Ж.: Я достаточно тепло посмотрел на вас?
М.: Добрый вечер! Вот с Михал Михалычем мы только что виделись на Красной площади, я говорю добрый вечер телезрителям и всем, кто пришел в студию. И всегда, когда мы с Михал Михалычем думаем, о чем говорить, всегда не хочется говорить про грустное, но иногда невозможно этого не сделать и мы начнем с очень грустной новости прошедшего времени – ушел Олег Иванович Янковский. Олег Иванович Янковский никогда не был моим близким другом, хотя когда в театре, тогда еще Ленинского комсомола, выходил мой спектакль «Кладбищенский ангел», Олег Иванович очень помог его выходу. Но мы почти с ним не общались. И тем не менее, когда его не стало, я почувствовал, у меня было ощущение, что ушел какой-то очень близкий мой человек. И потом я понял, что миллионы людей, буквально миллионы людей – у них было такое же ощущение. Я понимаю, Михал Михалыч, что Вы скажете о Янковском то, что сочтете нужным, но все-таки мне бы хотелось Вам еще задать такой вопрос: что такое должно быть в артисте, чтобы его смерть воспринимали люди как личное горе, воспринимали миллионы человек?
Ж.: Ну, что такое в артисте должно быть, чтобы его вообще воспринимали как родного человека, начнем так… Я вспоминаю этот фильм, где он с кинокамерой, когда они снимают с самолета, хмурый… Вот так и хочется сказать: «Ну что в нем такого?..» Вот это такой комплимент самый лучший. «Ну что в нем такого» - это говорит о том, что любят все. Ну за что? Вот ни за что, вот так вот… Потом он еще в фильме «Влюблен по собственному желанию» - он там в трусах велосипедист. То же самое – такое что-то неуловимое, и уходит, и скучает. Умеет скучать! Я говорю о нем, как о живом – умеет скучать! Потом фильм, где он там в сене, на дрезине – «Полеты во сне и наяву», там и Балаян прекрасный, и прекрасный сценарий Мережко – тоже умеет уходить, ускользать. Как бы ему хорошо ни было – он уходит. А когда человек уходит, как бы ему ни было хорошо – влюбляются все! Вот любят его все, потому что он уходит совершенно спокойно, он уходит, когда ему нужно. Это надо уметь сыграть, надо быть таким человеком, надо уметь быть так прекрасно хмурым, так обаятельно хмурым. Я думаю и в мире таких актеров нет. Я, когда говорю об этом, я не могу смотреть в глаза вам, потому что это очень тяжело, но по-настоящему – их нет. Легко играть в боевиках, легко стрелять, легко ходить в перчатках, легко вскакивать во что-то, выскакивать откуда-то, падать в воду, вместо тебя кто-то падает – легко действовать. Но скучать и уходить все время – это может только великий актер. Я замолчал.
М.: В нашей передаче, как в жизни, переходы такие очень резкие, и второй вопрос мой будет совсем другой. Наша программа выходит первого июня, в День защиты детей. Как сказал друг моего сына, он называет этот праздник - «день защиты детей от родителей», мне кажется, в этом есть огромный смысл. Хотя бы есть повод поговорить о детях, понятно, что когда Вы были маленький и Ваше поколение, Вы даже не могли себе представить всё то, что будет у нынешних детей, это понятно. А непонятно другое: было ли что-то в Вашем детстве, чему сегодняшние дети могут позавидовать?
