Дежурный по стране, 03.02.2003

М.: Добрый вечер, в эфире программа “Дежурный по стране”, наш самый главный дежурный – Михаил Жванецкий и примкнувший к нему Андрей Максимов, здравствуйте еще раз. Именно в отчетный период, в этот месяц Михал Михалыч получил премию, которая мне кажется очень почетной и очень правильное носит название – это премия Высоцкого “Своя колея”, я думаю, что мы Михал Михалыча овацией должны поздравить с этой премией.

Ж.: Я хочу, как положено, кроме мамы, папы, жены, всем спасибо, я хочу сказать просто самое настоящее спасибо. Я скажу еще, отчего я все это говорю. Потому что когда позвонил мне Никита Высоцкий, это было дня за три-четыре примерно до вручения, он сказал, что “Михал Михалыч, премия за каждый год вручается трем людям, в этом году: Рошаль, путешественник Конюхов и Вы – за передачу “Дежурный по стране”. Значит, я хочу выразить свое личное спасибо руководству РТР, которое держит эту передачу, держит само, Малкину Толе, Президенту этой компании “АТВ”, которая создает эту передачу и Вам, Андрей, без которого, как Вам это ни странно, этого бы не было совершенно, потому что Вы из тех людей, которые помогают мне что-то сказать, в отличие от других, которые наоборот делают, вот и всё, что я хотел сказал..

М.: Спасибо. Я думаю, что естественно мы начнем нашу сегодняшнюю передачу с разговора о Высоцком и у меня к Вам вопрос был бы такой: “Как Вам кажется, вот вы знали этого человека, если бы Высоцкий был жив, он бы сам праздновал свое 65-летие в Кремлевском Дворце Съездов?”

Ж.: Владимир Семенович… Кстати, мне хочется сказать, я один из первых начал называть его по отчеству, потому что Аллу Борисовну Пугачеву – по отчеству, Владимира Семеновича – по отчеству, они этого заслуживали еще при жизни. Сумел ли Владимир Семенович, Володя…быть…

СМЕХ В ЗАЛЕ

Ж.: Что, я что-нибудь смешное сказал? Вот у меня всегда так… Говорю серьезно, а люди смеются – ужас… Я когда сейчас буду говорить смешно, тогда вы сразу станете серьезными. Просто не думаю, что Володя сумел бы сориентироваться в этой жизни сегодняшней, нет, не думаю. Знаете, Окуджава – у того было что-то внутреннее. Володя, Владимир Семенович, наверное, где-то в чем-то поддался бы… Он был все время в мощном окружении. Поддался бы этим всем разговорам, как я поддаюсь – “надо, старик, сделать юбилей, надо пиар”. Вот слово “пиар”, которого мы все не знаем – “надо, чтобы тебя узнали, а то как-то уже месяц тебя не было на экране, старик, тебя же начинают уже забывать!” Вот все это такое окружение дурное, которое на этом же что-то все время зарабатывает. Вот, Володя, надо, надо, надо банкет, сейчас спонсоров найдем, сейчас трансляции по всей стране, тебя начинают забывать, старик. А откуда он знает, его забывают или не забывают? Он не знает. Ему тоже кажется вдруг начинают забывать? И начинает человек поддаваться. Может быть, он бы поддался, вы знаете его жизнь, я не уверен, что он мог бы устоять.

М.: У меня такое ощущение, что Вы сейчас немножко рассказывали о себе.

Ж.: А о ком я могу рассказывать?

М.: Не знаю. А как Вам кажется, почему… Вот Вам тоже важно там…

Ж.: Я, когда пишу, я всегда тоже рассказываю о себе, но иногда становишься на место.

М.: Вам важно, чтобы о Вас помнили, вся эта суета важна лично для Вас?

