Дежурный по стране, 07.05.2007

М.: Вы знаете, всегда, когда так встречают Михал Михалыча, хочется начинать с чего-то веселого и оптимистичного и почти никогда не получается. Мы обозреваем прошедший месяц, и это был месяц утрат. Борис Николаевич Ельцин, Мстислав Леопольдович Ростропович, Кирилл Юрьевич Лавров и каждый из них, конечно, достоин того, чтобы ему была посвящена передача и не одна. Но мы должны поговорить о многом и, поэтому, когда мы с Михал Михалычем советовались, как в такой ситуации быть, мы решили по очень простому принципу - из всех этих людей Михал Михалыч чаще всего встречался с Борисом Николаевичем Ельциным, вот о нем мы сейчас и поговорим, с него начнем нашу передачу.

Ж.: Борис Николаевич был моим Президентом. Я говорил тогда, что я был "за ним замужем", и я готов был защищать его. Мне было все равно, извините меня, бывал ли он прав или неправ, бывал трезв, бывал нетрезв. Ничего страшного, я как жена - я принимал его таким, какой он есть. Потому что такой породы человеческой, их было трое в моей жизни - люди такой породы - Ефремов Олег Николаевич (вот посмотрите, как они похожи и похожи даже поведением), Борис Николаевич Ельцин и Виктор Леонидович Ильченко - Витя Ильченко. Они, в принципе, все ушли рано и почти по одной причине - вот это сердце, которое не выдерживало. И они употребляли спиртное, потому что не выдерживало сердце и всё было ощущение, что это защита. Это были великие русские люди, мощные мужчины... Так представить себе, как провожала его Наина, жена, вы видели, как она гладила руками это лицо в гробу. И как люди завидовали. Мы завидовали, мужчины. Потому что я не знаю, жена кого так будет провожать. Так провожают только очень хорошего человека, очень хорошего. И так оно и было. И плюнем на все сплетни. В общем, Бориса Николаевича больше нет, и чем мы будем дальше от него отходить, тем он, как ни странно, будет становиться все выше и выше. Так мне кажется. Спасибо за внимание.

М.: Политический кризис на Украине хочется с Вами обсудить. Вот эти люди, которые борются на Украине, вот начальники, они что-то кроме власти не могут поделить? Или они борются просто за власть? За что они борются? Вот я уже не понимаю этого. А Вы, наверное, понимаете.

Ж.: Те, кто у власти, за власть не борются.

М.: А за что же тогда они борются?

Ж.: За то, чтобы остаться у власти. Те, кто рядом с властью, борются за власть. У нас, на Украине, идет борьба за честные выборы. Что такое честные выборы - подсчет правильный. Но победит ложь! Вот победит ложь при правильном подсчете голосов. Победивший не знает, что делать - сразу. Ну сразу не знает, что делать, потому что не "то" победило. Уже побеждало один раз, сейчас опять победит. Конечно, потому что бороться с фанатизмом невозможно - страшно покоряющая вещь. И правда всегда выглядит жалкой. Ложь настолько празднична, хорошо одета, ярка, многословна, убедительна, она почти всегда побеждает. Это как оперирующий профессор и профессор, читающий лекции. Оперирующий - выглядит гораздо хуже. Я думаю, что мы ждем, на Украине, что будет послезавтра. Ну, побеждают фанатики, пользуются негодяи, потом негодяев постепенно сменяют люди, технически образованные, которые поднимают страну. Вот Украина ждет, что будет послезавтра, Россия ждет, что будет завтра, как мне кажется. Европа ждет, что будет вечером. Ближний Восток - что утром произойдет. То есть для всех время течет по-разному.

М.: А есть такие страны, где люди просто живут, ничего не ждут, а живут себе и живут?

Ж.: А вы не приехали ли оттуда случайно?

М.: Нет, а на самом деле, есть такие страны? Я приехал из Европы. Вот есть такие страны, где люди живут, ничего не ожидая?

Ж.: Да есть такие страны, конечно. Ну страны, где интересно не ожидать политических новостей, где ничего особенного не произойдет, если одно лицо сменит другое. Я думаю, что здесь будет постепенно также. Очень хочется заняться строительством мостов, дорог, станки делать, программировать - уже что-то делать нормальное, проектировать что-нибудь. Сидеть в конструкторском бюро хочется - здесь, в этой стране. Ну что мы из-под себя всё продаем? Мы уже почти всё продали. Мы им продаем то, что горит, они нам - то, что едят. Без конца так. То есть у нас водка и нефть - всё горючее. Мозги наши, которые попадают туда, работают прекрасно, но в тех условиях. И ведут себя прекрасно, и не пьют, и не хамят. То есть значит нам - что нам нужно? Другое окружение. Не знаю, я сейчас буду думать над тем, что я сказал.