Ж.: Вы знаете, я уже говорил здесь – мне всегда их жалко, маленьких этих. Очень трудно, действительно, переходить от одного вопроса к другому. Но мне их всегда жалко, вот он с семи лет, как одел на себя, как пошел на работу, так он не увольняется до смерти, ну до пенсии. Ну с семи лет чтоб человека так эксплуатировали! Мне страшно смотреть на своего сына, ему тринадцать лет, страшно смотреть! Потому что он встает в семь, в полвосьмого он выезжает, потом приезжает, там он еще ходит куда-то на физкультуру, чтобы что-то укрепить, руки-ноги, после этого приезжает домой часов в пять-шесть и ему нужно делать уроки, которые он не понимает, сейчас он уже понимает. Но в принципе, никогда не понимает, зачем их нужно делать, домашние задания. Такая каторга страшная! Что было у нас, пацаны: у нас было гораздо легче – у нас не было телевидения. Поэтому, как говорится, росли на свободе. На свободе росли, общались, разговаривали и, помню, гуляли по улицам. Вы представляете – гуляли по улицам два мальчика (потому что раздельное обучение в школе было, трагическое, дикое и трагическое обучение, как концлагерь, которое привело просто к обожествлению женщины потом). Откуда у меня вот это преклонение перед ними? Это все идет от раздельного обучения в школе. Оттого, что я в этом мужском концлагере воспитывался, и как-то меня бог спас от распространенной в этих учреждениях голубизны. Для этого поколения, после войны, даже смешно было как-то представить голубого человека на войне. Вот вообще… Андрей дал знак и вы рассмеялись, и это правильно, почему я все время на него рассчитываю. Потом, что еще у нас было: я это как-то уже формулировал – «мы любили бесплатно и считали в уме». Потому что действительно, если сейчас таблица умножения на компьютере… Оттого, что мы многое помнили наизусть – вот я и сейчас «письмо Татьяны» помню. Но не всё! «Я вам пишу, чего же боле, что я могу еще сказать, теперь я знаю, в вашей воле, меня презреньем наказать. Но вы, к моей несчастной доле хоть каплю жалости храня, вы не оставите меня…» Но невозможно, ну ничего же гениальней нету! И вот когда голова у тебя заполнена этим, когда ты столько знаешь наизусть, когда ты помнишь это все, когда ты помнишь то, что ты не можешь сказать, потому что это было советское время, очень много помнили мы наизусть, мы не могли читать, мы не могли эти книги держать. Очень много помнили наизусть, поэтому мы были интересны позже уже – женщинам. Потому что мы знали и помнили и могли что-то сказать. Ну, не буду говорить, теперешние ребятки, ну и у меня сын такой, они, конечно, меня потрясают – как они быстро овладели кнопками, как они быстро овладели телефонами, нажмешь кнопку и всё говорит. Кто-то, такой как я – придумывает! А эти нажимают. Спасибо за внимание.
М.: Настала пора поговорить про свиной грипп, который велено называть H1N1. На всякий случай я хочу сказать для тех, кто не знает, что в Америке ежегодно от гриппа обычного умирает тридцать тысяч человек. Пока умерло одиннадцать – от свиного. Я не знаю, как сформулировать, у меня такое непарламентское выражение – какая-то лажа со свиным гриппом, мне так кажется. И некоторые даже говорят, что его придумали специально, чтобы отвлечь народы всего мира от кризиса. Вот что Вы думаете по поводу гриппа H1N1?
