Дежурный по стране, 01.04.2004

М.: Добрый вечер! Сегодня у нас не совсем обычный эфир, сегодня мы выходим не как обычно, по понедельникам, сегодня мы выходим первого апреля, но необычность не только от этого, потому что я бы очень хотел от имени нашей передачи, от телекомпании "Авторское телевидение" поздравить Вас с семидесятилетием, потому что во все времена Вы действительно были поддержкой. То есть когда сознание начинало шататься и не понимать, куда двигаться, а это периодически происходит в нашей стране, оно находило поддержку именно в Ваших произведениях и, мне кажется, сейчас Вы тоже такой ориентир. Передача юбилейная, юбилеи бывают у всех людей. Я бы хотел, чтобы Вы дали совет, как во время юбилея сделать так, чтобы тебя не раздавило тщеславие? Когда все вокруг говорят "ты самый", "ты великий"…

Ж.: А вы сами только что это же говорили… Ну конечно, это тяжелая штука. Ну, есть такой выход, как взять слинять куда-то, скрыться. Кто-то из моих друзей так делал - скрыться, уехать. Но ты понимаешь, что ты не можешь быть таким жестоким по отношению к ним. Это жестокость по отношению к людям, которые хотят тебя поздравить. Это все равно, если ты слышишь звонок и не снимаешь трубку. И проявление твоей доброты какой-то, которая противоположна скромности, наверное. Проявление твоей доброты в том, что ты участвуешь, ну если хотят, то ты просто подставляешь себя. Ты идешь и служишь этим пособием, на котором это все отрабатывается.

М.: Вы довольно много во время нашей передачи рассказывали про то, как Вы работали в порту. Вот тот Миша Жванецкий, который был в порту и знаменитый писатель Михал Михалыч Жванецкий - они бы нашли общий язык?

Ж.: Нет. Это другой человек. Тот, который работал в порту, не мог бы поверить никогда, что когда-нибудь его слово отзовется. И если я сейчас его встречу и начну говорить, я ему не смогу объяснить ни свою деятельность, ни свою любовь, ничего не смогу объяснить.

М.: Почему-то когда Вы так говорите - грустно… Или наоборот весело?

Ж.: Грустно.

М.: Почему? Вы же стали лучше, интересней.

Ж.: Ну, я стал… А черт его знает… Я не знаю…

М.: Это вопрос, кстати: Вы стали лучше?

Ж.: Вопрос мерзкий.

М.: Извините.

Ж.: Я умнее стал. Но я тогда лучше понимал, что такое добро, что такое зло. Я больше был похож на свою маму, которая понимала, что хорошо, что плохо. Сейчас это стало размываться, потому что миллионы людей мне стали объяснять, что то, что я считал "плохо", оказывается, не совсем уж плохо, а в некоторых условиях оно и "хорошо", и это вовсе не считается предательством и ты можешь продолжать работать и ничего страшного. В конце концов, ну так ты шепнул начальнику, чтобы "этого" уволили, который тебе не нравился - ну его уволили. Ну ты же не виноват, ну он же действительно тебе мешал. Раньше я себе не представлял, что это можно сделать. Сейчас - у меня начинают размываться эти понятия и тут шутить трудно.

М.: Вот дальше по сценарию Вы должны были посмотреть на зал и сказать: "Боже мой, почему…"

Ж.: Боже мой! А что это - пустые места?

М.: Нет, Михал Михалыч, не волнуйтесь. Я встал, потому что тех людей, которых я буду сейчас представлять, сидя представлять невозможно. Итак, я хочу пригласить в эту студию замечательных людей, друзей Михал Михалыча Жванецкого: Семен Альтов, Аркадий Арканов, Ян Арлазоров, Сергей Агафонов, Евдокия Германова, Юлий Гусман, Михаил Гусман, Борис Гуреев, Аркадий Инин, Роман Карцев, Юрий Кабаладзе, Алексей Колган, Рената Литвинова, Сергей Никитин, Генри Резник, Юрий Рост, Николай Сванидзе, Виктор Славкин, Ефим Смолин, Олег Табаков, Леонид Ярмольник, Евгений Ясин.

