Дежурный по стране, 07.06.2004

М.: Добрый вечер! Михал Михалыч, мы сейчас шли с Вами по Красной площади, где навалены кучи мусора, то ли готовятся к следующему концерту, то ли убирают после концерта Хворостовского и "Машины времени", которые прошли до этого времени. Как Вы относитесь к тому, что на Красной площади, то есть на кладбище, проходят концерты?

Ж.: Я отношусь к этому хорошо, прекрасно отношусь. Не хуже, чем парады, во всяком случае. Я думаю, мы мечтали об этом.

М.: Вы знаете, есть ситуации, которые нужно предварять вопросами и долгими рассуждениями, а есть ситуации, которые, наоборот, предварять ничем не надо, потому что просто интересна Ваша точка зрения на эту ситуацию. А в данном случае вообще вопрос просто сформулируется одной фамилией: Леонид Парфенов.

Ж.: Ну, действительно, яркая великая личность на нашем телевидении и в данном случае, конечно… Я "Намедни" так смотрю, ну не очень…Ну как-то там не мое это все. Я не могу смотреть, как откачивают у женщин жир, я не могу смотреть, я не могу. Это, конечно, была борьба за то, чтобы была информация. Мне такая информация не нужна, я за нее бороться не буду, но есть люди, которые любят, чтобы им к ужину показали пластическую операцию. Каннибалов чтобы показали, ну есть люди. Это то, что прошло в эфир. А жену Яндарбиева - не знаю, не видел, это не прошло в эфир. Когда я ним говорил, он говорил: "Ну можешь не смотреть, ну Михал Михалыч, зачем Вам это смотреть?" Я тоже думаю - зачем мне это смотреть? Я и не смотрю. Поэтому я защищаю: а) то, что не смотрю; б) то, что мне не нравится. Но я это защищаю. Эти сопоставления красивой жизни там где-то в Куршавеле и потрясающей нищеты у офицеров… Я понимаю, ну что, разве советская власть была лучше? Значит получается так, что такая информация как-то осознанно ведет к такому пониманию, что все-таки раньше было лучше. Уж больно сейчас все плохо. А я так не считаю. И получаюсь идиотом, ретроградом, консерватором - я. А вот продвинутые молодые люди, которые просто плохо помнят, они говорят, что сейчас так ужасно, что наверное лучше вернуться. Ну, может быть. Пусть они вернутся, пусть попробуют эту же передачу сделать тогда. Но, я считаю, вот моя задача, задача вообще человека творческого - жить без фамилии. Ну вот вы спрашиваете конкретно о Лене Парфенове, я к нему отношусь с очень большой симпатией, он сделал действительно очень многое, но моя задача - жить без фамилий. Это творчество, или художественное, или сатирическое, оно следит за системой, за движением народов, за денежными потоками. На чем построена сегодня современная журналистика, сатира - на фамилиях. Выдерни фамилии из произведения - Путин, Буш, наши там все олигархи, выдерни конкретные фамилии - рассыпается всё и живет недолго поэтому. Чтобы жило подольше, нужно без фамилий, нужно обобщение какое-то.

М.: А зачем нужен такой эзопов язык, который был в огромном количестве при советской власти. Ничего же другого не было.

Ж.: Чтобы обобщить.

М.: Насколько я знаю, Вы не то, чтобы настрадались, это наверное слишком резкое слово, но у Вас были неприятности от разной прессы, которая Вас обворовывала.

Ж.: Ну вот газета "ГАЗЕТА". Есть такая газета "ГАЗЕТА", название крайне неудачное. Первого апреля - вот такое интервью. Которого не было. Я его не давал. Интервью первого апреля со мной. Там вопросы, я отвечаю… Кому? Когда это было? Афанасий Борщов - я его не видел. (Мы написали письмо в эту газету.) Он утверждает, что где-то на переходе он меня встретил, может быть где-то он и встретил и что-то спросил, остальное он якобы взял из моих произведений, какие-то ответы. Но я этого интервью не давал! Огромное интервью, на всю газетную полосу! Что я должен с этим делать? Там мои слова о Петросяне. К Петросяну я отношусь, конечно, весьма своеобразно, но я не позволил бы себе так плохо о нем говорить, как я там говорю.