Ж.: А я еще хочу рассказать о детстве!.. Потому что грипп – это даже более понятно, но мы же жили еще и во дворах тогда! Я понял, почему мой ответ не полон – потому что мало того, что телевизора не было, так еще и была жизнь во дворах, а там был общий туалет внизу. Поэтому мы встречались там еще кроме всего прочего. И туалетная тема была не такой простой, там заводились контакты, заводились знакомства, потому что на три очка было много народа, и всегда там сидел кто-то женского пола, ну это всё с перегородкой, конечно. А зимой когда идешь! Когда идешь зимой туда, ребята! В какой бы ушанке ты ни был, снизу ветер со снегом, хотя это и Одесса, но ветер со снегом всегда почему-то оттуда. И рядом за перегородкой сидит какая-то твоя сверстница женского пола и она прикрывает… А кто-то там заботливо просверлил еще дырку в этой перегородке… Она прикрывает чем-то там эту дырку, а ты протыкаешь и говоришь: «Зина, как тебе эта погода?» - говоришь ты прямо в туалете. И вот это теплые такие взаимоотношения. Она говорит: «Ну, Миша, мне надо идти…» Я говорю: «Ну иди…» Это все очень близко, вот здесь вот. А! Теперь – грипп! Теперь насчет гриппа. Ну, действительно, ну свиней реабилитировали. Скоро, я думаю, и нас реабилитируют. Просто я был сейчас в Америке, кстати, можете поздравить – я вернулся. Вы не представляете, как хорошо сделали, что открыли границы. Так тянет обратно! Если бы их не открыли – ни черта! Сидел бы там. Так насчет гриппа: я, значит, когда сошел с самолета, в Лос-Анжелесе где-то, мы долго летели, мучительный совершенно перелет, в общем ну ничего, я там вылавливаю всегда русского, он спрашивает: «Это Вы?» Я говорю: «Это я». И первый, кто меня встретил в аэропорту, говорит: «А насчет гриппа - они сказали, что он переносится легче, чем обычный». Там, конечно, наверное нету вакцины и все с этим связано. Но вот столкнувшись с этим, узнав в Америке, когда они заговорили нашим языком, «нам сказали», «нас предупредили» - это же наш язык… Битов, помню, рассказывал, ему кто-то старый большевик рассказывал – Андрею Битову, это мой товарищ. И он ему рассказывал, этот старый большевик, как у Финляндского вокзала он слушал выступление Ленина, он говорит: «Нам сказали собраться у Финляндского вокзала. Потом нас туда привезли. Потом мы там стояли. Потом туда привезли Ленина…» Кто это делал?! Кто привез?! Кто сказал?! Какие силы?! Он объяснить не мог. «Нам сказали… Нас привезли… Потом привезли Ленина… Привезли броневик… Всё соединили… Поставили его… Он сказал речь… Увезли Ленина… Увезли броневик…» Нам сказали – мы пошли. Потом сказали – собраться на следующий день. Где?! Кто сказал?! И вот для меня самый шедевр – этот крик в автобусе: «Все здесь?» Попробуй - ответь на этот вопрос. Особенно если ты первый раз в этой группе. Откуда я знаю? Еще бы спросили: «А кого нет?» Откуда я знаю – кого нет? И я, когда в Америке слышу эти наши слова «нам сказали», и мы, значит, действительно все ждем, что кто-то заболеет – нет, никто не заболевает. Кто-то из врачей, который сейчас стал министром здравоохранения, он действительно обнаружил у себя больных. После того, как стал министром, он их потерял. А сообщения вообще очень интересные: действительно, кто-то заболел ужасной этой болезнью, но чувствует себя хорошо и выздоровел! И вторая заболела этой страшной болезнью – опять себя чувствует хорошо и выздоровела. И сейчас, когда мы прилетели самолетом, нас встретили две тетки с приборами, похожими на фотоаппараты, видимо, они измеряли температуру. Каждого проверяли и мы тут же мгновенно выходили. Видимо, нормальная температура. Я сейчас себя все время щупаю после Америки. Спасибо за внимание.
М.: Будем считать, что мы поговорили про грипп и пойдем дальше. Значит, я взял бумажку…
Ж.: Я что могу, то говорю!
М.: Нет, так наоборот, я просто не могу запомнить название…
Ж.: Если позовете санэпидстанцию, там человек расскажет очень подробно.
М.: А он и так рассказывает все время…
Ж.: Он такой ужас расскажет…
М.: Я взял бумажку, я не могу запомнить это название – Михаил Прохоров, это запоминающаяся фамилия, но вот он выписался из Москвы и прописался в поселке Еруда Северо-енисейского района, потому что там находится его предприятие, и он считает более справедливым, если он будет налоги платить там. Как Вам кажется, кто еще должен выписаться из Москвы, чтобы справедливость восторжествовала окончательно?