Ж.: Потрясающая компания, что говорить…

М.: Я думаю, поскольку все собрались…

Ж.: Как говорится: кто остался в стране?

М.: Михал Михалыч, мы договорились, поскольку это первоапрельская передача, что мы будем обсуждать несерьезные новости, но мы выходим на государственном канале и одну новость не обсудить нельзя, тем более, что Ваш комментарий к этому интересен. За отчетный период у нас собрался новый кабинет министров, что Вы думаете об этом?

Ж.: Просто я когда на них посмотрел, у меня полное ощущение, что я помолодел лет на тридцать. Ну просто я их где-то видел. Где - точно не помню, но всюду. Посмотрим. Надо дать людям попробовать что-то сделать. Хотя я догадываюсь… Вот сидит Женя Ясин, с которым мы "почти" учились в школе. Мы одногодки. Я не знаю, исполнилось ли тебе столько, сколько мне, но это не имеет значения…

М.: Евгений Григорьевич, может быть, Вы что-то хотите добавить, как специалист?

Ясин: Я должен сказать, что я в основном согласен. Я бы сказал так: слава богу, что от них мало что зависит.

М.: Меня редко удивляют цифры, но мне редакторы показали результат социологического опроса и я удивился, я хочу, чтобы Вы это прокомментировали. Россиянок, женщин российских, спросили, что главное в жизни. Что касается их приоритетов хороших - всё правильно. Семьдесят восемь процентов считает, что семья, и шестьдесят три считают, что дети. Но что они ценят менее всего? На предпоследнем месте - секс, а на последнем месте - религиозная вера. То есть наши женщины не хотят верить в бога и заниматься сексом. Почему?

Ж.: Браво! А им надоело. Просто надоело. И женщины правы, я к ним присоединяюсь. Я давно себя чувствовал такой слабой неустроенной женщиной, я сейчас к ним присоединяюсь.

М.: Давно хочу Вас спросить про Абрамовича. Потому что оказалось, что в этом месяце у него состояние в двадцать шесть раз больше, чем у английской королевы. Меня что удивляет, почему никто не говорит: "Какой молодец! Сирота, простой еврейский парень, стал самым богатым человеком в Англии". Почему на него все нападают?

Ж.: Вот тут сидел передач десять-двенадцать назад один парень, который говорил: "Да Вы лучше скажите, сколько Вы зарабатываете?" Я потом подумал, да что бы я ему не ответил, он бы сказал: "Вот сука!" Сказал бы "два рубля", сказал бы "триста", сказал бы "миллион" - "вот сука" сказал бы он. Потому что в самом вопросе это горит… Какой цифрой ты это удовлетворишь? Никакой! Поэтому мы сейчас подсчитали - Абрамович это, конечно, да… Еще и фамилия у него такая… Черт его дернул эту фамилию себе взять… Всем он нам мешает этой фамилией. Не мог быть под другой фамилией? А с другой стороны - ну что делать… Я не знаю - допустим, если даже поднимется общий уровень всех… Но разве если милиционерам увеличить зарплату в десять раз, разве они перестанут брать на улице взятки? Нет, не перестанут. Увеличь в пятьдесят раз - перестанут? Ты к нему подъезжаешь - это один из самых обеспеченных людей в стране. Стоит на снегу, да, промерзший… Один из самых обеспеченных. Он такой толстый - он не вцепиться в подножку, не догнать преступника, ничего не может. Только заслонить проезжую часть своей толщиной. Предела богатству нет. Предел бедности есть. Вот голый, голый - и всё.

М.: А как Вы относитесь к идее пронумеровать всех милиционеров? Есть идея, она такая серьезная, каждому милиционеру дают номер, чтобы вы могли на него и пожаловаться и поблагодарить его за что-то.

