Дежурный по стране, 09.01.2007

М.: Такое необычное начало нашей передачи, напомню Вам о Новом годе, который был уже, как кажется, довольно давно, уже больше недели назад. Тем не менее, ощущение, что этот праздник еще остается и тут не надо долго размышлять, что самым главным событием ушедшего месяца, декабря, был Новый год. Я посмотрел статистику, и оказалось, что россияне тратят на Новый год больше денег, чем любые другие народы. Для сравнения: мы тратим, средняя российская семья, тринадцать процентов своего бюджета семейного, а ирландцы - четыре. Вот такая примерно разница. Как Вам кажется, Михал Михалыч, мы так любим Новый год, потому что мы радуемся, что удалось прожить как-то относительно без потерь предыдущий или потому, что мы надеемся, что в будущем все будет хорошо?

Ж.: Мне кажется, что мы себя вообще прекрасно чувствуем за столом. И вообще наш человек за столом проводит столько, сколько может. Он вкладывает в это всю душу. Он за столом, выпив. У него всплывают какие-то незнакомые слова. Наш человек может вдруг в пьяном виде произнести вдруг слово "нежный". "Ты мне симпатичен, у нас с тобой нежная дружба". Он этого слова никогда в трезвом виде не скажет. А вот это прославленное наше за столом "ты меня уважаешь" - это же главное. Ну, действительно, главное. Ну кто, где его уважает? Ну пинают, ну выгоняют, ну не принимают, ну мелькают мимо, с флажками, с мигалками, все мимо едут. Вот он не может понять, как к нему относятся, никто не уважает. И тут вдруг за столом попадаюсь я, который говорит "я тебя уважаю". Он говорит: "И я, Михаил, вот невзирая на то, что ты еврей, а я тебя уважаю!" И я понимаю - да! Поэтому мы готовы потратить всё, что заработали только для того, чтобы услышать эти хорошие слова. Спасибо за внимание, господа!

М.: Еще в декабре произошло одно такое неполитическое событие - было невероятно тепло.

Ж.: Это ужасно.

М.: Вот если относиться к этому с некоторым мистическим налетом, как Вам кажется, на что природа или бог намекают, заменяя морозы теплом?

Ж.: Бог намекает, что это гнилостное тепло. Это бог нам говорит: "Вы видите: тепло это - ваше. Моё - это солнце". А вы заметили, что исчезли рассветы, закаты? Исчезли, нету. Так что все эти стихи, и вообще вся эта любовь и все эти попытки встретить рассвет - где, куда бежать? Здесь невозможно, как-то всё стало серым. Небо - цвета земли. Я впервые стал думать о том, что глобальное потепление - это довольно хреново. Я неделю назад приехал из Якутска - минус сорок два! Свежо, бело. Лица свежие, народ в распахнутых телогрейках. Мы выезжали на лёд реки Лены, таймень - сорок пять килограмм рыба, жиром спасается от холодов. Мы с вами сейчас уже будем худеть, нам жир не нужен. Потому что пока были холода, мы могли объяснить присутствие жира, а сейчас мы объяснить не можем. И я, когда увидел эту свежесть, эту белизну, впечатление от страны - загаженная, но нетронутая. Можно так сказать? Впечатление такое, что может очень и очень она нам еще пригодиться, эта страна. Прекрасная страна, там столько хорошего. Мы еще не поднялись и не начали движение, мы собрались в Москве, а когда мы станем кочевниками, я думаю это произойдет, когда мы пойдем по Васильевскому спуску, и пойдем по стране на восток... И вообще - начнем столбить землю, начнем смотреть, что у нас там такое, потом мы дойдем до Якутска, и минус сорок два нам покажется вполне приятной погодой.

