Дежурный по стране, 01.04.2009

М.: Всё перепуталось, потому что первое апреля, всегда такой необычный день. Семь лет мы ходим с Михаилом Жванецким по Красной площади, вы к этому привыкли. Значит сегодня я иду один, потому что я хочу появиться сюрпризом, потому что у Жванецкого сегодня юбилей.

Добрый вечер! Должен сказать, что впервые за семь лет мы с Михал Михалычем ходим порознь, потому что был замечательный, действительно очень хороший вечер в зале Чайковского, я, к сожалению, не смог там Вас поздравить, а для меня это очень важно. Сказать огромное спасибо за те уроки мудрости, которые я получаю, разговаривая с Вами. Даже если бы я был полный идиот, я бы за семь лет поумнел, честное слово. И поскольку принято что-то желать, я хочу пожелать Вам то, что желают молодому писателю: я хочу Вам пожелать уверенности в себе. Потому что талант всегда в себе неуверен. То, как волнуется Жванецкий, вот может быть знаю я, знает его директор. Каждый раз он сходит с ума. Каждый раз он не верит, что он понравится. И так уже много-много лет. Вы меня многому научили, в частности, Вы меня научили дарить подарки, сделанные своими руками. Поскольку я не могу ничего делать, кроме того, что писать книжки, я Вам хочу подарить свой только что вышедший роман, просто на память. И я думаю, что я выражу всеобщее мнение, если я скажу, что эти семь лет в нашей стране были бы другими, и были бы хуже, если бы не «дежурный по стране» Михал Михалыч Жванецкий. А теперь мы начнем нашу передачу. Мой подарок был первым, но не последним, и будут какие-то тут сюрпризы, но вообще программа такая обыкновенная, мы решили, что такой бодрый и активный человек, как Жванецкий, в свой день рождения должен работать. Мне кажется, что мы правы, программа выходит первого апреля, в День Смеха и мне очень интересно, Михал Михалыч, спросить у Вас: что Вам кажется наиболее смешным сегодня лично в Вас и в нашей стране?

Ж.: Ого-го. Ну, лично во мне, вот этот возраст и этот юбилей, вот это самое идиотское. Конечно, очень приятно, что люди пришли, и что вы сегодня пришли и так много народу. Я надеюсь, это вы пришли не годы смотреть, к чертовой матери, не наблюдать, как себя ведет человек в этом возрасте… И вообще, нельзя привлекать время. Если ты начинаешь слишком его привлекать своими подсчетами, всматриванием, оно с радостью бросается тебе в объятия и начинает тебя так же быстро старить. Я не заглядываю, плевать, в конце концов Господь каждому при рождении дарит часы с условием - не заглядывать. Там два звонка, ну один звонок у каждого из нас уже прозвучал – мы появились на свет. Второй звонок – ну что, ну прозвучит, значит будем готовы. Ну что я могу еще сказать: самое смешное в стране, конечно, мне кажется что - это то, что этот СССР вдруг стал болеть капиталистическими болезнями, не с того, ни с сего. Хотя путч по-моему выиграли они, те, кто авторы этого путча, они выиграли, но тут же, конечно, проиграли. Хотя в нашей стране по-моему проигрывать… Нельзя сказать, что кто-то может проиграть. Для того, чтобы проиграть, должна быть какая-то игра, какая-то должна быть схватка. Схватки нет, откуда-то вдруг является сильнейший, который уже победил. Когда он это сделал… Вот так, опровергая самого себя, потому что невозможно понять, кто прав, а кто нет. Кто прав – белые или красные? Кто в конце концов прав, откуда я знаю? Кто прав – евреи или русские? Не знаю, послушай одного, послушай другого. Кто прав – мужчина или женщина? Мы не знаем. Поэтому я говорю: «Мальчик, правым надо быть в науке, а в искусстве надо быть услышанным». А что нас объединяет – красота формулировки. Вот если им надо, чтоб летало, мне надо, чтоб звучало. Поэтому красота формулировки и там и там должна быть обтекаема. Спасибо за внимание, на этой хорошей формуле…

М.: Каждый раз происходит какое-то событие, которое меня лично потрясает. Меня потрясло, что в Красноярском крае проводят такой эксперимент: там злостных алиментщиков отправляют по контракту в армию. Я вырос в ситуации, когда служить – это был священный долг, а тут вдруг так получается, что это наказание. Но с другой стороны, оказывается, такое количество злостных алиментщиков, что их надо как-то использовать. Вот как Вам кажется, вот эту огромную армию злостных неплательщиков алиментов как можно использовать так, чтобы в стране стало лучше жить?