Ж.: Замечательно. А мы с Ромой так всю жизнь жили. Мы же жили все время в гостиницах и там было так: "Пятьсот семнадцатый требует, чтобы ему убрали! А пятьсот пятый вчера где-то целую ночь… До утра… Когда он явился… Черт его знает. Он с бабой, по-моему… Там кто-то есть в номере. Ты туда стучала? Он молчит там. Пятьсот седьмой вышел такой обиженный, сказал: "Не подавайте мне в номер…Я не хочу вас видеть". У них всё по номерам. Я - за. Фамилии вообще давно уже мешают. Правда, евреям придется дать отдельные номера, чтобы их все-таки можно было отличать. Вот один Ян все понимает, мужчина. Мужчина Ян всё понимает. И Рената всё понимает. Она, может быть, не так хохочет, но она все понимает и все чувствует. Я вообще ее давно обожаю. Говорю на всю страну по телевидению, пусть это даже где-то зафиксируют. Я когда-то говорил, что печать партийных деятелей всегда пахла водкой. Когда я однажды нюхнул печать у секретаря райкома - пахла водкой. Потому что он все время на нее дышал. Страшное дело было. Нам либо ставили штамп "дозволяю", поэтому мы всё это знали, либо "не дозволяю, номер триста восемьдесят девять дробь триста шестьдесят - разрешается к исполнению в малолюдных местах". Это было, было, было всё.

Карцев: Я добавлю. Я вспомнил, "дозволяю" - это любимое слово. Мы сделали с Витей тринадцать или пятнадцать спектаклей Жванецкого. И ни один спектакль не приняли, ни один. Клянусь. Кроме "Как пройти на Дерибасовскую?", хотя он был самый шлягерный. Но! Когда доходило дело до читки… У нас же было дело так: мы были в Одессе при Одесской филармонии, культурный комитет Одесской филармонии, горком партии, обком партии, Управление Украины и ЦК партии Украины - принимали наши программы. Ну что там оставалось, вы представляете себе. Но самое интересное - все программы на первой стадии читал Витя Ильченко. Потому что если бы Миша читал, их бы вообще никогда не пропустили. Витя Ильченко брал его текст и читал так, как "анти-Жванецкий". Как можно было так прочитать, чтобы они сказали: "Прекрасно!" "Дозволяем!" А потом: "Кто дозволил?" И вот так было каждый спектакль. Извините, пожалуйста.

М.: Михал Михалыч, Вы на каждой передаче говорите про них, которые ставят печати, про кого сейчас Роман Андреевич говорил. А куда они делись все?

Ж.: Гениальный вопрос. А никуда! Я их снова вижу. У нас такое общество, которое напоминает мне табун лошадей. Мчится табун, впереди самые боевые, самые комсомольские, самые передовые, вдруг табун - стоп и в обратную сторону поскакал. И эти, вопреки всем законам физики, опять впереди. Они мчались в одну сторону, потом, когда табун остановился, они помчались опять впереди. Когда они оббегают? Когда они объявляют о перемене убеждений? Они, ни слова не говоря о перемене убеждений, эти же люди, возглавили движение в другую сторону.

М.: В связи с тем, что Вы сейчас сказали - говорят, что нашли десятую планету в Солнечной системе. Вот если она есть и она обитаемая и, предположим, что пришельцы попадают на Землю и в Россию. Что их удивит больше всего? Вот людей, которые ничего не понимают ни в земной жизни, ни в нашей жизни.

Ж.: Может, кто-нибудь ответит? Не могу.

М.: Почему?

Ж.: Не знаю. Я только что очень хорошо ответил, не хочу портить впечатление от предыдущего ответа.

М.: В Японии появились люди на улицах, рядом с ними висит табличка, на табличке написано "я тебя слушаю". И каждый человек может к ним подойти и просто поговорить. Они ему ни в чем не помогают, они просто выслушивают людей. Когда у Вас возникает желание высказаться, Вы с кем разговариваете?

Ж.: Вот сказать, что я могу нагрузить жену, которая рядом со мной, за что ей такие муки, выслушивать то, что у меня накопилось? Я, скорее, что-нибудь напишу. А в Японии, они вообще давным-давно живут уже в будущем. Десять лет назад гостиница для встречи в Японии… Господи, да вот же сидит Сережа Агафонов, который нас тогда и возил и показывал Японию, это корреспондент "Известий" в Японии. Гостиница для встречи любовников, где люди не пересекаются друг с другом, где пара входит и открываются только те двери, которые не позволяют никому увидеть эту пару в этой гостинице. Поэтому они, конечно, придумали человека, которому можно всё высказать. Ну поставишь у нас на улице человека - он тебя матом через две минуты, невзирая на то, что он на службе. Ты потом психанешь тоже, зачем эти драки? Поэтому у нас пока все не привилось, у нас самобытный все-таки путь. Мы все-таки сидим, лежим, валяемся на правильном пути.