М.: Невероятно широко отмечалось столетие со дня рождения Леонида Ильича Брежнева и, поскольку уже есть люди, которые не застали эту эпоху, то у них могло сложиться впечатление, что Брежнев был такой милый человек, немножко любивший женщин, приятный во всех отношениях. И они уже как будто бы и не в курсе, что при Брежневе не было еды в магазинах, что при Брежневе людей ссылали в психушки и так далее... Как Вы относитесь к той эпохе? Вы о ней довольно много говорили, и к этому человеку?

Ж.: Я сам не смотрел эти фильмы о Брежневе, просто не очень приятно смотреть. То есть как человек, находящийся на самом верху государства, его живые черты, ну всегда живые черты есть в любом человеке... Я помню прекрасно всё, что было при коммунистах, каждое их собрание - это был суд над кем-то. Вот каждый, выдернутый отдельно - был нормальным человеком, в этом вся штука. Только собравшись вместе, они становились совершенно невыносимыми. Собравшись вместе, они судили, судили в виде "товарищеского суда", в виде райкома партии, в виде горкома партии, в виде комитета управления здравоохранения, управления торговлей. Всегда: они собрались, и кто-то один стоял перед ними и отчитывался. И вот недавно умер "туркмен-баши". Я всё время думал, у меня огромный недостаток - все время что-то думаю. Я думаю, ладно, я шутить не буду, шутить есть кому. Я думаю, я буду думать над тем, почему один человек может подчинить себе всю страну, как он это делает? В его подчинении находятся люди с войсками, находятся люди с промышленностью, находятся люди, у которых в подчинении тоже свои люди. Почему все подчиняются одному, почему все его боятся? Какие он находит такие точки, чтобы вот так вот руководить одному. И все его боятся. Вот один такой диктатор. И мне показалось, что он основывается на любви людей к подчинению. На том, что подчиняемся мы все. Я сам проанализировал свои отношения в семье - я подчиняюсь с удовольствием, что того, чтобы передать ответственность. Я, независимый человек! Как-то я говорю: "Я же отвечаю за всё, я же собрал гостей, я же отвечаю..." А мне кто-то сказал очень умный: "Ну снимите с себя ответственность". А как я сниму с себя ответственность? Я не могу снять с себя ответственность. И как легко, когда жена берет на себя ответственность. Наташа вдруг берет на себя ответственность - и я сразу легко себя чувствую, я хожу себе обычный, спокойный, совершенно легкий. И так все люди. Люди снимают с себя ответственность за всё, с удовольствием - и образуется такая страна удивительная. Страна, в принципе, рабства. И люди с войсками, с оружием... Он же безоружный наверху стоит. Что у него есть? Ничего у него нет! И убеждений особых нет, и ума особого нет - ничего у него особого нет. Конечно, есть какая-то хитрость, есть какая-то пронырливость, есть то, что он приобрел. Он приобрел то, что он потерял. Можно так сказать? Дружбу потерял, юмор потерял. Он это приобрел. Он приобрел силу, которую потерял. Он потерял взаимоотношения человеческие, и он приобрел это - потерю. Потерю человеческих отношений он приобрел.

М.: Вы сейчас о ком говорите?