Ж.: Нет. Для меня она не очень важна, но я поддаюсь иногда, когда паника возникает. Возникает паника – от сообщения врача, от сообщения друга, от сообщения жены. Возникает паника – “да-да-да, черт его знает, меня ж давно нигде не было, никто давно ничего не читал, этот умер, тот исчез, этот спился, никто давно не читал, надо самому что-то…” Вот возникает такая вот суматоха. А если сказать о Володе Высоцком, можно сказать свои наблюдения? Надо иметь глаза, которые замечают. Не видят, а замечают. Видят у всех. Надо иметь сердце, которое чувствует. Оно у всех что-то чувствует. А вот что-то чувствует такое сердце. Надо иметь стиль, который от рождения. Свой стиль, как походка. Как характер, это от рождения дается. Надо иметь возможность это все осмыслить, чтобы это все записать и создать что-то. Каждое из этих бывает у каждого. А всё вместе бывает у одного, вот у такого, как Володя Высоцкий, который мог записать и тогда появляется такой талант, как он, от которого уже стартуют остальные.

М.: Мне кажется, сейчас от этого правильно перейти к другому человеку, у которого всё это есть, хотя он разговаривает без слов – это замечательный наш артист Полунин. Я не знаю, как его назвать, артистом, клоуном. Про Полунина скажите Ваши ощущения.

Ж.: Это той же породы. Это из того же исчезающего класса. Было несколько великий актеров. Кого я знал – великий актер Олег Борисов в театре БДТ, кто-то, может быть, его где-то еще видел. Это великий актер Любшин, который ныне живет, за которым всё время что-то стоит. Помните “Пять вечеров”? Вот он играет – за ним что-то стоит, не знаю, что. Потом были актеры, такие как Евстигнеев, как Леонов. И сейчас есть такой, как Полунин. Вот такой, как Полунин. Который молчит. Он может долго стоять. Вот так встанет и так долго будет молчать и вы все будете на нем сосредотачиваться, а он будет продолжать молчать… И тогда он может пошевелить чем-то. Долго молчит. Но это же надо вызвать на себя внимание этим молчанием. Другой может молчать – ни черта, кроме отвращения. А здесь молчит – и скапливается внимание, скапливается, как под солнцем, как лупа под солнцем, сконцентрируется, сконцентрируется и в это время он скажет… Или он вообще ничего не скажет, он пальцем… Он посмотрит на него и тот человек…. И поднимет ножку… И делает все медленно… Это в сегодняшнем нашем сумасшедшем мире он делает все настолько медленно… И вот это его мастерство держать паузу и потом что-то сделать – редчайшее. Ну гений, конечно, ну вот один такой.

М.: Я хочу Вас спросить…

Ж.: Вы все время в нетерпении…

М.: Да, потому что у меня есть вопрос, который меня волнует, с тех пор, как я узнал…

Ж.: Телевидение меня всегда убивает – “ой-ой, у нас нет времени” и потом, когда ты заканчиваешь быстрей, начинается такая белиберда. Почему кричат “нет времени”, когда потом у них ничего интересного?

М.: Мой порыв был вызван тем, что когда я узнал, что билеты на вечера Полунина стоят 4,5 тысячи, я подумал, что таким образом отсекается огромное количество детей, которые не смогут посмотреть на клоуна. И у меня возник вопрос: клоун может жить по законам рыночной экономики или нет?

Ж.: Ну как, газеты могут жить по законам рыночной экономики?

М.: Газеты и клоун – это разные вещи.

Ж.: Нет. Газеты тоже, всю ту пошлость, катастрофизм, кровь и трупы - все это ссылается на спрос. Эти газеты, мол, покупают. Потом, я тоже хочу сказать о спросе. Цена на нефть может быть такой, какая она есть? Цена на бензин? Это идут накрутки, идут посредники. Я не знаю, сколько стоит цена добываемой нефти, я знаю, сколько стоит цена продаваемой нефти. Конечно, такие вещи и такого гения, как Полунин, надо снимать на пленку и показывать по телевидению. Я надеюсь, это произойдет.

М.: Это же клоун, это не нефть. Или это одно и то же?

Ж.: Это цена на билеты. Ну что я могу сделать, мы попали в такое время.