М.: А почему мы такие нервные? Вот японцы такие спокойные, а мы такие нервные.

Ж.: Климат такой! Все время, когда посмотришь наверх - там мрачно. Я уже не говорю про Кремль, я говорю про небо. Мрачное, оттуда все время что-то сыплется не то, что мы хотим. Как говорил какой-то еврей "оно должно было быть дождь, а оно, оказывается, снег". Во поэтому мы такие нервные - климат. Всё!

М.: Михал Михалыч, мы когда думали, что Вам подарить на день рождения, мы решили подарить Вам то, что очень любят у нас в стране и что Вам, может быть, понравится - мы решили Вас куда-нибудь выбрать. А поскольку - куда Вас можно выбрать? Мы решили Вас выбрать в "дежурные по стране", чтобы Вы были легитимным. Знаете, что это значит?

Ж.: Нет.

М.: Я тоже не знаю, я только знаю, что есть такое слово. Мы решили, что Вы будете легитимным, поэтому сейчас здесь в нашей аудитории мы хотим провести выборы Вас, а может быть, еще кого-то. И у всех будет возможность задать Вам вопросы и что-то про Вас сказать. Но у меня есть первый вопрос к сидящим здесь людям: есть ли кто-то, кто еще хочет претендовать на то, чтобы быть "дежурным по стране"? Чтобы составить конкуренцию Михал Михалычу.

Ж.: Кто-нибудь хочет на это место?

М.: Значит, никого нет и будете Вы.

Ж.: Олег Павлович, как я рад Вас видеть!

Карцев (?): У нас нет альтернативы ни в чем!

М.: Поскольку Вы должны что-то дать своим избирателям, помимо таланта, что-то такое материальное - поэтому мы решили, что Вы будете варить раков. На самом деле. Вот там вот Вам повяжут фартук, вы сможете туда периодически ходить и варить раков, а в конце передачи их принести и всех угостить. Вы не возражаете?

Ж.: Нет, наоборот.

М.: Я хочу поблагодарить фирму, которая называется "Русские раки", которая принесла нам двадцать килограммов раков.

Карцев: Они без икры?

М.: Я обращаюсь к сидящим в зале: есть ли желающие выступить первыми или мне нужно показывать…

Ж.: А я пока пойду посмотрю. Правильно?

М.: Причем я хочу сказать, что Михал Михалыч там всё будет видеть и слышать. Михал Михалыч, но Вы обязательно возвращайтесь, иначе же никто ничего говорить не будет без Вас.

Карцев: Пока он не слышит: живем мы как-то в гостинице "Пекин". Он пришел ко мне, а у него девушка была в Ленинграде. А тогда нельзя было сразу набирать междугородний номер, надо было только заказывать. И он звонит:

- Алло, Ленинград? Девушка, закажите номер 16-15-44.

- Кого?

- Зину.

- Ждите.

Он ждет. Проходит минут пятнадцать.

- Ленинград вызывали?

- Да.

- Кого к телефону?

- Зину… Олю… Свету… Наташу… Снимайте заказ.

М.: Аркадий Инин.

Инин: Я вспомнил, что мы с Мишей как-то сидели по не очень веселому поводу, провожали замечательный журнал "Магазин" в клубе. Помнишь, да, "У Петровича"?

Ж.: Да.

Инин: И по этому поводу, естественно, дрались и стали мы с ним петь песни. И выяснилось, что мы с ним любим одни и те же песни. И когда мне поручили выступить в этой предвыборной компании, я решил, что я свое слово попытаюсь облечь в музыкальную форму. Песенка известная про "ласкового Мишу" олимпийского. А почему - потому что с Мишами в эти дни, как вы знаете, в связи с кабинетом, много всяких пертурбаций, я так эту песенку про Миш и назвал - "мишанина". Я условно пою, конечно. "В Белом доме становится тише, в кабинетах министров покой, покидают нас Миша за Мишей. Вот Касьянов, вот Лесин, Швыдкой…"

М.: Михал Михалыч! К сожалению через экран не передается запах, а уже пошел… А когда варишь раков, что самое главное?