Ж.: О туркмен-баши. Вот это сейчас тот случай, когда один Андрей не понял, о чем я говорю. Нет, ну действительно... И дальше начинается соревнование между нами, между людьми, которое было при туркмен-баши, которое было при Брежневе... Я же почему говорю - это же всё связано. Соревнования в рабстве, соревнования - кто изворотливей, кто талантливей. Так же целовать задницу - но талантливей, подтрунивая над собой. Целовать задницу, высмеивая себя - вот, дескать, Леонид Ильич или кто-то другой, я - талантливый человек, а я целую, потому что, действительно - вы еще выше!.. И что главное - каждый имеет какие-то льготы. Каждый из граждан, из рабов - имеет льготы. Каждый! Этот - за выслугу лет, этот - за работу в шахте, этот... Вместе со всеми льготами там не больше сорока-пятидесяти долларов, неважно. Но у каждого - льгота. И вы знаете, страшную штуку скажу - много счастливых. Больше, чем сейчас. Много счастливых! Гордость - меня уважают, меня всё время отмечают наверху, я имею льготы, я имею... Появились писатели с орденами, появились писатели с шофером, это бывает не у каждого писателя, это же всё дают сверху, он же снизу ничего купить не может, это всё раздается сверху. И как раз то неравенство, о котором столько говорили, как раз при Брежневе процветало. Я уже про Брежнева, не про туркмен-баши. Просто они связаны. Вот оно процветало, потому что мы все видели, ну как же... Я заглянул, извините меня, там же спектакль Райкина шел в театре "Ударник", то есть в театре Эстрады. Я заглянул - и был во дворе распределитель. Блин!.. Я туда зашел, охрана видит - какое-то лицо знакомое и что-то меня пропустила. Купить я ничего не мог, потому что ни удостоверения, ничего не было, там нужны были талоны. Там завтрак - это полтонны продуктов на завтрак, полтонны на обед, на всю семью давали. Я увидел оленьи язычки - консервы. Ну, икра - это всё мелочь. Икру они ели, намазывая на свежий огурец. И на соленый гриб - черную икру. Вы когда-нибудь попробуйте. Мы же этого не знали. Вот это и было неравенство. Наше желание передать ответственность за свою судьбу кому-нибудь другому - оно делает возможным продление вот таких людей... И потом мы долго ходим и говорим: "Почему вдруг?.." А невозможна диктатура, можно ее ненавидеть - Америку, но невозможна. Другое отношение к силе, там на силу отвечают силой, там невозможно. Там сплачивается толпа мгновенно, вооруженная чем попало. И поэтому я хочу закончить вот чем - я думал над этим и сейчас скажу. Наша жизнь, сегодняшняя, друзья мои... Как приятно говорить, когда тебя слушают, люди за это борются, ну просто веками...Сколько народу говорит, а их никто не слушает. Да в сумасшедшем доме таких полно. Вот я хочу сказать, наша сегодняшняя жизнь, которая нас раздражает враньем, вот, дескать, мы столкнулись впервые с тем, что человек человеку, оказывается, врет много. Тут и страховые компании, тут и жилье - всё врут. Она нас научила, сегодняшняя жизнь учит нас великим вещам - не верить на слово. Потому что вся жизнь в районе туркмен-баши, вся жизнь в районе Леонида Ильича Брежнева, была построена на том, что мы верили... На слово или на слово?

М.: На слово.

Ж.: На слово...

М.: А Вам можно как угодно говорить.

Ж.: Давайте - так. Кстати, вдруг Никита Сергеевич говорил: "Следующее поколение будет жить при коммунизме!" Чего вдруг? Ну откуда этот коммунизм? При нём жрать нечего было, за хлебом - дикие очереди. Какой коммунизм? Это даже не вранье, это чистый сумасшедший дом. И народ поверил. Ну а как же - старички, старушки. Ну конечно, народ поверил, и друг другу передавали: "Мы будем жить при коммунизме. Пятнадцать лет осталось". И было такое ощущение, что через пятнадцать лет откроются какие-то хляби, какие-то мосты, какие-то плотины и оттуда потечет молоко, мясо, масло - всё, что угодно, сапоги австрийские... Ну вот почему, невзирая на то, что действительно становится лучше всё, а настроение - неважное? А вот при диктатуре тогда - сколько было счастливых! А сейчас сколько обеспеченных и как мало счастливых. А потому что - особенности наши: беззащитность... Вот беззащитность! Я сейчас серьезно говорю, это без юмора, к сожалению. Беззащитность наша. Мы сейчас ходим по улице, эти же деньги, которые лежат в кармане, ты не знаешь, где хранить. Ты себя не знаешь, как сберечь. Никто тебя не защищает. Всё как-то расползлось так: милиция тебя не защищает, медицина тебя не лечит, учитель тебя не учит. Тупость, юмор мерзкий, мерзкое то, что мы видим по телевидению. Может быть, исключая эту передачу. Женщина - которая просто на глазах у мужа, больше я ничего не буду передавать... Но на глазах у мужа - использует чьи-то деньги... И перестает быть преданной, за чьи-то деньги... И муж говорит: "Да-да-да, ничего-ничего, всё в порядке..." Это становится тоже таким явлением. Это же всё влияет без конца. Ты не можешь быть счастливым, когда такое происходит. Вот что примерно я хотел сказать! Но я надеюсь, если каждый будет себе говорить "о'кей". Если вам будут говорить: "Как дела?" И мы научимся, как "там", там не дураки, там давно живут при этом всём, если мы будем говорить в ответ: "Всё прекрасно!" - то мы поверим в это. Если мы сами скажем: "Всё прекрасно!" Я пробовал встать перед зеркалом. Я сейчас утром встаю перед зеркалом, говорю себе: "Михаил!" Улыбаюсь: "Михаил, всё нормально!" И чувствую - верю.