М.: Одна английская газета сообщила, что Роман Абрамович хочет провести свой отпуск на Луне. Это будет стоить ему триста миллионов долларов. Вот если бы у Вас были лишние триста миллионов долларов, Вы бы где хотели провести отпуск?

Ж.: Если бы мне дали триста миллионов, я бы спился, я бы не потянул. Я бы не потянул, это не отдых. Что-нибудь знаете, ну развратился бы и спился, ну что-нибудь такое - купил бы себе вагон железнодорожный и там бы пил, мне всё равно - где. Снял бы зал Чайковского, пил бы там. Либо бы там собрал друзей, выступил бы перед ними. Купил бы кому-то штаны, кому-то еще бы что-то купил. Машину бы купил кому-то. Ну машину нельзя покупать, он уедет - его не найдешь, с ним надо пить. Поэтому надо, чтобы он был рядом, компания нужна. Чтобы она двигалась. По реке чтобы она двигалась. Вот я поэтому и говорю, что очень хорош вагон, речной трамвай, где коллектив сидит, пьет и меняется пейзаж. Но вы заметили, что здесь ни слова нет о работе? Я даже не притворяюсь - триста миллионов - куда я пойду, на какую работу? Чего вдруг? Единственное что - можно вести репортаж: сколько было, сколько осталось. Это волнующее место в этом деле. Поэтому я трудно себе всё это представляю. Конец этого всего отпуска уже виден, правда? С какими-то медсестрами лежать под капельницами где-то. Вместе с врачами и медсестрами. Я всегда мечтал - врачу поставить капельницу, медсестре, мне, еще кому-то и лежать, беседовать. Беседовать просто, в этом состоянии очень хорошо беседовать. Так что фантазия тут быстро очень иссякает, просто очень быстро. Огромные деньги - огромная ответственность. Человек даже не может свободно перемещаться. Идет охота за деньгами. Чувствуется, даже когда подходишь к такому человеку, чувствуешь, как он настораживается, и ты сам настораживаешься. От него тебе передается мысль: "Не попросить ли денег?" Этой мысли у меня нет. Но настолько я чувствую, что он готов как-то защититься от этого. Вот как раньше просили в обкоме партии. Как один человек говорил: "Им только улыбнись - сразу что-то попросят". Они всё время настороже. Жуткая жизнь, тяжелейшая жизнь. Я не хочу. Поэтому я бы пил, потому что много денег. Кто-то бы у меня просил, я бы не давал.

М.: Демографы подсчитали, что к 2025 году девушек будет на 12 миллионов больше, чем парней.

Ж.: На Земле или в нашей стране?

М.: А какая разница - вообще или в нашей стране...

Ж.: А я о тех не знаю, я о наших знаю...

М.: Ну конечно, поэтому давайте о наших говорить. Это не важно, важно то, что девушек будет значительно больше, чем парней. Что бы Вы могли посоветовать этим девушкам?

Ж.: Я советую заняться бизнесом. Это врожденное дело для женщин. Хватит нашим женщинам... Вот чувствуете - я в этом специалист, сразу оживился и есть о чем поговорить. Хватит нашим женщинам засовывать руку или ногу мужчине куда-то в пасть. Не настолько уж мы такие сексуальные гиганты, чтобы прощать нам всю ту муру, которую мы несем. Сколько можно? Почему она должна, в конце концов, вот это пытаться продать - саму себя. Она прекрасно соображает. Они сейчас очень хорошо ездят все на машинах. Правда, конечно, я не люблю за ними ехать. Она одновременно говорит по телефону и при этом еще управляет. Но ведь выкручивается, выворачивается как-то, как-то едет. Они же вытаскивали своих мужей в эмиграцию - это они вытаскивали. Тащили, заставляли там быть таксистами, официантами, кем угодно, убирать - только иди работай. Они физически не выносили (те, кого я знаю) - физически не выносили речи Политбюро. Не выносили они все эти разговоры типа "подлинный" и так далее. И вот они так сейчас... Поэтому 12 миллионов - вполне... Они себе купят любовь нашу... Купят, купят...