М.: Поскольку у нас публицистическая передача, то мы все равно называем разные фамилии, одну фамилию называем всегда, в каждой передаче, это президент нашей страны Владимир Владимирович Путин, который вот в прошедший месяц выступил с посланием к Федеральному собранию, в котором в самом конце сказал, что Россия должна стать свободной страной, в которой живет свободные люди. Как Вам кажется, кто и что мешает России стать свободной страной?

Ж.: Да уже в принципе мало что мешает. Может быть, сам Путин немножко мешает сейчас. Но, в то же время, если он выразил такое пожелание… В России у нас у всех такой комплекс, мы все хотим… Ты мне мешаешь очень… Привели Полищучку, а я должен разговаривать на серьезные темы… Черт его знает, что такое свобода. Я сам несвободный человек. Я не могу научить свободе другого. Я несвободный человек.

М.: Вы несвободный человек?

Ж.: Я несвободный человек.

М.: Вы образец для многих людей…

Ж.: Россия - это такая страна, где одной рукой надо держать за руку начальство. Надо все время ощущать что-то, вот что-то, кто-то, куда, кто куда сейчас идет, если вы хотите сохранить то, о чем говорите. Я недаром ходил к "тем" начальникам, которые тогда жили, я встречался с ними, я им читал, я их приучал к себе. Я приучил их, после этого стал сползать вниз. Если бы я начал снизу, не знаю… Короче, я не был свободен и еще сейчас несвободен. Несвободен - и всё, чего я буду объяснять? Несвободен.

М.: Довольно печальную цифру сообщил министр транспорта и связи Юрий Левитин по поводу наших дорог. Он сказал, что к 2010 году шестьдесят процентов наших автомобильных дорог будут изношены и количество аварий увеличится чуть ли не в два раза. В связи с этим меня интересует Ваша точка зрения, почему в России всегда плохие дороги? По причине дураков или по еще какой-то причине? Вот в Финляндии, например, очень плохой климат, хуже, чем у нас, а дороги хорошие. Почему у нас не получается строить хорошие дороги?

Ж.: Мне кажется, плохие дороги - это замысел наш. Это не просто так, это свидетельство нашего тонкого расчета и ума. Столько веков иметь плохие дороги - это не просто так. Вот эта наша фраза: "Кто к нам с мечом придет - тот, в общем, там и застрянет". Потому что эти дороги, это и есть две наши великие победы - Наполеон… Великий человек, а повел себя, как дурак. Пошел вглубь. Не вышел, конечно. Еле вылез. Гитлер не был таким умным, но всё равно, это было невозможно, ну то есть эти дороги имеют одно такое хорошее качество - туда ты как-то доедешь, обратно - никогда. Поэтому мы избежали всех оккупаций благодаря этим дорогам, обратно выехать невозможно.

М.: Что-нибудь почитаете?

Ж.: Да. Вот такая нежная сценка.

Читает произведение "Отъезд в другой город".

* * *

Что такое абсолютное одиночество - когда уже нет тех, кто тебя не понимает. И чтоб поговорить, надо долго лететь…

* * *

Вот это - действительно. Ну, хорошо, ко мне еще приходят в зал люди. В Москве набирается зал Чайковского. Раньше я хотел быть услышанным - у меня были огромные залы, я хотел быть услышанным. Сейчас я хочу зал поменьше - я хочу быть понятым. Это уже совершенно другая штука. Я уже не хочу быть услышанным. Я, конечно, понимаю, Миша Задорнов берет Кремлевский Дворец - он еще хочет быть услышанным, пожалуйста.

* * *

Что внешность человеческая - ничто. Главное - это ум. Что такое форма лица или носа, размер глаз, прическа…

* * *

М.: Михал Михалыч, вот то, что Вы сейчас прочитали доказывает, то что я пытаюсь все время всем сказать, что Вы не писатель-сатирик, а писатель-философ. И так на самом деле считают очень многие наши зрители, потому что вопросы, которые приходят из Интернета, на самом деле вопросы, которые сатирикам не задают, а философ не всякий ответит. Вот сейчас я Вам их задам. Илья спрашивает: "На чем или на ком держится наше государство?"

Ж.: Хороший вопрос. Наше государство - на недоразумении. На пограничниках. Оно всегда держалось на пограничниках. Пограничники стягивали нас, как пояс, иначе это бы все рассыпалось в такую кудахтающую, скрипящую, кричащую и рычащую компанию. Но благодаря пограничникам мы составляем державу и благодаря им мы держимся и представляем собой какую-то опасность для окружающих.