М.: В декабре депутаты фракции... Вы как раз говорили о том, что есть люди, которых не слушают... Я поэтому вспомнил про Государственную Думу, и хотел Вам сказать, что в декабре фракция "Единая Россия" обратилась с посланием о том, чтобы снять Зурабова с должности. И возникает такая странная тенденция: вот когда-то во всём был виноват Чубайс, теперь во всем виноват Зурабов. У меня к Вам вопрос, как к "дежурному по стране", может быть, назначить кого-нибудь в 2007 году виноватым за всё, чтобы люди успокоились?

Ж.: Зурабов сейчас стал очень интересной фигурой, конечно. Мне кажется, скоро бюсты его будут на каждом перекрестке или статуи. И каждый сможет подойти и облегчить душу в любой форме. Мне не хочется идти легким путем и говорить, что ежели Зурабова так не любят, может быть, он прав? Это очень легкий путь. Потому что я знаю тех людей, которых я люблю: Гайдара, например, или Чубайса, которые повернули нашу жизнь, повернули решительно, мужественно. Вот поступком своим, своей жизнью - повернули нашу жизнь. Их ненавидят. Я очень хорошо отношусь к тем министрам в правительстве сегодня, как Шойгу, как Кудрин, как Греф, которые делают дело. Я знаю, кто они, я чувствую - это личности. То, что Кудрин до сих пор держит напор - "дай деньги, раздай мешок". "Дай стабилизационный фонд, высыпь сюда твой стабилизационный фонд и раздай". У меня сегодня вдруг родилось предложение: кто жадный - тот, который говорит "дайте мне денег" или тот, кто говорит "не дам денег". Конечно, это надо иметь мужество держаться. И дать возможность подняться всем, не раздавая. Дать бедному шанс, а не дать бедному сто рублей - вот что главное. Дать ему шанс. Вы знаете, трудно говорить - можно ли... Вот можно ли докторскую диссертацию утверждать всем народом? Может быть, Зурабов знает что-нибудь, чего мы не знаем? Может быть, не Зурабов, а вообще вся эта система? Ведь это же переход на рынок медицины. Это мучительная, конечно, штука. Я знаю одно - лекарства для пенсионеров должны быть бесплатные все. Это я знаю совершенно железно. Тогда, во времена Леонида Ильича, было 4-ое управление. Посмотрите, они все жили до семидесяти восьми, примерно, лет. Не помирали! Только члены Политбюро, остальные помирали довольно рано. Члены Политбюро держались очень хорошо. Это почему? Как я узнал у медиков - регулярный осмотр. Даже злокачественные опухоли при регулярном осмотре, при ранней ликвидации - вполне. Как сказал один врач: "Нет людей больных, есть люди плохо осмотренные".

М.: Михал Михалыч, мы переходим к той части нашего вечера, когда Вы читаете свои новые рассказы.

Ж.: Вы знаете, я сегодня прочту побольше...

* * *

О Новом годе.

Если бы люди не старели, был бы запрет на появление новых.