Ж.: Посолить. Не переборщить. Ну как всегда, это очень трудно, либо пересолено, либо недосолено, либо точно в тютельку. Не знаю, как это объяснить. Вот пробуешь и чувствуешь.

М.: У нас продолжается предвыборная компания, результат которой известен, но от этого накал страстей не уменьшается.

Ж.: А Росту можно дать слово какое-нибудь?

М.: Если Рост возьмет слово, я буду только счастлив.

Рост: Если сегодня 1 апреля, то сегодня точно тридцать лет со дня первой публикации в газете о тебе. И первая твоя книжка вышла в 74-ом году, в библиотеке "В помощь художественной самодеятельности".

Ж.: Предисловие написал Юра Рост.

Рост: Собственно я написал маленькую заметочку, спасибо, что ты сказал. Я пришел к вам знакомиться, вы жили тогда в "Пекине". А это было напечатано в "КВН-е" в газетном варианте в "Комсомольской правде", который придумал в свое время Юлий Гусман. И мы делали втроем этот КВН - Слава Голованов, Юлик и я. И первая публикация была там. И ты мне все говорил: "Не напечатают". И вот это сомнения осталось у тебя до сих пор. Ты все время подозреваешь, что не напечатают, не услышат, не будет успеха, даже сегодня и все время сравниваешь. Ты это кончай, Миша.

Ж.: Что сравниваю?

Рост: Всё сравниваешь, себя сравниваешь.

Ж.: Хорошо. Ладно.

Рост: Ты не сравнивай. Ты отдельно. Ты не первый, ты другой.

Альтов: Я хочу сказать в продолжение того, что сказал Юра Рост. Мало кто знает, что в 80-е годы того века в ленинградском журнале "Аврора" был напечатан роман Жванецкого в фельетонах, монологах и диалогах "Жизнь моя, побудь со мной". И в "Комсомольской правде" первая рецензия на эту книжку была написана Семеном Альтовым, так что я первый заметил это молодое дарование, дал ему путевку в жизнь.

Голос: Второй.

Альтов: Второй, да. Вот у меня с собой эта рецензия есть, если позволите, пару выдержек оттуда я сейчас прочитаю, поскольку по-моему, ничего не изменилось. "Что превращает набор слов в отточенную фразу? Мысль. Что делает листок машинописного текста произведением искусства? Талант. Поразительная плотность мысли на один квадратный сантиметр бумаги. Монологи Михал Михалыча открывают тему и тут же ее закрывают. Там, где прошел монологом Жванецкий, другому автору делать нечего. Кстати, поэтому я не пишу монологи". И то, что я уже добавил от себя потом: "Наступил двадцать первый век, вместо мелодии - ритмы, вместо дружбы - партнерство, вместо писем - "эмэски". Выпотрошенные слова в журналах, глянцевая оболочка. Маркетинг (или менеджмент, я не знаю) доказал, что лучше продается то, где меньше смысла, больше картинок. Люди не читают, а перелистывают. Сегодня, в эпоху торжества искусства над разумом, Михал Михалыч по прежнему виртуозно владеет инструментом - русским словом. Жванецкому всегда есть, что сказать и, слава богу, в России всегда будут люди, готовые слушать.

М.: Михал Михалыч! Вот сейчас возник вопрос: а почему у нас выборы так часто похожи на чествование?

Ж.: Черт его знает! Что-то мне ничего не приходит в голову. Я, тем более, запланировал… Можно я прочту маленькую?

М.: Давайте.

Ж.: Не на эту тему.

М.: А там ничего не будет, Михал Михалыч, поскольку я процесс не понимаю варки раков…

Ж.: Вот я хочу посвятить Жене Ясину вот то, что я сейчас прочту. Она маленькая совсем.

Все говорят - "это на черный день". Так вот, на черный день у нас денег не копят. Голосуют против демократов, а понимают…

Я сейчас сброшу фартук.