М.: То есть рынок захватывает всё?

Ж.: Да, я думаю, рынок захватывает все. Он тоже, он сейчас полностью подчинен. Я видел, там вокруг него такие люди, такая охрана. Там толпы людей и главное – что аншлаг! Ну что мы хотим, если аншлаг?

М.: Значит, мы живем лучше. Я думаю, что настало время мне уйти со сцены, а Вам – открыть Ваш портфель.

Ж.: Значит, я хочу объяснить что-то зрителям. Вот эта передача странная для меня. Получается, что мы всегда разговариваем об одном, а читаю я совсем о другом. Я вот приношу с собой… У меня нет в произведениях ответа на сегодняшние вопросы. Передача называется “Дежурный по стране”, значит, надо отвечать на то, что происходит сейчас. Сейчас я буду читать совсем другие вещи. Это просто такие наблюдения. Вообще, просто не хочется писать смешно. Сейчас все пишут смешно. Поэтому я так:

читает: стал лучше писать, растерял друзей, стал сложнее шутить – потерял уважение, изъял секс – ушла публика

Спасибо ему, вы знаете кому… Мы впервые проверили, действительно ли там хорошо, где нас нет. Да, - сказали мы, - очень хорошо. И хорошо, что нас там нет, иначе было бы хуже. Где мы есть – там плохо...

Что радостно – что амнистия снова нас не коснулась…

Наше изобретения: первое – ворота, открываемые матом…

Что я пишу: свобода – это женщина…

Картошка с селедкой – лучшая еда… Как прижмет – так в дерьме…

Я почему написал последнее, потому что, это не убеждение, но жизнь меня так научила, что как прижмет – все эти наши крики, протесты, выходы на мостовую – ни черта, как сказал мой друг, великий актер Алексей Баталов, ну сменится власть, ну будем мельче резать картошку. Он тоже не видит ощущения того, что мы может как-то повлиять. Время придет и не надо особенно свою роль преувеличивать тем, кто пишет или тем, кто играет. Время придет… Пришло время – сменилась одна власть, началась другая, сейчас опять мы разочарованы, посмотрим, что дальше.

Можно и нужно жить жизнью народа, но к вечеру все-таки…

Дети-дети, поближе…

Я готов поговорить…

М.: Я хочу обратиться сейчас к телезрителям и сказать, что наша программа “Дежурный по стране” устанавливает единый день для всех мест, это 25-е число, когда любой желающий может приехать на Манежную площадь к гостинице Москва в 18.00 и задать любой вопрос Михал Михалычу Жванецкому. Первые такие люди уже есть и мы начнем вот эту часть с видео вопроса.

Вопрос: Может быть, мой вопрос покажется Вам некорректным, но скажите, каким образом Вам, еврею из Одессы, что всегда считалось быть евреем “в квадрате”, удалось сохранить себя и стать таким значимым человеком в социальной жизни общества. Ведь Россия всегда, в любые годы, отличалась антисемитизмом, скрытым или явным и агрессивной нетерпимостью к инакосуществующим. Последний погром в Сахаровском центре этому пример. Скажите пожалуйста, как?