Вы на это пойдете?

Я на это не пойду...

* * *

Сегодня при таком количестве войн, ураганов, наводнений и взрывов, нельзя говорить: "Мне не повезло".

Надо говорить: "Тьфу-тьфу-тьфу, повезло мало".

"Тьфу-тьфу-тьфу, повезло меньше, чем вчера".

"Тьфу-тьфу-тьфу, совсем крошечно повезло..."

* * *

С женщинами что-то стало происходить:

1) Отхлынули

2) Не держат слова

3) Не обращают внимания...

* * *

В Одессе зубные протезы ставят под наркозом.

Народ просыпается черт-те в чём.

Один выскочил в золотых зубах...

* * *

Я в мужчинах здорово разочаровался.

И живут недолго, и беспомощны.

В лифте отсекло его от жены, он заполошился, закричал:

- Галя, Галя!

Все его успокаивали...

* * *

Все-таки у женской любви язык особый.

Первый - единственный.

Второй - единственный.

Третий - единственный.

Потом идет толпа мерзавцев брошенных...

* * *

- Почему бы Вам не написать что-нибудь серьезное?

- Пишу, вы меня как раз оторвали.

- Что пишите?

- Детектив.

- О чем?

* * *

М.: Спасибо большое, Михал Михалыч, мы переходим к апофеозу нашей истории - к вопросам, которые задают зрители. Они их задают из разных точек, и первым у нас будет видео-вопросы.

Вопрос: Здравствуйте, Михал Михалыч! У меня к Вам такой вопрос: снятся ли Вам смешные сны и, если снятся, то как часто?

Ж.: Вот сон не помню, но помню, что проснулся от хохота. Смешные сны, конечно, не снятся, я такого не видел. Во сне ты всегда куда-то бежишь и не можешь добежать, ты очень хочешь и не можешь это сделать, вот всё время ты хочешь и не можешь. Ты хочешь и не можешь. Вот в основном вот это. А вопрос очень хороший насчет смешных снов.

М.: Послушаем следующий...

Ж.: А формулировки, бывает, рождаются прямо во сне.

Вопрос: Здравствуйте, Михал Михалыч! Меня зовут Яна, я из Питера. Питер, привет. У меня для Вас такой вопрос: если бы Вы родились женщиной, Вы бы меньше стали уважать мужчин?

Ж.: Если бы я родился женщиной, я бы вообще их не уважал. Как можно уважать тех, кто претендует на тебя? Что чувствует человек, которого хотят? Ужас! Я бы чувствовал ужас. Вот если бы меня всё время кто-то хотел - господи, боже мой! Я бы вот такой замок купил. Я поэтому не представляю это существование.

М.: Наша передача выходит в начале 2007 года, но, тем не менее, хочется подвести итоги прошедшего года, у меня два вопроса по этому поводу. Первый вопрос Вам: хочется что-то глобальное спросить. Что такое "государство" с Вашей точки зрения?

Ж.: Держава, государство, страна и родина. Держава - это то, что угнетает своих и угнетает еще кого-то, какие-то народы. Это держава, империалистическая держава. То, чем мы так гордились. Государство - угнетает только своих. Страна - это круг друзей, ограниченный государственными границами. Страна - это откуда мы выезжаем и возвращаемся. А родина - откуда мы с легкой тоской выезжаем и ощущение, что тебе говорят: "А вы надолго?" И когда возвращаемся на родину, так тебе и слышится: "Ну наконец-то!" Вот тебе так слышится. Вот я это видел, когда в какие-то страны приезжаешь, там для своих - отдельный проход, для граждан этой страны. И я всё время мечтал... Какая массовая эмиграция была из нашей страны! И никто не сказал: "Куда вы едете?! Почему вы уезжаете?" Как можно не сказать "почему вы уезжаете"? Как можно этого не спросить? Вот это - родина. Государство всё решает годами. Если ты прибежишь к государству и скажешь: "Тонет пароход!" - годами будет этот вопрос решаться. Пока человек не возьмется. Пока жены моряков не возьмутся за дело, это будет решаться годами. Государство - это взятки. Государство - это разрешение. Этого быть не должно.

