Дежурный по стране, 30.10.2002

Ж.:

Вы знаете, я, когда сейчас думаю о тех, кто в заложниках, конечно рождается ненависть и говорить о ненависти мне сейчас не хочется, слишком ее много. И я могу только посоветовать, вот, Президенту, например - перестать собирать силовиков (хотя, может быть, их и надо собирать) и один раз собрать мозговиков. Мы сейчас живем в новое время, вы видите: по всем каналам - культ тела, как будто XXI век - век тела. Клаудиа Шиффер, Арнольд Шварцнеггер, тело, лосьоны, подмышками, глаза, запах изо рта, душистое дыхание - всё понятно. И вот понадобились мозги и вот понадобились те люди, которые были в загоне, поэтому мы должны понимать, что когда плохо, нужны люди, которые что-то соображают. Их надо культивировать, о них надо думать и им что-то нужно в этой жизни предоставить. Мы не будем в эти дни снимать передачу, у нас сейчас подошел срок - прошел месяц. Передача “Дежурный по стране” с Андреем Максимовым, я об этой передаче говорю, с моим участием. Потому что “Дежурный по стране” - передача веселая, а чтобы она веселая была, мы должны пережить это, я думаю недолгое, критическое время. Спасибо за внимание.

М.:

Добрый вечер, я сразу должен сказать, что это такая оперативная передача, у нас другая студия, другая картинка, все другое, но самое главное, что эта передача есть и я попрошу всех присутствующих в студии поприветствовать нашего всегдашнего “дежурного” по стране - Михал Михалыча Жванецкого. М.М., спасибо большое, что все таки Вы пришли и вот Вы говорили в этой записи (она была сделана примерно за сутки до штурма, даже меньше, за 12 часов), что нет голов. И вот потом произошел штурм. Как Вам теперь кажется: все таки есть головы в нашем государстве?

Ж.:

Да, я думаю, что есть. Как все мы, я испытываю двойственное ощущение от этой победы. Вообще в принципе мы должны поздравить этих людей, которые сделали это дело. Потому что никто как-то доброго слова о них не говорит. Мы все подсчитываем потери и правильно делаем. Как всегда наш праздник с такими слезами на глазах, что хоть все время пой эту песню. Так что первая операция была проведена прекрасно по-моему. А вторая... Люди уходят, мы их теряем, это, наверное, самое страшное. Наша передача веселая, хотелось бы, чтобы я был веселым. Я сам понимаю, я уже убедился, насколько нам сейчас нужно веселье, нам нужен смех. Нам вообще это все нужно, вот любой психотерапевт, в роли которого я сейчас выступаю, кстати, у меня медаль... От психотерапевтов...

М.:

Я прошу прощения, М.М., Вам же, может быть, неудобно об этом говорить - психотерапевты признали Михал Михалыча Жванецкого “человеком года” и это единственный деятель искусства вообще в истории этой науки, который признан “человеком года”.

Ж.:

Вот, поэтому наша страна, мне кажется, за это время уже сплотилась. Мне бы хотелось сделать из страны компанию. Вот наша передача иногда помогает сделать из страны - компанию. Вот такую компанию, которую как бы ведет тамада. Как бы... Вот тамада, наверное, Андрей Максимов, я - тостующий.

М.:

Я отдаю Вам бразды правления.

Ж.:

Все таки в этой ситуации мы были страной. Все таки я вообще смотрю оптимистично на наше будущее. Может быть, я один остался такой. Мне кажется, мы начинаем от такого нуля, от такой стенки... Вот Сергей Александрович тут сидит - один из тех, кто начинал это движение. От такой стенки, что движение может быть только вперед, только к лучшему. Ну потому что мы там уже были, мы уже знаем, что это. Я себе представляю, если бы такая история случилась в брежневские времена, вообще бы не было ничего слышно. Если бы во времена Бориса Николаевича, к сожалению, могли бы погибнуть все. Потому что там беспорядочная воля, беспорядочные указания со всех сторон были бы. А вот сейчас все таки, я считаю, ну вот - вот так вот. Поэтому мы должны поздравить. Мы в результате этого сплотились, мы стали людьми. Посмотрите, сколько артистов участвовало в переговорах. Сейчас об этом так много сказано, что говорить еще - уже сложно.

Вопрос:

М.М., я понимаю - воюют мужчины. Но как они берут женщин, я не могу понять. Они же все молодые там, женщины-чеченки, они что, жить не хотят, у них что, детей нет? А второе - действительно надо оттуда ребят выводить, потому что девчонок надо замуж отдавать, а не за кого, кругом наркоманы и пьяницы.