Ж.: Я согласен, что богатые люди, конечно, довольно отвратительны. Хотя у них что-то получается. Я не стал бы так говорить, но я знаю Прохорова. Они как-то приехали в Одессу, праздновали чей-то день рождения. И как раз за забором моей дачи, у них там в гостинице было это гуляние. И за моим забором выступал (а это расстояние в три метра) ансамбль «Вопли Видоплясова». Вы уже по «воплям» понимаете, что это такое. И мы забились в подвал, невозможно было ни спать, ничего… И вдруг стали слышны крики, усилили микрофоны, они страшно орали, они сначала пели, а потом: «Извините, Михал Михалыч!», а потом еще громче «бабах-бабах». «Извините, Михал Михалыч!», - и опять «бабах-бабах». А потом: «Михал Михалыч! (это ко мне через забор) – Может, придете к нам?» И так как я спать не мог, то я думаю – черт с ним. Ну что – пойду гулять! Пойду танцевать! И я там познакомился с Прохоровым. Он симпатичный парень, холостой, я хочу о нем рассказать. Поэтому, когда он говорит, его никто не перебивает, так как жены нет. Потому что при жене вообще ничего невозможно рассказывать. Мы же подвираем чуть-чуть! «Вот, это было в четверг… - она говорит – Нет, это было в среду». И сразу снимает начало рассказа! Ты сцепляешься с ней и говоришь: «Как же! Это было в четверг!» «Нет, это было в среду, я тебе говорю. Ты плохо помнишь. Еще тогда к нам тетка приходила». Ты говоришь: «Нет!» Слушатели уже расхолаживаются, а ты продолжаешь сцепляться с женой. Короче, лучше держаться в стороне. И вообще, судьба этих богатых людей, конечно, тяжелая, я до сих пор понимаю это. Ведь, допустим кто-то что-то тебе рассказывает смешное, он всегда в окружении людей, что-то рассказывает, показывает, увлекает, смешное что-то, сам хохочет и тут главное – не пропустить момент, когда он попросит денег. Потому что любой человек, который что-то ему рассказывает, ну вот-вот-вот и ты чувствуешь вот-вот-вот, и тут он говорит: «И вот если бы мне еще денег…» Поэтому я думаю, что он сделал очень правильно, уехав. Это придумано здорово. Я не думаю, что он, конечно, уедет, вряд ли.
М.: Прописался там.
Ж.: Прописался.
М.: Если он захочет проголосовать, он должен туда ехать.
Ж.: Да, он там будет голосовать, он прописался там, конечно. Но это здорово придумано, потому что жить все-таки там, где ты платишь, а не там, где тебя просят все. Побольше бы все-таки таких вменяемых и холостых, нам было бы интересней.
М.: Я вот Вам на протяжении уже семи лет задаю вопросы, а сейчас я не вопрос буду задавать, а просто – захотите, прокомментируете, не захотите – просто я Вам сообщу новость, которая Вас, наверное, обрадует. Потому что уже не раз Вы говорили о том, что нам наконец уже надо начать заниматься кормлением самих себя. То есть производить всякие штуки, которые можно есть. И вот (это правду я рассказываю сейчас), сто сорок уволенных клерков (уволенных в Санкт-Петербурге), под Санкт-Петербургом организовали коммуну. Построили там дома, сейчас они выращивают всякие овощи, типа картошки, а дальше они собираются скотоводством заниматься. То есть клерки стали работать людьми, которые производят продукты. У меня нет никакого вопроса. Во-первых, я Вас поздравляю, что Вас услышали – это все-таки сто сорок человек, это цифра. А во-вторых, как-то Вы это будете комментировать, или просто мы порадуемся и дальше пойдем?
Ж.: Ну конечно, я желаю им успеха. Потому что вообще уже надо жрать, уже в конце концов, надо кушать уже, голодные должны перестать рождаться уже в нашей стране. Ну надо уже, чтобы ели все как следует. Ну я уже не встречаю нигде голодных: ни в Израиле, ни в Америке, ни в Германии – нету голодных людей. Ну, есть проголодавшиеся… В принципе, хватит деревню тащить в город! Надо город посылать в деревню. Город, который знает – что кушать. Город, избалованный горячей водой, теплым туалетом, вкусной едой, хорошей упаковкой – этот город знает, что нужно «оттуда», что нужно производить. А как производить – этому научиться несложно. Я хочу сказать: в Одессе, ну в моем городе, кормил Одессу маленький пригород – Большой Фонтан. Где жили кто? Врачи, профессора, преподаватели, инженеры – там были их дачи. Потому что это была интеллигенция с мозгами, они обрабатывали эту землю – и ничего, научились! Их дети научились ловить рыбу и тоже продавать. Я помню, однажды я купил на прилавке рыбу на Привозе, мне продали связку бычков и я вижу знакомого. Я положил эту связку, разговорился с кем-то, посмотрел – ничего нет! Оказывается, прохожий продал мои бычки другому! Такой это город. Конечно, надо было все время держать эту рыбу за хвосты, за веревочку, это было на веревке всё. И я желаю удачи этим питерцам. Я наполовину питерец, я там прожил… Там дико дорогие рынки, там очень холодный климат. Я не знаю, кроме корюшки, что там еще есть. Ну я надеюсь, они найдут что-нибудь, потому что там такой дорогой рынок. Я желаю им, чтобы они сами кормились и много чтобы заработали денег. Вот пусть они зарабатывают деньги и пусть зависть сельская им не мешает. Потому что там, я уже говорил, богатые – они отвратительные, но что-то у них получается.