Агафонов: Пока Михал Михалыч там колдует с раками… Я это хорошо понимаю, потому что он с Одессы, а я с Ростова… Разговор шел о Японии, пока Жванецкий не слышит, вот представьте ситуацию: вот этот замечательный человек, который сидит здесь, выглядит уверенно, щурится на нас всех… И вот он появляется в Японии и я чувствую, что Жванецкий "плывет". Причем проявляется это в самых смешных ситуациях, ну скажем, в первый вечер - чем удивить Жванецкого - я говорю:

- Поехали на океан.

- А что будем делать?

Я говорю:

- Мы там будем есть "каки".

Представьте себе физиономию Михал Михалыча, вот сейчас он идет… Помните Ваше выражение лица?

Ж.: Да.

Агафонов: Вот примерно такое же, да. Что делает Жванецкий? Он смотрит на меня, молчит. Мы проезжаем километров десять, он говорит: "Вы знаете, Сереж, о Вас в Москве были исключительно приличные отзывы". Я понимаю, что шутить дальше бесполезно, но "каки" ему понравились. Я не буду рассказывать, как я пытался перевести шутки Жванецкого на японский язык. Потому что перевести на японский "не можешь любить - сиди-дружи" невозможно. Но от одних моих попыток японцы ржали, как ненормальные. Так что призываю всех отдать свой голос за Михал Михалыча при голосовании по "дежурному по стране".

Ж.: Расскажу про Японию, про удивительное. Вот стоим в пробке на мосту, как у нас стоим в пробке, долго стоим в пробке, Сережа за рулем, стоим в пробке, впереди грузовик какой-то, все, народ уже больше не может. Японцы стали выходить и писают каждый на колесо, кто на свое, кто на грузовик. Я тоже пристроился (я тоже не могу уже сидеть) на колесо огромного грузовика. Мужчина, в нем есть что-то собачье, он не может просто так писать. Он должен - на дерево, на колесо, на какого-нибудь человека, на что-нибудь, он не может разбрасывать, он дорожит этим. В это время пробка трогается. Что такое Япония - грузовик стоит и водитель мне говорит: "Сэр, плиз. Плиз, плиз, сэр".

М.: Олег Павлович, я вот смотрю на Вас…

Ж.: Любимый, один из последних великих актеров этой страны…

Табаков: Вспоминая самое интересное, самое радостное, что мне давали в жизни артисты, какие они были, вот начиная с учителя моего Василия Иосифовича Топоркова - они были в общем, как пацаны. Не в нынешнем значении слова, а вот ободранные локти, коленки ободранные и в жопе вилка, с другой стороны. Вот, чтобы было понятно, я расскажу про младшего сына. Он пришел, гулял на улице, потом пришел и бабушка, теща моя, говорит:

- Что с тобой?

- Где тетрадка моя, где записаны телефоны моих друзей?

- Вон, вон там она.

- Вычеркните оттуда Никиту!

Нормальный ребенок, средних способностей. У него вибрирует. Вот, понимаешь, у тебя вибрирует, у тебя это строй такой. И, думаю, будет всегда, до самого-самого последнего часа. Подарочек тебе, я тебе рассказывал про него. Нумерован он, золотенькая вещь - "Чайка". С другой стороны, в трудную минуту на пару зубов может сгодиться.

Ж.: Хочу сказать, что вот он сказал, наверное, самое главное, вот это неисчерпаемое, нескончаемое детство в душе - никакая жена не может этого понять и не поймет никогда. И неумение разговаривать с сантехниками, все время переминаешься и вот эти крики: "Наташа, иди сюда, поговори ты с ними!" Не могу я. Нет у меня… Я могу это потом описать…В чем же это такая дикая разница, не взрослеет внутри что-то совершенно. Вот пацан, как был, так и остался.

М.: Мне кажется, что у нас хорошо идет предвыборная компания, всегда поддерживают артисты. Сергей Никитин!