М.: У нас сегодня невероятное количество почетных гостей: Глеб Скороходов, Борис Мессерер, Белла Ахмадуллина, Любовь Полищук, Сергей Цигаль…

Ж.: Мне так жаль, что у меня сегодня нет такого напора и вдохновения, но это не каждый раз бывает… Сегодня мы начали с Лени Парфенова, это меня куда-то увело… В эту информацию, в эту Африку, в этот Ирак… А сколько можно слушать об эвакуации наших работников "Интер-Энерго", я это название уже наизусть помню, это сервис… То они уехали, то они не уехали, вот часть уехала, нет, не все уехали - каждый день с этого начинается жизнь. Я уже сам заболел: так они уехали или не уехали? Почему они не уезжают? Как бы в Ираке не взрывалось, они не хотят оттуда уезжать, там тысяча долларов в месяц. Чего я должен оттуда уезжать? Пусть взрывается всё, горит, падает. А деньги, бабки - давай! А здесь - тоже неизвестно, может оно тоже все взрывается, не с такой интенсивностью, но тоже падает и взрывается регулярно - но за копейки. А там - хоть за большие деньги.

Полищук: Михал Михалыч, Миша, я, наверное, уже имею право так обратиться к тебе… Я, наверное, одна из тех, кто всегда тебя понимал и я и сейчас тебя понимаю - что такое "нет вдохновения" и так далее - не кокетничай, всё в порядке.

Ж.: Дай бог! "Проводницу" помнишь нашу? С которой мы начинали?

Полищук: А как же!

Ж.: Как она пошла сейчас широко!

Полищук: Да. Вот ты сказал, что ты не знаешь, что такое "быть свободным". А ты помнишь потрясающий монолог, я его читала, "Монолог свободной женщины"?

Ж.: Про что там?

Полищук: "…я не могу от звонка до звонка…" и так далее…

Ж.: Да.

Полищук: Ты там ясно даешь понять, что быть свободным - это быть самим собой. Ты никогда себе не изменял. Вот и всё. Ты свободен!

М.: Мы в наших передачах одно время, когда они начинались, очень много говорили про коммунистов, а потом про них забыли, как будто их нету, они есть, у них происходят разные события. Вот сорок делегатов съезда предложили Зюганову подать в отставку… Мне показалось интересным, чтобы Жванецкий оценил деятельность коммунистов и Зюганова, Вы никогда этого не делали в наших передачах.

Ж.: Однажды, когда "Эхо Москвы" устроило прием, им исполнилось десять лет или пятнадцать, они пригласили всех: там был Жириновский, там был Зюганов, все там были. И Зюганов увидел меня и сказал: "Я смотрю Вашу передачу - Вы никогда не упоминаете моей фамилии, это дальновидно". Хочу сказать, что я оцениваю роль Геннадия Андреевича очень положительно. Именно при его руководстве компартией она стала терять все позиции, потому что мало сейчас кто может… Ну кто из нас поверит, особенно те, кто прошли, прожили эту жизнь, кто поверит в то, что действительно можно построить коммунизм. Какая-то тухлая долгосрочная идея, с нами в конце концов остались строить только две страны, это Северная Корея и Куба. И когда смотришь на них, ты понимаешь, какой ужас можно было построить.

М.: У нас осталось еще два источника вопросов - это зрители и зрители, которых мы снимали на улицах. Мы начнем с видео-вопросов.

Вопрос: Говорят, что у каждого творческого человека случалась такая ситуация - сродни трагедии Моцарта и Сальери. В связи с этим хочу у Вас спросить, случалось ли у Вас такое творческое противостояние, что хотелось буквально отравить соперника?

М.: Здесь надо отвечать, Михал Михалыч.

Ж.: До таких "сильных" ходов я не поднимался. Завидовал страшно, завистливый бывал очень. Вы знаете, я завидовал не конкретному человеку, я завидовал успеху, но никому личного зла не хотел никогда. Бывает, идешь в общем концерте и впереди тебя кто-то выступает изумительно, вот это самое страшное. Ты идешь, ты вступаешь на его территорию, на его аплодисменты, в это время публика кричит "браво, бис", и ты думаешь - ну куда ты сейчас, с чем ты сейчас? Тебе вообще надо бы исчезнуть к чертовой матери или повеситься рядом или просто уйти. Но ты должен идти и первые пять минут ты должен "уничтожать" его, а потом показывать себя. Это тяжелая очень штука - вначале выходить на "его" аплодисменты. Но все равно - и тогда нет, зла никогда не желал, поэтому мальчик не прав.