М.: За прошедший период наступила весна и всё распустилось, и в период кризиса такая стабильность вообще очень сильно радует, что что-то
все-таки остается, как было. Но в связи с этим у меня к Вам такой вопрос: а что такое должно произойти вообще, чтобы распустился Жванецкий, в любом смысле этого слова? И как Вы распускаетесь?
Ж.: Во-первых, вот я распускаюсь здесь, на этой передаче – но не плодоношу. Потому что плоды все-таки – это книги. Вот там – это плоды таких людей, как я, как вы… А вот здесь – идет такой разговор, ответы на вопросы, когда ты сам не знаешь, как это делать, что с этим делать, как у тебя – получается, не получается ни черта – очень это сложно…
М.: Не для того, чтобы сделать Вам комплимент, а ради правды я скажу, что я не согласен с тем, что Вы не плодоносите, потому что Вы влияете на людей. Мне кажется, что передача «Дежурный по стране» – это передача, где Вы влияете на людей. А что может быть для писателя важней, кажется мне? Прежде чем Вы приступите к тому…
Ж.: Я еще не видел ни одного человека, который бы изменился как-то под влиянием…
М.: Это зря Вы думаете… Я не знаю, прав ли я, но мне кажется, что если бы не было произведений Жванецкого в принципе, мы были бы другими. Так же ведь? (Аплодисменты.) Михал Михалыч, прежде чем Вы приступите к чтению своих произведений, я хотел узнать у Вас, только на этот вопрос надо ответить очень точно, если можно…
Ж.: Да.
М.: Я хотел у Вас спросить: что Вы собираетесь делать третьего июня 2009 года?
Ж.: Да! Третьего июня 2009 года, в 19 часов будет мой концерт, завершающий этот сезон, концерт в зале Чайковского. Поэтому я приглашаю всех, кто в состоянии и в настроении – посетить меня в этот вечер в зале Чайковского.
М.: Всё, теперь наступает тот момент, я всегда говорю одно и тоже – «когда под бурные аплодисменты Михал Михалыч начинает читать свои произведения».
Ж.:
* * *
Женщине смешить не просто. Женщине надо быть либо красивой, либо смешной. Женщине надо быть либо умной, либо любимой. Быть мужем талантливой – быть одиноким…
* * *
«КУДА ВЕДУТ НАШИ СЛЕДЫ»
Путч случился пятнадцать лет назад.
А мы до сих пор не знаем, победили они или они проиграли…
* * *
Раньше наши пути не могли разойтись – некуда было.
Сейчас свободнее было и пути разошлись.
* * *
Вот он молчит – а прав.
И таких людей полно.
* * *
Позвольте, я одену очки. Я иногда начинаю читать без очков… Я уже говорил, я когда-то и часы покупал без очков, то есть в очках. Потом без очков не мог узнать, который час.
* * *
Если отбросить успех, концерты, юмор, талант – то я дерьмо.
Но не будем отбрасывать!
* * *
- Я, мадам, как ледяной бензин - руку опусти – замерзнешь. А спичку – не дай бог!
* * *
Выгоднее всего для промышленности – работать на войну.
Проверяется только на поле битвы.