М.: Люди же не знали, о чем я буду спрашивать, а спрашивают, в сущности, о том же, о чем я, но по-другому. Владимир, вопрос по Интернету: "Уважаемый Михал Михалыч, можно ли обязать государство любить народ?"

Ж.: Действительно, очень интересно. Надо как-нибудь, чтобы народ куда-то выехал хотя бы на короткое время. Оставить государство без народа, то есть без нас. И тогда что-то произойдет, тоска какая-то появится у них. Не может так быть, они же себя прокормить не могут. Ну, армия останется, чиновники останутся, таможенники останутся, милиция останется. А нас не будет, а мы выехали.

М.: А куда?

Ж.: Андрей правильно спрашивает - куда мы выехали? Ну не выехали, а вышли.

М.: Куда?

Ж.: А здесь очень большая страна. Ну, мы спрятались в лесах.

М.: В конце года и в начале следующего года принято задавать вопросы типа "главный фильм", "главный писатель", "главное что-то". Я хочу в связи с этим задать Вам два таких последние вопроса: какой для Вас главный запах уходящего года и главный цвет?

Ж.: Вообще наша страна - северная. Для меня цвет нашей страны - белый. Для меня запах - это запах мороза. И очень неприятно видеть на белом цвете, на белом снегу - пыльные машины. Я до сих пор хочу, чтобы "низ" моих брюк был чистым. Я хочу, чтобы туфли были блестящими. Почему, как только сюда приезжаешь, ты сталкиваешься с пылью, с грязью, с тем, что ты должен чистить, что ты должен очищать щеткой обувь и это всё остальное. Я за то, чтобы был запах и цвет чистоты. Когда мы смотрим на гламур наших девочек, на гламур этих журналов, всё-таки легкое ощущение того, что на немытость это все надето. Пусть будет чистота в тряпье. Мы ее увидим, эту чистоту. Ну пусть будет чистота. Сейчас такой культ тела, сейчас всё подчинено телу, телу, телу. Поэтому абсолютно отодвинуты все люди, которые не обладают таким телом или у которых возраст не позволяет раздеться, к чертовой матери. Тут же чтобы раздеться, и чтобы тебя увидели. Не могу я - сейчас разденусь и... Тело, конечно, предмет гордости, но не предмет зависти. Вот мне кажется, что если бы встретились я и Шварценеггер, мы бы оба посмотрели друг на друга свысока.

М.: У меня вопрос теперь, точнее, просьба к залу. Кто хочет задать вопрос, поднимайте, пожалуйста, руку. Вам передадут микрофон, и вы сможете это сделать.

Зрительница: Я восхищена Вашим потрясающим чувством юмора, Вашей самоиронией...

Ж.: Вы считаете, даже когда я читаю грустные вещи, там тоже есть юмор?

Зрительница: Да, это есть. Я это чувствую, я это слышу. Я обожаю, как Вы лукаво прищуриваетесь, как Вы наклоняете голову, когда держите лист бумаги. Я думаю, что я не одинока в этом. Вас обожает огромное количество людей. А вот вопрос мой, может быть, покажется странным. Скажите, а была ситуация, когда вот такая бешеная популярность, такая любовь, такая известность Вам помешали?

Ж.: Я сейчас скажу. Если бы мы, не дай бог, с вами решили встретиться где-нибудь, мы бы не смогли этого сделать. Потому что эта узнаваемость, которой я добивался и которая страшно мешает, она мешает жизни. Трудно появиться. Невозможно остаться незамеченным. Вы видите, что происходит с людьми, которых все узнают, они не могут нигде, ни с кем, сесть в машину. Не могут даже участвовать в пожаре. Потому что всё об этом узнается. И всё ограничивается только таким вот - если ты порядочный человек и не хочешь никому причинить неудобство. Это ощущение, что ты своей жизнью можешь кому-то навредить. Вот это вот и есть главное - то, чего ты добивался, что тебя узнают все - тебе мешает.