М.: А он просто спрашивал. Он ничего не утверждал.

Вопрос: У меня к Вам вот такой вопрос: Вы любите слушать людей и прислушиваться к жизни, значит ли это, что Вы, как женщина, любите ушами?

Ж.: Да. Значит это именно так. Я люблю ушами, я люблю слушать людей. Я считаю, что женщина любит гораздо глубже и шире и лучше, чем мужчина. Гораздо. Потому что мужчина… Мы-то знаем, что они любят, поэтому я отношусь к мужчинам с презрением. Они отвратительны. В этом своем стремлении овладеть всем они отвратительны. Мужчина вообще плохо понимает, как любит женщина. Все эти жуткие солдатские разговоры у бочки: кто как выглядит в голом виде, кто больше, кто лучше, кто сильнее. Это всё не имеет никакого отношения к женщине. Женщина - совершенно другое существо. Так говорят ученики, так говорит мелкая прыщавая молодежь. А такой взрослый, лысый, миловидный, низкорослый, как я, он прежде всего будет говорить с женщиной. Он прежде всего будет шутить и он постарается погасить этот предательский огонь в глазах, мерзкий огонь желания укусить, облизать, куснуть, ущипнуть, потрогать: из чего, как, что там, где это все, пуговка… Ни в коем случае - погасил этот огонь и женщины, они очень хитры, они тебя выволакивают на постороннюю тему, где ты забываешь о сексе окончательно и ты начинаешь говорить, говорить, говорить, и уже и она сама понимает, что тебя надо возвращать обратно. Поэтому я очень ценю женское понимание и женский такт. Ну кто когда из женщин мог сказать: "Ты знаешь, в принципе, конечно, ты не тот мужчина, которого бы мне хотелось…" Или: "В принципе, если тебя сравнить, то ты хуже…" Или: "Ты не тот…" Ведь каждый мужчина об этом думает всё время! И самое главное стремление мужчины - это выпытать: кто у тебя был до меня, а ты расскажи - как у тебя было? И наконец самый сакраментальный вопрос, из глубины желудка: тебе с ним было хорошо? У меня, видимо, такой женский характер, но не совсем. Не совсем. Я дохожу до чего-то, ухожу из-за стола - характер опять мужской.

М.: Я все время посматриваю на потрясающую пару Борис Мессерер-Белла Ахмадуллина, даже не верю своим глазам, что эти люди пришли на нашу передачу…

Ж.: Когда-то Белла у меня выступала на дне рождения. Всегда Белочка боролась с тем, что я обвинял ее в отсутствии чувства юмора. Невзирая на то, что большего взаимопонимания, чем между нами… Где мы только не встречаемся… И вдруг она у меня на дне рождения она рассказала, что она выступала на гастролях в каком-то городе и там было напечатано: "Выступает поэт Белла Ахмадуллина", а все прочитали "поёт". "Поёт Белла Ахмадуллина". Из зала спрашивают: "Когда ж ты петь-то будешь?"

Ахмадуллина: Вот пока Михал Михалыч выступал, я как раз думала - опять наверное сидит и думает: "Всё-таки у нее нет чувства юмора". Потому что лень мне заливаться таким неграциозным смехом, который бы не соответствовал бы складу ума Михал Михалыча, благородному и чрезвычайно изящному. В нем сокрыто столь нежное и здравое начало, при котором я действительно готова поверить, что в нашей стране что-то есть и что у нее даже есть какое-то заманчивое будущее. Пожалуй, это одно из немногих присутствий в нашей жизни… прекрасного Жванецкого, одно из немногих, но убедительных оснований для того, чтобы украшать лицо, если не громогласной, то, во всяком случае, печальной и доброй улыбкой. И кротко прошу Михал Михалыча принять изъявления моей безмерной нежности снизу вверх.

М.: Немцы провели исследования, о чем думают люди в пробках, водители.

Ж.: В пробках?

М.: Да. Вот оказалось, что тридцать процентов, треть, думают о сексе. Я не очень понимаю, как они это делают, остальные две трети думают о том, где найти туалет, где найти еду, о семье, о работе. Но в основном - о сексе.