М.: Про Первое Мая вот хотел спросить. Прошли всякие демонстрации... Вообще, у меня такое ощущение, что наши руководители всегда найдут что-то, что продемонстрировать. Этот праздник называют по-разному, но все равно очень часто говорят, что это день какой-то "солидарности". То ли трудящихся, то ли международной. Вы вообще бы могли с кем-нибудь в этом мире солидаризироваться? Вот есть такие люди, или организации, или страны, с которыми Жванецкий хотел бы солидаризироваться?

Ж.: Нет. Я человек одинокий.

М.: Переходим к следующему вопросу?

Ж.: Абсолютно одинокий человек. Продаю одиночество. Вот человек, которому повесили микрофон - он совершенно одинокий. Что или кто мне сейчас может помочь? С кем ты будешь солидаризироваться? Хрен его знает, не знаю. Еще не знаю пока. Хотя есть, конечно. Но еще пока не знаю. Поэтому я продаю как бы свое одиночество - плоды своего одиночества. Публика покупает, и я за счет этого еще покупаю свое одиночество на какое-то время. Потому что я люблю себя одного. Не в том смысле, что только себя. А в том смысле - люблю, когда я один. Эта моя работа и времяпрепровождение. Хобби - поспать. А работа - побыть одному. Солидаризироваться... Я тут сейчас проехал по Украине: Днепропетровск, Харьков, Краматорск. Новокраматорский механический завод - огромный. Он делает огромные экскаваторы, он делает огромные валы для электростанций, гребные валы для судов. Ну что это - праздник, казалось бы, солидарности трудящихся. Но там этот директор, Скударь, работает круглые сутки, я с ним встречался в выходной день. Совсем другой завод, чем мы себе представляем. Станок делает всё сам. Токарь сидит на компьютере, задает размеры, станок даже, по-моему, меняет резцы. В общем, ребята, это совершенно другая жизнь. Он приводит слова (этот Скутарь, директор), слова Ленина о том, что "от каждого по способностям, каждому - по его труду". Оказывается, это принцип не коммунизма, а капитализма. Я думаю, что Владимир Ильич, наверное, его так дальновидно сформулировал. И я смотрел на эти станки, которые сейчас стоят по шесть миллионов евро, я смотрел на эту производительность, в сто раз большую, на этот завод и на этого директора, такого крепкого, энергичного и, конечно, хочется солидаризироваться в этот клуб, который называется Новокраматорский машиностроительный завод. Это клуб, пятнадцать тысяч человек - члены этого клуба, попасть туда на работу невозможно. Три-четыре парковки машин. Два конструктора, которые сидят за кульманами. Помните, кульман - это доска чертежная, старинная-старинная. Они мечтатели. Два мечтателя, которые мечтают на огромной зарплате. Они мечтают. Остальные сто конструкторов сидят за компьютерами, чертят. Не знаю, как чертить на компьютере, я уже не знаю. Другая жизнь совершенно, это уже солидарность.

Я сам хожу в клуб. У меня есть такой клуб "Спасатель", где МЧС. Тоже вот интересное собрание людей. Вот это то слово о солидарности. Ну там приходят спасатели, которые видимо только что вернулись из наводнений каких-то, пожаров. С ними интересно. Я туда хожу, потому что там банька, там можно выпить, посидеть и можно услышать живую человеческую речь, анекдотов много, мерзких довольно. Но люди нормальные, это люди из жизни. Если ты хочешь что-то чувствовать, ты туда идешь к ним. Так что вот с кем я хотел бы солидаризироваться. А я пока занимаюсь своим одиночеством, и мне это нравится. Спасибо за внимание.

М.: Событие, которое невозможно обойти, это бойня в Вирджинии, где один человек ни за что убил тридцать два человека. Я даже не буду называть, как его зовут, потому что слава Герострата у него уже есть. Это ужасно, но подобные события происходят, к сожалению, достаточно часто. У меня к Вам вопрос такой. Вот можно ли сказать, что количество злобы в мире увеличивается? Вот, например, что за Вашу жизнь злобы в мире стало больше?

