Давайте в августе...

Вы не хоронили в августе в Одессе? Как? Вы не хоронили в августе в Одессе, в полдень, в жару? Ну, давайте сделаем это вместе. Попробуем - близкого человека. Давайте.
Мы с вами подъедем к тому куску голой степи, где указано хоронить. Кладбище. Мать их!..
Съезжаются пятнадцать - двадцать покойников с гостями сразу. Голая степь, поросшая могилами. Урожайный год. Плотность хорошая. Наш участок 208. Движемся далеко в поле. Там толпы в цветах. Все происходит в цветах. Пьяный грязный экскаватор в цветах все давно приготовил... Ямки по ниточке раз-раз-раз. Сейчас он только подсыплет, подроет, задевая и разрушая собственную работу. У него в трибуне потрясающая рожа музыкального вида с длинными волосами. Лабух переработанный. Двумя движениями под оркестры вонзается в новое, руша старое, потом, жутко целясь, снова промахивается, завывая дизелем под оркестры. Дикая плотность. Их суют почти вертикально. Поют евангелисты. Высоко взвивают евреи. Из-за плотности мертвецов на квадратный метр - над каким-то евреем: "Товариши, дозвольте мени, тьфу, а де Григорий? Шо ж ви мене видштовхнули, товариши?"
Цветы, цветы затоптанные, растоптанные. Белые лица, черные костюмы, торчащие носки ботинок, крики:
- Ой, гиволт!
- Господи, душу его упокой!
- Дозвольте мени...
Хорошо видны четверо в клетчатом с веревками и лопатами. Их тащат от ямы к яме: "Быстрей, быстрей, закопайте, это невыносимо". "Сейчас, сейчас". "Вначале веревки, потом лопаты". "Где чей? Нет таблички? Где табличка?" - "Сойдите с моей могилы".- "А где мне встать, у меня нога не помещается?"
Веревки, лопаты. "Музыкант" выкапывает, они закапывают. Пять штук сразу. Между ними по оси икс - пятьдесят сантиметров, по оси игрек - двадцать пять. Много нас. Много. Пока еще живых больше. Но это пока и это на поверхности. Четыре человека машут лопатами, как веслами. Мы им все время подвозим. Не расслабляться. Покойники снова в очередях. Уже стирается эта небольшая разница между живыми и мертвыми. Шеренги по веревке. Расстояние между бывшими людьми ноль, пять метра, время - ноль, пять минуты.
Крики, плачи, речи, гости, цветы, имена. На красный гроб прибивают черную крышку. "Ребята, это наша крышка..." - "А где наша?.." - "Откуда мы знаем, где ваша?" - "Сема, держите рукой нашу крышку".
В этой тесноте над вашей ямой чужой плач.
- Он был в партии до последнего дня...
- Кто? Он никогда не был в партии. Если бы мы достали лекарство, он вообще бы жил. Цыпарин, цыпарин. Ему не хватило цыпарина.
- Операции они делают удачно, они выхаживать не могут.
- Зачем тогда эти удачные операции?
- Вы хотите, чтоб он хорошо оперировал и еще ночами ухаживал?
- Я ничего не хочу, я хочу, чтобы он жил...
- Да скажите спасибо, что оперируют хорошо...
- За что спасибо, если я его хороню?!
- Это уже другой разговор.
- Он не хотел брать на себя. Он как чувствовал. А они ему все время: "Бери на себя... бери на себя". Он взял на себя. Теперь он здесь, а они в стороне.
- Теперь же инфаркт лечат...
- Инфаркт не лечат, его отмечают... Отметили - и живи, если выживаешь. Как он не хотел брать на себя. А они ему: "Мы приказываем - строй!" Он говорил: "Я не имею права". А они говорили: "Мы приказываем - строй!" Он построил, а когда приехала ревизия, они говорят: "Мы не приказывали - теперь весь завод здесь".
- Куда вы сыпете наши цветы? Где он? Где Константин Дмитриевич?.. Константин Дмитриевич. О, вот это он... А-а... вот это он. Ой, Константин Дмитриевич, и при жизни я вас искал. Вечно вас ищешь, вечно...
- Господи, спаси и помилуй. Суди нас, Господи, не по поступкам нашим, а по доброте своей, Господи.
- Товарищи, славный путь покойного отмечен почетными грамотами.
Тут закончили, там заплакали. Тут заплакали, там разошлись. Цветы, гробы, венки, ямы, плач, вой. "Беларусь" задними колесами в цветах.
- Товарищи, всех ногами к дороге! Значит, вынимайте и разворачивайте согласно постановлению горисполкома.
Черт его знает, чего больше - рождаются или умирают? Какое нам дело, если нас так хоронят?..