Ж.: Ну… Так уж что уж скажешь… Все таки эта страна удивительная, как сказал мне один гаишник. Он сказал: “Вообще-то я не люблю евреев, но Вы такое исключение, Вы такое исключение…” Он сказал: “Езжайте…” Вот это может быть, что-то объясняет… Трудно сказать. Важно всё таки, что это не подряд. Важно, что это не все время. Чувствуешь иногда давление, взяв “Литературную газету”, вдруг ощущаешь – тебе приводят твои высказывания, вот упоминает меня и ты чувствуешь: “это еврей, еврей”. Вот за этим стоит, это не сказано, как он может говорить о нашей истории, как он может выражаться, вот эту фразу “история России – это борьба невежества с несправедливостью”, которую я сказал. Она у меня такая, немножко ироничная, как будто лишает меня права говорить об этой стране на равных с другими. Поэтому вот я хочу сказать – если евреев не жать, не давить – они станут самыми обыкновенными людьми. И вы перестанете комплексовать. Если все время скручивать им шею, они будут находить пути, один будет становиться талантливым писателем, другой будет становиться миллиардером, третий – олигархом, четвертый пролезет в правительство, пятый придумает вообще коммунизм и долго потом нельзя будет от этого избавиться. Поэтому лучше всего их отпустить, как они отпущены в своей стране, где они стали обыкновенными людьми и, к сожалению или к счастью, никаких особых открытий, никаких особых откровений в той стране нет, кроме военного дела, которое, мне кажется, там развито хорошо, потому что именно в этом деле их зажимают. Вот то, что я хотел сказать. Эта страна – моя родная, я здесь жил и буду жить, я никуда отсюда не уеду. Даже когда была возможность, я не уехал. Эта страна – моя, абсолютно выстраданная, политая моим потом, моими слезами и моей кровью, скажем так, уже последнее время.

Вопрос: Уважаемый Михал Михалыч, я гражданин этой страны и в моей жизни за последний месяц произошло событие, которое не менее значимо, чем дебаты Думы о переносе 23-его февраля на какой-то другой день. Я влюбился и влюбился в девушку, которая почти на 30 лет моложе меня. С одной стороны это прекрасно, но и страшно. Если у Вас есть опыт в подобных отношениях, поделитесь, пожалуйста, им, как вести себя в подобной ситуации.

Ж.: Ой, ребята, хороший вопрос. Как на него ответить, не знаю. Важно просто, чтобы повезло. Это Вы обнаружите после того, как сойдет угар первой брачной ночи и второй и третьей. Где-то через неделю, через месяц. Женщина –совершенно существо в браке… Вступая в брак, она сама не знает, искренна ли она, она не знает, любит ли она, она настолько к этому стремиться, что она этого не знает. Поэтому – просто ждите. И Вы выясните это примерно через год-полтора.

М.: Но у человека… Я так понимаю, седой человек, который задавал этот вопрос, ему надо либо помочь, либо нет. У него комплексы, он вообще не верит, что то, что между ними есть, может называться любовью.

Ж.: Может вполне. Вполне может это называться любовью. Жаль, что это всё кончится очень быстро. То есть: вы ее никогда не увидит старухой, она Вас никогда не увидит молодым. То есть Вам уже не суждено показать себя молодым. Значит есть нужно, не знаю, это сложнейший вопрос, не знаю, чем – талантом, вниманием, не знаю, еще чем… В общем, сосуществовать вполне возможно. Потому что я хочу сказать так: если она бросит Вас, кого она найдет? Сейчас с этим делом, по-моему, очень тяжело. Я проезжал с одной юной дамой по улице, она просто говорила: “За кого выйти замуж – за этого что ли? За этого? За этого?” Так что ничего. Предоставьте ей возможность самой держаться за этот канат.

М.: Я опять обращаюсь к телезрителям, я хочу сказать, что на сайте Российского телевидения Вы тоже можете задавать вопросы Михаилу Жванецкому и их пришло за месяц очень много. Давайте начнем с одного, который показался очень интересным, его прислал некто Сергей. Он сказал, что он смотрит на фотографии президентов и ему кажется, что президенты стареют гораздо быстрее, чем обычные люди. Или это не так?