Ж.:

Надо заканчивать войну в Чечне. Надо просто сделать мозговую атаку: варианты перемирий, варианты договоров, варианты вот этого всего и заканчивать эту войну. Хватит уже, действительно. Это бесконечная война, бесконечная. Почему там женщины пришли - они попали в этот тупик, они в эту стену. И может быть еще такое внушение, такое воспитание, может быть такое безвыходное положение. А вы знаете, они же ведь просят прекратить войну в Чечне. Они же не говорят о независимости. Они же не говорят о том, о чем говорит Мосхадов, они говорят более доступным языком - о прекращении войны. То есть они говорят о том, о чём и мы думаем. Это уже ближе нам, то есть в этом уже есть какой-то прогресс. Потому что если бы они говорили о независимости - “свободу Чечне”, “выход Чечни из состава России”, они бы понимали, что это сделать невозможно, по крайней мере сейчас. В голове не укладывается. Кажется, что вслед за Чечней уйдут все - этот уйдет, тот уйдет и развалится страна, поэтому очень мало кто на это пойдет.

М.:

Вы знаете, наверное, первый и самый главный вопрос, который я должен у Вас спросить - изменилась ли страна после всего, что...?

Ж.:

Мне кажется, что мы стали страной, мы стали вместе, мне кажется, мы поняли, что мы вместе, что мы поняли, что мы может что-то победить. Здесь дело совсем не в Чечне. Если даже мы наладим отношения с Чечней... Америка не воевала ни с кем и получила эти террористические акты. Ирландия, Лондон, Англия, Белфаст - это бесконечно. Потом, баски - это бесконечно. Алжир... Израиль... У каждого государства есть своя Чечня. Мне кажется, что то время, которое человечество провело без войн, отражается на психике. Мне кажется, люди жаждут стрельбы. У людей что-то происходит. Ну вот как ходит человек, нарывается... Есть такие люди, которые ходят по улицам, нарываются, затевают драки, это свойство характера. Есть вот среди этих людей... Мне хотелось сказать, кого только нет среди этих людей, которые затевают террористические акты - там нет порядочных. При безвыходном положении... Ну всё равно, порядочный человек на это не пойдет. Но вот это отсутствие войны... То, что она, как торфяные болота под Москвой, всё время тлеет под этим торфом. Но саму войну развязать никто не решается, потому что очень разрушительное оружие, все погибнут.

М.:

У нас сейчас на проводе человек, который был заложником, который всё это пережил, это друг нашего режиссера-постановщика Виталия Минорского.

Звонок:

Меня зовут Марк Подлесный. С самого начала я понимал, что штурм неизбежен и я понимал совершенно отчетливо, что какое-то количество людей погибнет. Честно говоря, я думал, что погибнет большее количество людей. Я думал, что все таки что-то взорвут. Слава богу, что этого не произошло. Я настраивал себя на то, что если я погибну, значит так тому и быть и ничего сделать в этой ситуации я не могу. В принципе я ощущал себя спокойно. Там я не так сильно переживал, как когда я попал в больницу, когда я подошел к телевизору и увидел хронику, которую показывают по каждому каналу. То есть когда я увидел, что происходило, прямо по-минутно - я подумал: “Господи, какой ужас, неужели я там был?” То есть там мне было не так страшно, чем когда я об этом слышу.

М.:

М.М., я хотел Вам задать такой вопрос. Вот человек, который там был, говорит, что он думал, что жертв будет больше. И весь день, признаться, я ждал, что кто-нибудь из журналистов скажет спасибо тем людям, которые спасли восемьсот человек. Сказали несколько фраз... Но в основном выясняли, можно было бы, чтобы погибло меньше или больше... Как Вам кажется, почему мы так радостно всё критикуем и анализируем и так плохо говорим спасибо? Или это не так?

Ж.:

Это так. Мы занимаемся этим вот последние десять лет. Мы всё время занимаемся этим и все мы сидим и все мы слышим бесконечные... Столько пошлости, столько разговоров, столько слов... Столько бессмысленных слов, столько глупых слов, сколько идет с экрана, столько глупостей, сколько говорится с детства голоштанного, как будто дети правят миром, как будто дети правят страной, как будто вот дети правят радиостанциями, вот это всё детский лепет бесконечный, никакой сдержанности. Если уж такая приключилась беда, тут конечно должна быть сдержанность, тут молчать, тут уже почти военное положение. Ну чего трепаться, что же без конца под руку-то говорить, это же невозможно даже ведро перенести, когда тебе под руку кто-то говорит, ты свалишься с этим ведром, ты упадешь, ты ничего ремонтировать не можешь, когда тебе под руку говорят. А тут говорят под руку... Я думаю, вот это опьянение свободой слова, это бесконечные и бессмысленные еще и попытки сделать себе рейтинг, сделать себе имя, засветиться на экране в это время. Ну не хочется говорить, это такие человеческие страсти...