Ж.: Если считать войну делом техническим, чисто техническим, то злобы, может быть, стало больше. Если техническая такая чисто расчетливая война, может быть вполне. Но сейчас правит миром Голливуд. Правит миром художественная часть, люди из художественных произведений. Ничто так не совершенствуется, как оружие - бесконечно. Бесконечно совершенствуется, доводится до абсолютного. В то же время Америка сама предпочитает, чтобы оружие продавалось свободно - и правильно. И это правильно, мне это нравится. Здесь - я беззащитен. Мы все беззащитны. Потому что я не знаю, что в случае нападения делать - ноль два набирать? И что? "Где вы находитесь?" Откуда я знаю, где я нахожусь - я бегу. Я бегу и разговариваю по телефону. Где-то там мост я пробегаю, черт его знает. Меня вот где-то выкинули из машины, и я бегу. Я не знаю, вот бегут за мной, ноль два я набираю, а где я и куда, и никто и не хочет приезжать. Просто я говорю: "И чего? Где?" "Бегите на Сталелитейную шестнадцать дробь восемнадцать, там отделение милиции". А где эта дробь? Куда бежать? Поворачивать налево, направо? "А вы где сейчас?" Я не знаю, где я сейчас. Вот это разговор с "ноль два". Вот такой вот идиотский разговор. В общем, кончается все советом скрутить их и привести в милицию.

М.: В это период наш нынешний президент, Владимир Владимирович Путин, обратился со своим ежегодным посланием к Федеральному собранию. И потом журналисты стали обсуждать, хватит ли денег, которые обещал Путин и так далее. Мне бы хотелось понять, что такое сегодня, на Ваш взгляд, свобода и демократия?

Ж.: Я раньше чувствовал движение и чувствовал дорогу. Сейчас я чувствую только движение, я перестал чувствовать дорогу. То есть направление. Я под собой не чувствую дорогу. Вот движение есть, а куда, что - не знаю. Но для меня демократия - это еда, это самые простые вещи - еда, одежда, туфли по размеру. Это женские ноги без мозолей - большая редкость в нашей стране. Это Интернет. К сожалению, всё пришло оттуда, давайте смотреть правде в глаза. Из демократических стран. Хотя оттуда приходит и всё остальное - то, что нас так дико раздражает, но которое тоже входит в это понятие - демократия. У демократии есть свои дикие минусы. То есть то, что продается, то и производится. Сюда входит порнуха, наркота - всё это производится. Фильмы вот эти - производятся. Пистолеты производятся, оружие производится - тоже продается. Женщины продаются. И всё это деньги. Значит, демократия - вот это такая штука, это наука, это лекарство. Штаны, носовые платки - это демократия. И всё - чего тут мудрить. Чего особо говорить "демократия", "выборность"... Ну, выборность... Живут по семьдесят-восемьдесят лет. У нас - пятьдесят восемь, пятьдесят девять. Причем не знаю, то ли лучшую часть жизни пропускают, то ли лучшая часть еще впереди, после пятидесяти восьми - не знаю. Демократия у нас связана со свободой слова, вот что нам отравило всю жизнь - свобода слова. Телевидение, радио - нам очень тошно было от этих всех сообщений, просто мы все сдурели и всё свалили в общем... Нам говорят "вы такие", мы говорим "вы такие" и так бесконечно. Что-то я еще хотел сказать, насчет свободы, да... Свобода, мне кажется, это не совсем демократия, как вы считаете? Ну, свобода - это свобода. Короче, я свободу себе представляю так: не нарушайте моего одиночества и не оставляйте меня одного. Вот это моя свобода. В концерте у меня свое место и свое время. В нем выступают разные конкурирующие артисты. Я выступаю на своей территории - территории своего номера, не мешая никому, не тяну на себя одеяло, я всегда чувствую общий концерт. С тем, чтобы общий концерт был успешный, не тяну на себя одеяло, не пытаюсь петь дольше всех, держу себя в руках. Даже провалился - ну, значит, и отвалил, на радость. Потом, если ты хорошо очень работаешь номером, публика намекает, что можно было бы тебя послушать и отдельным, самостоятельным вступлением. Так появляется сольный концерт. И у кого-то еще появился сольный концерт. Мы работаем в разных залах. Мы оба свободны. И публика, которая свободна, выбирает, куда пойти. Я сейчас свободен, между мной и текстом никто не стоит, никакая одутловатая рожа пока еще не стоит.

Этот микрофон ведет куда-то сюда? Я надеюсь, я надеюсь...

М.: А вот в таком глобальном смысле, вот не в смысле просто творческом, а в глобальном смысле - Вы считаете себя свободным человеком?