Ж.: Нет, это, возможно и так. Потому что, наверное, тащить эту страну, особенно вот нашу, это очень тяжело. Спросите меня, хочу ли я быть президентом – никогда. Ни за что. Особенно теперь, когда жизнь стала свободней, я не хочу совершенно. Так что я думаю, что это просто от ответственности, от того, что все смотрят на него, особенно у нас, когда все тычут в него пальцем, все показывают, все ждут от тебя решения… А ты, когда решаешь, оно не выполняется… Я считаю, что я сейчас остроумно сказал. Все ждут от тебя решения, ты решил – и оно не выполняется. И вот что ты будешь делать? То есть ты понимаешь, что ты должен публиковать не только решение, но создать этот ядреный механизм, то есть людей, которые… Я видел одного такого человека, я у него сидел. Он говорил: “Михаил, сейчас, сейчас я им задам!” Нажал кнопку: “Сейчас, сейчас я им задам!” – никто не входит. Он выскочил туда: “А-а-а, что такое, почему, что происходит, где люди? Я жму кнопку – никто не выходит!” Опять вернулся – ни черта, опять никого нет. “Ну ничего, позвони мне через неделю, ты увидишь – все равно я их найду”. Он не может найти тех, кого он жмет, никого нет. Шесть раз жал – никто не появлялся. Вот это вот тоже руководство. Мне кажется, что сейчас главная задача в нашей жизни, для нашей страны – создать этот механизм. Никто не выполняет этих решений. Может быть, в этом какая-то для нас радость есть… потому что всё так коррумпировано, что мы живем совершенно свободной жизнью. Мы даже не должны соблюдать правила уличного движения, потому что обязательно можно заплатить и въехать туда и всё и ни черта. Заплатил – развернулся, заплатил – въехал под “кирпич”, выехал из-под “кирпича”. Поэтому, президентом, от которого ждут решения, быть безумно тяжело, просто невозможно. Спросите что-нибудь еще, а то я уйду в дебри, из которых не выберусь, на ваших глазах.

М.: Я хочу Вас спросить про ситуацию с НТВ, вот мы записываем эту передачу в пятницу и, наверное, к понедельнику события могут как-то измениться. Вот только что, буквально перед самой записью, мне сказали, что коллектив НТВ выразил недоверие нынешнему руководству, господину Сенкевичу, как ситуация будет развиваться, пока неясно. На Ваш взгляд, сейчас, нужно поздравлять Йордана с тем, что он так спокойно и достойно ушел и будет замечательно и богато жить, или надо наоборот поздравлять Сенкевича, который пришел и взял такую хорошую команду.

Ж.: Честно говоря… Ну абсолютно честно говоря, меня это не очень так уж крепко волнует. Но вот что мне понравилось в передаче “Намедни” у Парфенова, уже это было в воскресенье, где просто совершенно спокойно облажали, полили грязью Сенкевича, всю передачу. Вот это есть: художник и власть. Это не: телекомпания и президент страны, а это – телекомпания и ее хозяин. Ну что же, мне приятно.

М.: А скажите, вот безотносительно НТВ, не НТВ, Вам кажется, может работать некая любая организация, когда её сотрудники публично ругают ее начальство, ее руководителей. Так может быть?

Ж.: Нет, конечно. Ты можешь с последним словом выйти в эфир, с самым последним словом и всё.

М.: Если он прямой?

Ж.: Да, в прямой эфир. И все. И закончить свое существование. Тогда мы и будем говорить об отношении: художник и власть. Вы правы, наверное, начальнику возражать нельзя. Но кому-то возражать надо. Возражать все время Президенту – это тоже… Вот, так что я думаю, ситуация с НТВ, ну посмотрим, как она будет развиваться, ну посмотрим.

М.: Я думаю, что прежде, чем мы дадим возможность людям, сидящим в зале, задать вопросы, может быть, Вы почитаете что-то еще?

Ж.: Что еще требовать от этого таланта? Он сделал для своего хозяина всё, что мог… Еда, жилье, автомобиль, поклонники…

Каково это быть женщиной и чувствовать себя…

Я показывал свое детское фото и говорил: “Это мой сын”. А все говорили: “Как похож”. А я говорил: “Да, вырастет, юмористом будет”.

М.: Вот теперь есть возможность задать Михал Михалычу вопрос. Николай Петров, наш знаменитый пианист, член Президентского совета по культуре.

Ж.: Что они там делают, кстати?