Звонок:

М.М., это опять Марк Подлесный всё тот же. Я хочу попросить не только для тех, кто там был в этом зале, но во многом даже для их родственников, которые волновались даже больше, чем мы сами. Моя просьба - поддержите их с помощью Вашего таланта, с помощью того, что Вы умеете.

Ж.:

(читает произведение): Выключили электричество - в городе воцарилась полная тишина. Оказывается, звуки исходят не от людей, они давно молчат. Это все из Москвы, все из Москвы.

Береги честь смолоду, это понятно, а вот что такое честь?

Вместо пения - тревога...

Я хочу все время напоминать, как это было. Мне кажется, у нас есть тоска, это тоска и по молодости и по песням у костра и по байдарочным походам и по научным городкам в глуши. Я помню, когда мы ездили туда на концерт, то есть собиралась публика в центре Москвы, садились в автобусы, ездили в Черноголовку, я выступал и этими же автобусами привозили всех обратно. То есть можно было собраться где-то тут в Москве, но надо было туда, потому что там можно было что-то произносить. То есть произносить можно было только в “ящике”. Выступать можно было в “ящике”. Я вспоминаю: проходишь в этот ящик почтовый, громыхают замки, один замок, второй, вахта, вахта, вахта, заходишь: “Ну, теперь говорите, Михалыч, что хотите!” Потом выходишь - опять замки, замки, замки - всё, надо молчать и об этом ни слова. Хотя КГБ, конечно, знало. Значит я всё время буду напоминать время от времени о той жизни.

Потери у юмористов огромные... Читает “Дед идет в туалет”...

Первый раз пошел на футбол...

Мой друг Толя бегает всё время вдоль берега...

Одиночество - это не тогда, когда Вы ночью просыпаетесь...

Как бы мне рябине...

М.:

Вы знаете, вот это уже не первая передача... Я, как и все, присутствующие в зале, уже много раз слышал, как Вы читали, но то, что я видел сейчас, вместе с Вами, это было совершенно поразительно, потому что я видел, как неудобно людям смеяться, неловко. Не потому, что у Вас не смешно, а понятно почему. И я подумал, что эта студия, она такой символ нашей страны, которая постепенно после этого ужаса должна возвращаться к нормальному существованию.

Ж.:

Не вступает в противоречие то, что я читаю с тем, что мы разговариваем?

М.:

Нет, это у нас в жизни так. Мне кажется, что это вопрос важный и люди от Вас ответ на него ждут. Изменится ли реально наша жизнь после этого события или мы переживем его и всё пойдет, как было раньше?

Ж.:

Не знаю. Она изменится от опыта, от того, что мы будем сами набивать себе шишки, от того, что мы вызовем сами отвращение своими комментариями по телевидению. От того, что уйдут девочки без штанов, которые составляют и пишут все наши газеты, от того, что уйдут мальчики без образования, выдержать это невозможно. Вот я надеюсь, они сами... Ведь когда я думаю: “Я за цензуру? - Нет”. “Я за запрет? - Да”. Цензуры быть не должно, должны быть кто? Кто должен не пропускать? Врачи. Врачи должны следить за тем, чтобы что-то не проходило в эфир. Врачи. Чтобы людям не было плохо от экрана. Чтобы люди не теряли сознание дома. Чтобы люди могли переживать событие таким, как оно есть, без комментариев, без излишних слов. Врачи должны. Для детей особенно. Я не хочу, чтобы мой ребенок это всё смотрел. Вот когда это всё отойдет, нам станет жить легче. Уже теперь это жизнь, которая видна, которая вот она, она прямо видна за дверью магазина, она прямо видна за дверцей этой машины, она прямо видна от количества транспорта, ты просто переступаешь и ты вступаешь в жизнь. Это не та жизнь, где тебе что-то рассказывали, а ты не видел, как достижения в космосе - ты ничего не видел. Ты здесь всё видишь, вот она, ты можешь её потрогать, эту новую другую жизнь - вот она. Поэтому, мне кажется, когда будет... Что, мне кажется, делается правильно в нашей стране - это принимаются законы. Когда принимаются демократические законы, не надо тогда бороться отдельно за свободу слова, отдельно не надо бороться за то, чтобы этот канал показывал это, для этого существует... Вот, мне кажется это правильный путь, по которому может быть идет сегодняшняя власть, прежде всего - принятие законов. Нам кажется, что она ничего не делает. Но если появятся законы, кто-то постепенно начнет их соблюдать. А вот появление законов уже сделает тропы, которыми мы бродим - асфальтированными.