Никитин: Я, конечно же, голосую за Михал Михалыча, тем более, что он рыба, а я тоже рыба. Рыбак рыбака видит издалека. Ну вот так получается, что вот то, что Михал Михалыч придумал тридцать лет назад, двадцать лет назад, к сожалению, работает в нашей стране и сегодня. То же самое касается каких-то песен, которые мы пели. Я - за.

Ж.: Кстати, я прекрасно танцую, просто негде. Рената! Дайте микрофон!

Литвинова: Я же тут с мужем пришла. Я ж тут с мужем. Вообще люблю Вас - сил нет, просто ужас. Очень я влюбленная в Михаила Михайловича. Люблю дико просто всего. Прекрасный. Умнейший, я не знаю, любить можно с закрытыми глазами. Честное слово. Какие там годы, вообще.

Ж.: Я буду еще умней.

Литвинова: Да. Только чистое признание. Ничего смешного. Только трагическая безответная любовь. Или ответная?

Ж.: Ответная.

Михаил Гусман: Я хочу внести некий диссонанс. Мы не того выбираем. Вернее, выбираем Михал Михалыча Жванецкого, действительно, но не на ту должность.

Ж.: Ты хочешь, чтобы я в дебатах участвовал?

Михаил Гусман: Нет. Дело в том, что "дежурный по стране" - какая-то аморфная должность, тем более на телевидении. А сейчас на телевидении более… Ну, видимо, в стране ситуация такая - "теле-киллеры", телевизионные "авторитеты", телевизионные "паханы", есть даже телевизионные "воры в законе". И мы должны, поскольку наша сегодняшняя встреча все больше и больше напоминает "сходку" или "стрелку", то мы должны и для Жванецкого найти соответствующую должность. Она многие годы не занята, со времен ушедшего из жизни великого героя Бабеля. И вот когда в свое время Ари Лейб сказал на одесской лестнице: "Король!", так вот, я думаю, что мы все должны выбрать короля. Вот Михал Михалыч Жванецкий - это король телевидения, теле-король. Может быть, эта должность ему все-таки больше подходит - король.

М.: Алексей Калган!

Калган: Я набрался наглости…

Ж.: Вот никто не знает, что это Хрюн! Это "Красная стрела" - это же он все озвучил.

Калган: Поскольку заговорили о короле, я набрался наглости… Поскольку, когда слушаешь Вас, хочется говорить тем великолепно безграмотным языком, которым говорят в Одессе. "Не один в пистолете патрончик, не один есть на свете блондин, но Жванецкий, как Мишка-Япончик, в своем роде, конечно, один. Он не фраер и он не обманет, у него золотая душа. Если кто на пути его станет - придавлю, как букашку - и ша! Господа, он король, а не лапоть, а король не живет налегке, чтоб рассказик красиво обтяпать, надо чтой-то иметь в чердаке. Он идет по стране и совсем не скучает, по листкам тихо ручкой шурша, он такое про жизнь замечает, что от смеха ты сдохнешь - и ша! Он - подарок от мамы-Одессы, Ленинград его довоспитал, Его Райкин заквасил повесой, потому он Жванецким и стал. Так чтоб ты был здоров нам на радость, все желают тебе кореша, а всплывет хоть какая-то гадость, ты пошли ее - и ша!"

Ж.: Прошу прощения…

М.: Мы просто должны зафиксировать, как Жванецкий вынимает раков. Это на самом деле очень правильно, что мы здесь, а там космос. Космос сейчас вынимает раков в этот момент. Сейчас мы должны провести голосование. У каждого из вас есть красный шарик и синий, если вы за то, чтобы Жванецкий остался бы "дежурным по стране" навсегда, то вы надуваете красный шарик, если вы против, то вы надуваете синий. Взяли шарики, надуваем! Плохо. Дуйте сильней. Теперь всех прошу поднять шарики. Не могу считать, но я вижу, что красных шариков больше, хотя и не единогласно. Юрий Рост, только что признававшийся в любви к Жванецкому - против! Почему Вы против?

Рост: Я не навсегда, я только на то время, пока будет существовать страна.

М.: Значит, Жванецкий выбирается "дежурным по стране" единогласно. И вот теперь самый главный момент - Михал Михалыч выносит раков. Спасибо большое! Теперь вы все можете взять автографы и взять раков.