Ж.: Абсолютно. Я свободный человек. Не знаю, как-то так повезло родится... Может, оттого, что в Одессе - там всегда приезжало начальство наводить порядок. Значит, там были свободные люди. Мне сейчас это говорят просто другие люди, режиссеры: "Миша, я завидую, ты такой свободный человек..." Вот - почему-то свободный человек. Я не могу сказать, что говорю что-то политически правильное или я изрекаю какие-то истины - нет, просто за мной, наверное, интересно наблюдать. Может быть, более интересно, чем слушать - может быть. Может быть... Но вот кто-то сегодня мне позвонил, он опять слушал "Собрание на ликеро-водочном заводе" и, тем не менее, говорит, что опять произвело хорошее впечатление - не умирает это всё. Я тут подготовил кое-что, чтобы прочесть. Вот я посмотрел, в какой обстановке... Это называется как "Послание Федеральному собранию", да? В какой обстановке... Я прочту произведение давнее, но действительно, если мы издеваемся над словом "создать атмосферу", то сейчас - атмосфера создана. Я не знаю, к кому Президент обращался, кто там будет выполнять это всё, мы уже говорили - те, кто записывает что-то... Сидят и записывают... Во-первых, это всё можно прочесть, во-вторых, может быть, они же ему это писали? Это все время что-то записывать... И я вспомнил этих людей социализма - тех, кто попроще, не тех, кто сидит наверху.

* * *

"Люди социализма"

Оттопыренный зад, согнутый позвоночник. Руки до земли. К рукам приросли две кошелки. Загорелые кисти, шея и одно колено от дыры в штанах. Грудь в форме майки...

* * *

Птичка не усидит, дергается, дергается.

- Чего суетишься, чего дергаешься?

- А кормиться надо. Кормиться и плодиться. Плодиться и кормиться.

Если бы их не поедали другие, которым тоже плодиться надо...

* * *

Наш новый русский в Гонконге сел на рикшу, и того оглоблями подняло в воздух...

* * *

Все, гады, с моторами, только орлы рассчитывают на себя.

Выглядят они, конечно, угрожающе, но прилетают поздно, когда уже все всё расхватали...

* * *

Я, вы знаете, что хочу - сейчас на каждой передаче я буду читать по одному приветствию. У меня много друзей, которым я писал приветствия. Вот я хочу Макаревичу прочесть.

* * *

Макаревичу пятьдесят лет.

Копеечный возраст.

Мелкий юбилей...

* * *

М.: Переходим к вопросам, которые задают зрители. У нас есть несколько видео-вопросов, они будут на этих мониторах. Давайте первый видео-вопрос.

Вопрос: Здравствуйте, Михаил Михайлович, меня зовут Люба. У меня к Вам вопрос. В иностранных языках "пьяный" обозначается одним словом. Что касается русского языка, в нем существует несколько определений: "навеселе", "подвыпивший", "запойный"... Объясните, почему так.

Ж.: Потому что у нас это - вся жизнь. Ну я пожалуй что ответил. Сюда входит и чтение лекций, и слушание лекций и мало ли что. Ну в общем, очень широкий профиль, где наши люди, слегка подшофе, могут участвовать.

М.: Следующий вопрос.

Вопрос: Здравствуйте, Михал Михалыч! У меня к Вам такой вопрос, хотели бы Вы быть потомственным москвичом из большой благородной семьи.

Ж.: Конечно, конечно я бы хотел быть потомственным москвичом из большой благородной семьи. Я хотел бы быть высоким, кудрявым, задавать вопросы Жванецкому хотел бы, сидеть, чувствовать себя прекрасно, иногда реагировать на то, как он мучается, а иногда поддерживать его в его попытках. Так что я хотел бы очень этим всем быть, но мне не удалось, поэтому я мучаюсь в том размере, какой я Вам показываю.

М.: Я хочу Вам сказать, Михал Михалыч, что быть высоким, кудрявым и задавать вопросы Жванецкому не так просто, как кажется. У нас есть вопросы, которые приходят на адрес ВГТРК, вы сейчас его видите. Вопросов очень много, но я Вам хочу задать вопрос очень простой. Вот он мне понравился тем, что он очень простой: "Михал Михалыч, а кого Вы любите?"