Ж.: Тридцать три? Цифры занижены. Сидя в машине - святое дело. Пробка! Теперешнюю одежду придумывают мужчины, женщину теперь одевают мужчины. Они одевают ее для себя. Одевают - это не то слово. Раздевают! Одевая, раздевают. Они одевают и раздевают ее для себя. Поэтому то, что сейчас ходит по улицам - это и есть секс. Машина тоже, такое замкнутое интимное пространство с музыкой, очень напоминает. Ты сидишь в этой машине и тебе конечно не хватает кого-то, тем более что ты долго и неподвижно сидишь, а секс бегает в это время бегает по магазинам, бегает по тротуару. Ну, о чем говорить… Так, вспоминаешь… Сейчас стекла тонированные, раньше эта машина заменяла квартиру, но запотевают мгновенно. Только от одной беседы они уже запотевали. Ой, тут опять о женщинах.

Стерва - это когда ей говорят: "Пятью пять - двадцать пять", а она говорит: "Нет".

Чем больше женщину мы меньше, тем больше меньше она нам.

Вы знаете, я хочу сказать, что тут Роме Карцеву исполнилось шестьдесят пять лет. И вот я ему посвятил этот монолог, хочу прочесть, чтобы он это услышал.

Читает произведение "РОМАНУ-65".

М.: Глеб Скороходов - аплодисменты!

Ж.: Глядя на Глеба Скороходова, я вспоминаю: "сорок восемь оборотов в минуту", "семьдесят восемь оборотов в минуту", "тридцать три оборота в минуту".

Скороходов: Так вот, кстати, из той поры. Писали мы программу Райкина и вдруг он заявил: "Не надо мне аплодисментов, смеха, не слышат меня люди. Давайте писать в пустой чистой студии". И так мы записали спектакль "От двух до пятидесяти". Он был очень доволен. Как Вы относитесь к этому, ведь Вас тоже иногда, когда я смотрю по телевизору, не слышно из-за того, что люди хохочут и аплодируют. Может быть, Райкин был прав?

Ж.: Я пошел другим путем - я стал писать менее смешно с тем, чтобы меня было лучше слышно. Райкин, конечно, наверное был прав, но Райкин сам, он не мог не довести до хохота. Вот я недавно прочел, что его, оказывается, приводили к умирающему Ландау, с тем, чтобы что-то сказать смешное. Это жуткое дело - когда от тебя ждут смеха всё время, это жуткое дело, ты не знаешь, что делать. И я его сейчас прекрасно понимаю.

М.: Сейчас я предоставлю микрофон замечательной актрисе театра Вахтангова Нонне Гришаевой.

Гришаева: Сейчас вспоминаю прошлое лето в Одессе и, помнится, на одной из наших с вами совместно проведенных волшебных дачных посиделках Вы сказали одну фразу, которая мне очень запомнилась: "Меняю яркие воспоминания на новые ощущения". Вот хотела спросить, удалось ли поменять, и если "да", то какое самое яркое новое ощущение за последний месяц?

Ж.: Вопрос замечательный. Самое яркое новое ощущение за последний месяц - это все-таки мои концерты. Это кайф, это огромный кайф. Эти ощущения, когда я выкладываю то, что я написал. Вот я сейчас тоже, сижу-копаюсь, я думаю: "Что бы я хотел?" Вот можно?

Читает произведение "Автопортрет" ("Смешно, да? Творческий путь усыпан ходячими, стол - стоячими…"

Есть ли еще желающие задать вопрос выступающему?

Вопрос: Сегодня прекрасные женщины Вам сказали замечательные, чудные, прекрасные слова. Вы о женщинах говорили вообще так, что невозможно не слушать без радости. Скажите, у Вас, как у творца, есть муза?

Ж.: Есть, конечно. Она, правда, сменяет друг друга. И вот сейчас есть, я думаю, единственная, сейчас есть главная, сейчас это моя жена. Мне этого, вот я сейчас скажу фразу, которую я говорю первый раз в жизни: "Мне этого вполне достаточно". Сейчас появилось самое страшное, сейчас я все время вынужден проверять, нужен я или нет. Чего я никогда не делал. Я всегда был самоуверен и уверен в себе, всегда наоборот все проверяли: нужны ли они мне, а сейчас я проверяю. Это как проверяется: необходимость присутствия проверяется отсутствием. Если Вам закричат: "Миша, спускайся, обед готов!" - не спускайтесь. Не выходите. Если через пятнадцать минут не повторят - можно сказать, что это печально, но по крайней мере Вы теперь будете жить с ясной картиной в голове.