Того, кто недоволен качеством, уже нет в живых.
* * *
В Одессе собираются вороны со всей страны.
Они на улице Пушкинской сидят сверху.
И, дико радуясь, обгаживают нижних, то есть людей.
Что они при этом кричат, как они при этом выражаются…
* * *
Масса женщин, от которых он ушел.
Разных цветов, возрастов, положений.
Детные, бездетные.
Маленькие, средние.
Целая корпорация…
* * *
М.: Теперь мы переходим к той части нашей передачи, где вопросы задают зрители. Вопросы мы записываем в Москве. Люди хотят о чем-то спросить Михал Михалыча, мы вот их записываем и даем такую возможность. Давайте посмотрим первый видео-вопрос.
Зрительница: Добрый вечер, Михал Михалыч! Меня зовут Светлана, я доктор из города Обнинска и хотела задать Вам вопрос. Некоторые жены считают, что способны изменить своих мужей. Как Вы думаете: человек способен меняться в течение жизни, либо он таков, какой есть с рождения?
Ж.: Способен меняться. Он способен замолкать. И надолго. И его можно довести до того, что он замолчит. Вот я думаю – это главное изменение. Поэтому он будет думать то же самое, но говорить – не будет.
М.: Пожалуйста, следующий.
Зрительница: Добрый вечер! Меня зовут Наталья, я военнослужащая из Калужской области. Михал Михалыч, хочу задать Вам вопрос. Вы чаще делаете то, что хочется, или то, что надо?
Ж.: Я в процессе большой образованности и таланта, превратил то, что надо – в то, что хочется.
М.: И третий вопрос.
Два зрителя: Здравствуйте, Михал Михалыч! Мы студенты из Москвы, меня зовут Андрей. Здравствуйте, Михал Михалыч, меня тоже зовут Андрей. И у меня есть к Вам очень интересный вопрос: как Вы думаете, зачем женщины выщипывают брови? Если потом все равно опять их рисуют?
Ж.: Понимаете, самое главное – она рисует их там, где она хочет, а не там, где они растут. И в конце концов, она так же может и губы нарисовать там, где она хочет. Она правильно делает. Она всё смывает – всё, что есть и рисует то, что она хочет. И мы влюбляемся как раз в нарисованное.
М.: Теперь пожалуйста – кто из зрителей, пришедший к нам, хочет задать вопрос, поднимите руку…
Зрительница: Здравствуйте, Михал Михалыч, меня зовут Елена. И у меня вопрос о мечтах. У меня мечта – озвучить мультик. Подскажите, как моя мечта может осуществиться? Спасибо.
М.: Вы всё должны знать, Михал Михалыч, даже это.
Ж.: Включите мультфильм и выключите звук.
Зрительница: Михал Михалыч, здравствуйте! У меня к Вам такой вопрос: что могло бы стать символом новой России, в ключе формирования позитивного имиджа нашего государства?
Ж.: Чего-чего-чего? Если такое сложноподчиненное предложение, нельзя ли по отдельным словам? Или проще?
Зрительница: Да, конечно… Сейчас перед нашим государством стоит проблема формирования позитивного имиджа.
Ж.: В чьих глазах?
Зрительница: В глазах и европейцев и в глазах наших собственных граждан-россиян. И меня интересует вопрос: что могло бы стать главным символом, деталью, с которой бы ассоциировалась наша страна в глазах и европейцев и в глазах россиян?
Ж.: Особенно мне нравится – в глазах собственного населения… Как имидж нашего государства в глазах собственного населения… Наше государство приобретет имидж в глазах собственного населения, когда люди, олицетворяющие наше государство будут относиться к нам, как к родным. Когда вот это вот – что олицетворяет государство? Милиция, армия. Когда армия будет способна защищать нас внутри страны. Потому что я не вижу пока, кто бы напал. А вот внутри страны хотя бы, чтоб нам было безопасно. И свобода ходить, чтоб не погибали так в гастрономах и в супермаркетах. Вот это тоже может имидж позитивный создать. Что еще может нам помочь создать позитивный имидж? Да ничего – как я говорю, мы как выезжаем, мы сразу начинаем соображать. Из страны выезжаем – и всё, и занимаем прекрасные места в чужих странах, прекрасное положение, чуть ли не Нобелевские лауреаты. И это после того, как ты вспоминаешь, что о нас говорят – тупые, пьяные, ментальность… Это – когда собираемся вместе! Так же, как евреи – когда собираются вместе в одно государство – они тупеют. А вразброс – умные. Вот по-одному вот эти все наши, которые там – вполне. А здесь… Что же такое происходит, когда мы возвращаемся?.. Думаю над этим.