Вопрос:

Сюжет древний, от Гомера - Сцилла и Харибда. Это ведь тоже не технический выбор, куда плыть - правее или левее. А выбор моральный: Харибда - погибнет весь корабль, Сцилла - шесть человек. И Одиссей не нашел вариант - проплыть вокруг Сицилии, он проплыл и он рисковал, он прижался к Сцилле, погибло шесть человек. И как потом он объяснял родственникам тех друзей, которые погибли с ним, это ведь была большая сложность, когда он приплыл на Итаку. И сейчас непонятно, был ли выход - обплыть вокруг Сицилии и решить иначе эту ужасную коллизию, древнюю коллизию. Здесь вряд ли юморист, который был на этом корабле, помог бы Одиссею, наверное должен быть штурман, кормчий. Как-то обойти. Не упрощаем ли мы тем, что включим телевизор или выключим телевизор и как-то будем рассуждать по этой части. Мы снимем психологический синдром, не примем. Они же придут еще раз.

Ж.:

Я бы хотел, что бы мы все хотели. Почему вот я сказал, что хотелось бы совещание не только силовиков, но и мозговиков - чтобы кто-то когда-то что-то предвидел. Сход лавины, землетрясение, наводнение возле огромной реки. Ну невыносимая задача для наших мозгов - предвидеть наводнение возле огромной реки. Невыносимая задача для наших мозгов - предвидеть сход лавины. Это я говорю то, что очевидно, то что можно предвидеть. Если бы не были уничтожены эти всякие гляциологические станции и так далее... Вот мы трупами указываем то, чего не хватает. Не хватает простых метеосводок, не хватает предвидения, что когда-нибудь в Москве что-нибудь случится. Мы и дальше будем так жить, к сожалению. Мы сейчас не застрахованы. Если даже в Чечне будет мир, в Москве эти теракты могут повторяться, просто потому что огромный город и просто потому что у кого-то для решения своей проблемы обязательно возникнет желание замкнуть людей в пространстве и угрожать взрывом. Это возникнет обязательно, потому что в человеческом характере такое есть. Но предвидеть должны. Когда я смотрю на силовиков, я не вижу.... Вот Владимир Васильев, мне его лицо нравится, вот этот заместитель министра внутренних дел. Он внятно говорит и ему доверяешь, это такой тип человека, которому доверяешь. Я чувствую за ним мужество, я чувствую за ним что-то, вот я ему доверяю. Остальные... Я смотрю на эти лица... Хоть выбери его в парламент, хоть не выбирай его в парламент...

Вопрос:

Страшно ездить в метро, страшно ходить в магазин, страшно сидеть у себя дома, как сделать так, чтобы не было страшно? Что надо для этого делать? О чём надо думать, чтобы не было страшно?

Ж.:

Что я могу сказать... Был концерт в театре на Таганке, пришли все, полный зал. Что делать, чтобы не было страшно? Среди людей быть. Разговаривать, видеть. Как раз не запираться, не сидеть закрывшись, там не спасешься. Быть среди людей. Вот как сейчас нам, вместе не страшно. Вот когда нас столько... А когда еще больше... Мест свободных не было, все пришли, хотя в разгаре были все эти события. Но все пришли. А я, когда увидел, как все пришли, так мне было не страшно. Мне тоже было страшно выходить. Вот это вот наверное такая психология.

М.:

Спасибо большое, М.М., я еще раз хочу сказать Вам отдельно спасибо, за то, что Вы пришли сегодня.

Ж.:

Да, за то, что я пытаюсь ответить на такие совершенно неподъемные вопросы.

М.:

Вы всегда пытаетесь ответить на вопросы, это как раз не проблема. Мне кажется, в дни трагедии быть веселым и шутить очень тяжело. Но если этого не будет, тогда не будет жизни и я очень надеюсь, что мы встретимся с Вами через месяц опять в программе “Дежурный по стране” и тогда уже мы не будем ощущать неловкость от того, что мы улыбаемся и будет всё таки более нормальная и спокойная жизнь. И не будет у нас больше экстренных выходов “Дежурного по стране”, а будет нормальная передача.