Н.П.: Дорогой и любимый Михал Михалыч, я попрошу прощения за свой вопрос, он будет несколько провокационным, но я не могу не задать его именно Вам. Я с юных лет воспитан на лучших традициях нашего юмора. И меня охватывает безумная грусть, когда последние годы я смотрю наши, так называемые, веселые передачи, по телевизору. Неужели наш юмор докатился именно до такого уровня? И когда мне говорит Гена Хазанов, что Рома Карцев не собирает больших залов, потому что его юмор, очевидно, слишком высок для тех людей, которые его слушают, мне становится очень грустно. И я очень хотел бы услышать Ваше мнение.

Ж.: И я тоже также точно не переношу то, о чем Вы говорили. И где же передачи? Я не могу их видеть, потому что невозможно без конца там, там вообще уже было что-то типа “яйцами по шпалам”, такая была фраза. Причем именно Степаненко говорила. Ну я уже тому радовался, что все таки не шпалами по яйцам. Извините, только для своих. Все таки мы в другое время живем, потому что мы раньше бы оттуда бы… Мне нечего Вам ответить, это не мой юмор, я не могу его переносить, я выключаю все время, потому что за ним ничего не стоит. Ну потому что говорят: “Михал Михалыч, ну простите пожалуйста, но мы пришли поржать, мы понимаем, что это не к Вам, мы пойдем вот рядом”. Вы видели публику? Ну публика – стадо юмористов в этом “Аншлаге” – и такое же стадо сидит в зале. Эти так же смешат, те так же смеются, единственное, что приятное я могу для Вас сделать, Николай Арнольдович, это не сниматься в “Аншлаге”. Что я и делаю. Вот, это главное. Больше ничего не могу.

М.: Мне кажется, что Вы еще можете сделать приятное, если Вы расскажете людям, где можно увидеть Вас в ближайшее время, кроме программы “Дежурный по стране”.

Ж.: Да, кстати, 14-го числа, зал Чайковского, там будет мой концерт, если кто желает - 14 февраля.

М.: В день всех влюбленных?

Ж.: Это день всех влюбленных? Николай Арнольдович, меня действительно перестали понимать, я стал элитарным. Я стал элитарным – ужас! Я могу выступать в лагере, в тюрьме и всюду, всюду меня понимают. Я поэтому сам сейчас не могу собрать таких больших залов, Кремлевский Дворец съездов, как некоторые наши сатирики. Кроме того, я чуть выше становлюсь, я вижу не только плохое, но и хорошее. Я вижу, что мы куда-то движемся, я чувствую это. Я не могу просто нападать, просто лаять на все, ну мы же ушли оттуда ради чего-то? И я чувствую, как жизнь становится другой. И я могу защищать, спиной вот кого-то прикрывать и нападать, но не на всех и не все меня должно. Все вызывает мой смех, все вызывает мою язвительность, абсолютно все – левые, правые. А ты кто? Ты за кого? Куда ты? Что ты? Ну хоть немножко, скажи мне свою позицию. За что ты и против чего? Ты не можешь быть против всего. Что это за такая удачная позиция? Что это за профессия такая – “сатирик”? Ты же должен просто сердце иметь. Кого-то любит, кого-то ненавидит. Но кого-то любит! Или всех ненавидит? Извините меня. Ну это был очень хороший вопрос.

Вопрос: Вы волнуетесь, когда выходите на сцену?

Ж.: Да, руки-ноги стынут. Совершенно. Абсолютно. Просто пока не начнется, я сознание теряю. Когда уже начинается, я уже чувствую.

Вопрос: Вопрос совершенно короткий. Ехал сегодня в метро и вот как-то так совпало, увидел книжку такую “Гарри Поттер – стоп!” Я боюсь, сейчас вырежут кусок, почему у нас в стране это…. (сигнал)… так популярно?

М.: Я боюсь, вопрос в оригинале может не попасть в передачу, поэтому я сформулирую так: почему малоталантливое искусство иногда имеет почитателей в нашей стране?