Зритель: Михал Михалыч, здравствуйте! У меня такой вопрос: как Вы думаете, стала бы наша страна сильнее, если бы президентом была женщина? Вы не обращайте внимания, что Вас записывают сейчас, спасибо.
Ж.: Я думаю, что лучше. Не «сильнее», а «лучше». Это факт. Мне так кажется. Давно мы уже созрели, чтобы подчиниться женщине. Вот я… Ну ладно, не будем говорить о себе. В конце концов, мы все приходим домой и подчиняемся женщине. Мы – со своими идеями, с мозгами, с заработком, с деньгами или с отсутствием их – но мы подчиняемся женщине. У нее хватает практичности, хватает ума на то, чтобы хотя бы нас – вот двоих-троих мужчин, которые находятся в ее подчинении – развести и вылечить. У меня так получается: если я заболеваю, меня лечат, и лечат квалифицированно, хотя без образования. И все советы, которые мне дают – все правильные. Так я думаю: почему же это не поднять выше? Я думаю, что мы жили бы гораздо лучше. И перестали бы кричать на других.
Зритель: Добрый вечер, Михал Михалыч!
Ж.: Добрый вечер, товарищ!
Зритель: Очень приятно, что Вы назвали меня товарищем. Михал Михалыч, вопрос у меня очень простой: сегодня День защиты детей и у меня такой вопрос – а от чего бы Вы хотели защитить наших детей?
Ж.: Получается, что от такого же. Я хочу, чтобы он рядом был с чуть лучшим. Не с таким, как он. Хотя он у меня хороший. Я хочу, чтобы он рядом был с еще лучшим. Либо, по крайней мере, с таким же. Я хочу, чтобы – я вот сейчас его выпущу из рук (он сейчас ходит в школу), я его выпущу из рук, он попадет в институт. И я не знаю, что там начнется. Он там впервые станет действительно самостоятельным, я потеряю над ним контроль. Я не буду знать, каким он вернется назад. И вот я не могу контролировать его дальше, после семнадцати лет, ему сейчас тринадцать - через четыре года. Я боюсь за него. Что ему там подсунут? Что он там закурит? Что, где, кто с чем его познакомит? Вот я этого страшно боюсь. И вот мы получили Интернет, где все можно найти – плохое. А хорошего предлагается мало. А плохое найти очень легко. Поэтому так и хочется вроде Интернет этот отодвинуть – но это средство общения между людями – так они перестали разговаривать! Они только ищут друг друга. Каждый ищет то, что находит. Но никто никому не доверяет. Они ищут сами. А надо, чтобы у каждого был преподаватель. Как у меня был преподаватель русского языка и литературы. И я пишу до сих пор. И мой товарищ написал письмо своей девушке (мы одноклассники) – на восьми страницах написал девушке – мой товарищ Толя. Без одной ошибки! И подруга сказала: «Выходи за него замуж». Потому что не было ни одной ошибки на восьми страницах!
М.: Мы будем заканчивать передачу, я хотел сказать, что каждый раз, когда я говорю, что я надеюсь, что мы встретимся через какое-то время – все воспринимают это так, что я надеюсь, что программу не закроют. На самом деле программу никто закрывать не собирается.
Ж.: Да за что ее закрывать-то?
М.: Да, действительно. Поэтому я надеюсь, что просто все будут живы-здоровы и программа «Дежурный по стране» прощается со всеми зрителями до сентября. Я надеюсь, что в сентябре новый выпуск программы «Дежурный по стране» выйдет на канале «Россия». Всего доброго, до свидания, пока!