люди. Ну, в людях самое главное – чтобы увидев, как ты к нему подходишь, чтобы он дал тебе пройти. Я увидел это в монастыре, в Одессе, на 16-ой станции Фонтана, отношение друг к другу. Это прежде всего – посторониться, это прежде всего – не встретить, это прежде всего – не коснуться, это мягко, по-доброму сказать: «Разрешите? – Пожалуйста, пожалуйста…» То есть я чем-то жертвую, своим пространством, я даю другому пройти – вот это. И тот точно также жертвует своим пространством – дает этому пройти. Вот это взаимоотношение человеческой такой массы, такое движение, когда никто друг другу не мешает.
М.: Я хочу сказать большое спасибо всем, кто нас смотрел и выразить надежду, что через месяц на канале «Россия» снова выйдет в эфир программа «Дежурный по стране». Всего доброго, до свидания, пока!