Ж.: Вот если бы я не был сейчас так напряжен и не думал так над своим ответом, я бы очень оценил то, что Вы сейчас сказали. Вот ваш смех помог мне тоже сориентироваться. Профессия писателя иногда бывает, как профессия портного. В ней можно быть без таланта, можно просто сшить. Можно овладеть искусством выкройки и сшить. И шить дальше. И удивляешься, почему весь мир тебе аплодирует. Может быть, мир туповат-с. Букву “с” я бы сказать. Я пытался Толкиена читать, есть поклонники, мне не очень нравится, я не очень был захвачен. Мне больше нравится Мураками. Я читаю Мураками, я что-то чувствую, как у Селинджера. Я чувствую какую-то любовь, я чувствую сердце. У него взрослый, воевавший человек идет с девочкой, с маленькой девочкой – и это такой контраст, это такое чудо, когда они идут вместе, после войны. Израненный человек и девочка, которая прыгает с тротуара на мостовую и обратно и ему это страшно нравится после войны. И вот это мне страшно нравится. И Вы правильно говорите, я не читал “Гарри Поттера”, но если такой массовый спрос, ну бог с ним, что я могу сказать.

Александр Васильевич Городницкий: Михаил Михалыч, Вы сегодня “дежурный по стране”, ощущаете ли Вы на себе груз этой ответственности?

Ж.: Ощущаю. Я очень тяжело живу. Мне очень тяжело жить. Праздников в моей жизни не бывает. Отдыха в моей жизни не бывает. Счастье искрами летит, вот пролетит искра – вот это то счастье. Успеешь схватить, как светлячка – ты им можешь любоваться. Очень тяжело жить! Врагу не пожелаю такой жизни. Не потому, что я такой знаменитый, не потому, что кто-то прислушивается ко мне. Просто потому что вечно не доволен собой, другими, другими, собой. И не могу лгать и не могу простить ложь и фальшь. От этого наживаю врагов все время. Я, когда вижу: мне в лицо фальшивят, “гений” говорят или что-нибудь. Я не могу сказать: “Не ври!” Мне не хочется его обижать. Кроме того, я сам видел, как однажды я кому-то сказал: “Вы знаете, такой праздник…” А он мне сказал: “Да перестаньте, да по барабану то, что Вы говорите…” (Это кому-то из “Шоу масок”.) И я был так сам обижен, что я с ним не разговариваю до сих пор. Поэтому я понял, что если кто-то мне это говорит – а вдруг он говорит правду? Кроме того, ну что такое дар? Ты все время вынужден пользоваться чужими мыслями, ты же не можешь мыслить все время сам. Ты их включаешь. И ты обязан, твое ухо, как локатор и ты обязан пользоваться чем-то, что сочиняет народ, что дает тебе… И тебе стыдно это… И в то же время ото всего стыдно… Всё неловко. От каждой лжи, от того, что член парламента говорит матом. Невозможно это выдержать по телевидению, невозможно это выдержать все. И поэтому от этого всего такой вот ужас и такой ощущение: откуда мы пришли, куда мы сейчас, куда мы пришли, откуда вышли. Вот такая вот тяжелая жизнь, Александр Васильевич. А как в основном? А в основном всё это будет заключено в большую рамку под названием “прекрасная судьба, всё удалось, человек начал писать, писал для Райкина, потом сам стал читать”. Вот и всё. Еще, может быть, на что-нибудь отвечу?

М.: Знаете, честно говоря, если бы у меня была такая возможность, я бы передачу на этом монологе закончил, потому что по-моему, я такого никогда от Вас не слышал. Я не знаю, поняли ли сидящие в студии, я думаю, что “да”. Это поразительно, что Вы сейчас сказали. Я, каждый раз общаясь с Вами, не уверен, что Вы сами это понимаете. Но перед финалом Вы всегда читаете что-нибудь.

Ж.: Вот, вы знаете, я хочу прочесть действительно такую штуку, вот она…

Жизнь коротка и надо уметь. Надо уметь уходить с плохого фильма.