Ж.: Ну я люблю, во-первых, тех, с кем я живу. Нас четверо, я уже неоднократно говорил. Я, Наташа, Митька, кошка Феликс. Обожаю этого кота, обожаю. Это оказалась "она", вначале мы думали, что это "он". Ну заглядывали-заглядывали - Феликс и всё! Повзрослел, забеременела, оказалась - Фелиция. Обожаю, вот обожаю это свободное независимое существо, надменное. Кайфую возле него. Как смотрит на мир, как лежит на окне, какая горделивая осанка. Как заложено природой это всё. Во мне нет чувства собственного достоинства. Никакого нет, уместно страдаю, нет его. Так не хватает уверенности в себе, елки-палки. Ну, любишь-любишь, конечно, поменьше любимых-то, уже сейчас побольше любящих. С возрастом, знаете, желание заработать постепенно переходит в желание сэкономить. Сужаешь поле своего желания и на ком-то сосредотачиваешь. Люблю своего зрителя, того, кто приходит послушать меня. Кто мне прощает неудачи. Я их сам себе не прощаю. Я себе скверно чувствую, чувствую - не идет, бывает так. А люди прощают. И приходят в следующий раз опять. Это ли не подвиг!

М.: Теперь мы переходим к вопросам из зала, пожалуйста.

Зритель: Как Вы думаете, почему католикам на день Святого Патрика разрешают маршировать по центру города, а вот несогласным не разрешают проводить демонстрации, когда они начинают мирное шествие, их избивает ОМОН.

Ж.: Да, потому что католиков никто не боится. Кто боится в Лондоне католиков?

М.: Нет, имелось в виду - здесь.

Ж.: Ну а что ж вы хотите - чтобы разрешали протестовать? Какое-то время разрешали-разрешали, потом прекратили, потому что как-то это всё разрастается. Если бы это были одни и те же люди, которые протестуют, ну протестуют там двадцать-тридцать человек, протестуют-протестуют, к ним бы привыкли. Очень удивительно, что так боятся протестующих. Такая, знаете, мода сезона появилась. Где цвет хаки такой в моде в этом сезоне, палочка такая резиновая - дубиночка, наручнички на пояске. У меня такое произведение есть, я его просто пытаюсь пересказать, погончики там, пуговички здесь, шашечка такая, газовый баллончик там висит тоже где-то на поясе. Это выставка мод ОМОНа. Я не знаю, почему такое количество милиции, страшное количество милиции против этих людей. Значит, очень легко испугать.

Зрительница: Здравствуйте, уважаемый Михаил Михайлович!

Ж.: Я ждал от вас вопроса!

Зрительница: Ой, я очень долго готовилась. Мне хотелось задать Вам очень много вопросов, но я задам...

Ж.: Начните с последнего.

Зрительница: Да. Я недавно узнала, что Михаил Барышников был Вашим хорошим знакомым. Михаил Барышников участвовал в проекте фильма-сериала "Секс в большом городе", в качестве приглашенной звезды. Вот у меня вопрос такой: согласились бы Вы участвовать в качестве приглашенной звезды в каком-то проекте, может быть, в художественном, в нашем или в иностранном? Зная Вашу любовь к женщинам...

Ж.: Секс в городе поменьше. В не очень большом. Я бы свой сериал назвал "Большой секс в маленьком городе". Ну вы знаете, Миша Барышников, Михаил Николаевич, будем так называть его, он достоин этого, ему уже больше пятидесяти лет, он прекрасный актер, прекрасный человек. Но когда я приехал в Нью-Йорк в первый раз и увидел портрет его "Добро пожаловать в Нью-Йорк", портрет моего товарища, по-моему, ему просто было что предложить на Западе. Он это предложил в Канаде. Знаете, я мог вывезти мозги, но они тогда были не нужны. А вот то, что он привез туда, было нужно всем. Но когда уже я встретился с ним там - ой, вы не представляете, что у него там было. И Бродский там был у него в квартире... Это Мышь... (Бродский называл Мишу "Мышь"). Мышь рассказал мне, что "Вы нечто большее"... Но я думал, что шутки, шутки, там эти остротки... "А что-нибудь Вы можете?.." И первый раз... Знаете, что я там прочел? Я там прочел "Раки", вот "по три и по пять". Это невозможно перевести. Я отдавал кому-то в перевод - никто не соглашался, все отказывались. Бродский говорит: "Миша, что-нибудь почитайте". Я говорю: "Как же, здесь же американцы?" Там день рождения был у Миши. Он говорит: "Я был синхронным переводчиком в организации объединенных наций" - Иосиф Бродский. И это правда! Я впервые читал "раки по пять, раки по три" - американцы хохотали, Бродский переводил вот эти "раки". Всё, я закончил.

М.: Спасибо большое. Мне остается сказать спасибо большое всем, кто нас смотрел. И мы расстаемся с Михал Михалычем на месяц. Через месяц, я надеюсь, мы встретимся снова на канале "Россия". Всего доброго, до свидания, пока.