М.: Мне как-то стало так Вас жалко, я Вам могу сказать массу мест, где Вы с девушкой можно встретиться спокойно. Вы напрасно прямо так... Ну нет, не с этой девушкой, а с любой другой...

Ж.: Мы все говорим в переносном смысле этого слова.

М.: Нет, ну и я в переносном, но всё не так трагично.

Зрительница:

Вы наш хохмач, наш богач, наш кумир, наш искус,

Как же сладок одесского юмора вкус.

Всё запомнить, вобрать бы, впитать бы, успеть.

Ах, Жванецкий, возможно ли Вас не хотеть!

М.: Это вопрос?

Ж.: Я чувствую себя съедобным.

М.: Пожалуйста, кто еще хочет? Микрофон только возьмите.

Зрительница: Уважаемый Михал Михалыч!

Ж.: Верю.

Зрительница: Одесская область, город Измаил. Хотелось бы узнать, есть ли в Вас любимый день в году, который ждете, и который Вас радует из года в год.

Ж.: Любимый день? Вот, я хочу сказать. Это день, когда я приезжаю в Одессу, примерно 1 июня, когда у Митьки, у сына, каникулы. Мы собираемся все вместе, мы приезжаем туда. Я там сижу, у меня второй этаж, я сижу там абсолютно один. Вот я вижу море. Я меня, как я писал, "водой заполнены окна". Вот так вот заполнены окна. И я вижу - пароход проплывает лично мимо меня. Я земли не вижу, я вижу лично пароход плывущий. Я слышу крики. Там внизу пляж и, если дождь, там такие крики, вначале идут крики: "Эй, Таня, Маня!" Потом: "Ой, дождь, дождь! Ой!" Либо в воду от дождя прячутся, либо что-нибудь: "Ай, дождь, дождь! Маня, Таня, быстро собирайтесь, одевайтесь!" Вот я тогда чувствую вот этот день, когда я приезжаю, это самый счастливый день в моей жизни. Потом такой же счастливый день, когда я оттуда уезжаю и приезжаю сюда.

Зритель: Михал Михалыч, мы, конечно, Вас любим, но вопрос такой...

Ж.: Конечно, мы вас любим, но слушайте...

Зритель: Это совершенно естественно, Вас нельзя не любить. Вопрос такой. По-моему, полтора года назад, было голосование на радио и женщины ответили на вопрос, от какого мужчины они больше всего хотели бы родить ребенка. Вы, естественно победили. Вопрос конкретный такой: Вы помогли этим женщинам? Вот электорату, который за Вас проголосовал, Вы как-то что-то предъявили за это время?

Ж.: Замечательный вопрос. Оцените мою скромность - я упоминал об этом, какое-то время упоминал, конечно, это был большой праздник для меня. Оказалось, что национальность ни при чем, возраст ни при чем, что женщины настолько умнее всех остальных... Женщина, которая хочет иметь ребенка, вообще, когда смотрит на мужчину по-настоящему, она видит двоих: отца и сына своего от него. У женщины же ребенок рождается внутри, у мужчины он рождается снаружи. Конечно, если по Ваниному совету, я бы должен сейчас предъявить огромное количество детей. Такой "опрыскиватель", "сеятель", который где-то еще что-то натворил, еще что-то натворил. Ну у меня же есть все-таки семья. Хотя я после этого сообщения по радио не хотел возвращаться домой. Уж больно это всё... Ну просто когда такой электорат... Ну просто - иди в любой дом...

М.: Мне остается пожелать зрителям в студии и тем, кто смотрит нас по телевизору, чтобы счастливых дней в наступившем году у вас было больше, наша передача закончена. Мы встретимся через месяц на канале "Россия", спасибо, всего доброго, удачи.