Ж.: Да по прямому назначению. Алиментщики вообще люди довольно безобидные. Мы с Сережей хорошо это знаем. Единственное, когда они свирепеют – когда их разыскивают. Вот тут нужно быть осторожным с ними. Потому что ему сразу начинает казаться, что он в этом процессе был не один. И действительно, насколько я помню, там еще должна быть женщина - насколько я помню. Для меня лично самым страшным звонком было всегда: «Я должна тебе сказать…» Больше я не буду продолжать этот внезапный звонок. «И я должна тебе сказать…Ты только не расстраивайся…» Знает же, что расстроюсь! Потому что ничего нет страшнее, я боролся всю жизнь с таким явлением, как беременность. Безуспешно… Ведь мужчина не может понять, вот это сверло, детское сверло: «Папа, ты меня обещал отвести в зоопарк…» Почему ему? Ребенку он ничего не обещал. Он обещал ей! Он говорит: «Катя, я тебе обещал. Чего он ко мне пристает?» Значит, если ребенок напоминает сверло, то Катя напоминает напильник. Она говорит: «Ты должен пойти с ребенком! Ты же ему обещал!» И вот эти вот взаимоотношения… Там, по-моему, каждая семья делится… Вот глава семьи делится на три таких потока, первый – «я люблю себя», «я люблю тебя», «я его не знаю». Вы когда-нибудь, когда вам показывали фотографию новорожденного и говорили: «Как он на тебя похож!», разве вы могли определить это?! Какой мужчина мог это определить? При всей любви к мамаше – никакого чувства к этому малышу пока нет. И вот то, что приходится к нему привыкать и ты с ужасом наблюдаешь, как она его любит безумно и ты тоже начинаешь поэтому обращать на него внимание. Ты начинаешь обращать на него внимание и ты воспринимаешь его как мелкого какого-то конкурента. А ведь чем больше он растет, тем больше становится конкурентом. Потом ты его встречаешь у холодильника… Твой ночной львиный рык: «Кто съел куриные котлеты?!» - он же оказывается, паразит, любит тоже самое, что и ты. Потому что этот малец, мелкий этот соперник, понял, что жрать их надо днем. А ты понять этого не можешь, ты не успеваешь за ним уследить. Какие тут взаимоотношения? Ты опять вызываешь мать, опять начинаешь устраивать скандал с криком «я вас кормлю»… Потом они начинают ходить в кино с ним. Потом они начинают пользоваться твоим отсутствием, ты чувствуешь – каждый твой отъезд (вы понимаете, что я говорю о себе, конечно, поэтому так гладко), каждый твой отъезд – для них праздник. Они уже, не стесняясь, говорят: «Папа уезжает – значит мы идем в кино, папа уезжает – значит мы идем в гости, папа уезжает – мы идем в ресторан». И ты постепенно становишься источником этих радостей, непонятно для чего, кому это всё… И начинаешь присматриваться к этому человеку постепенно. И когда сзади тебя обхватывают какие-то мужские ручонки и как бычок (помните мультфильм, там бычок: «Папаня-а-а!»)… Я кстати, говорил гениальному Табакову, который озвучивал волка в этом фильме, я говорю: «Ты помнишь?» Он: «Не помню этого фильма…» Мелкий человек. Не помнит фильма гениального, когда волк выкормил бычка и все ходили и говорили: «Давай съедим!», он говорит: «Да маленький он еще», «Давай съедим! – Маленький он еще». А потом, когда он сказал: «Папаня-а-а!» – тот полюбил. И вот ты так тоже… А когда еще вы появляетесь с ним на границе, где у тебя всегда были стычки с пограничником (той стороны, конечно, наши-то тебя знают), а с той стороны какой-то немец говорит: «Где вы будете жить? Куда вы приехали? Что вы будете делать в Берлине?» Ты не мог толком объяснить. И вдруг малец говорит: «Папа, я им всё уже сказал, папаня… Сказал, где мы будем жить…» И ты говоришь: «Митяня…» Он говорит: «Папаня…» И прямо на границе вы целуетесь и вас просто силой втаскивают вглубь Германии, потому что невозможно расстаться. «Я тебя люблю! – Он говорит: - И я тебя люблю!» Ну, это жизнь мужчины, который не платит алиментов.

М.: Вы заметили, что у нас сегодня есть несколько известных людей в зале. Это всё друзья Михал Михалыча Жванецкого. Выдающийся наш человек, вот слово «шахматы» и он – это синонимы. Анатолий Карпов!

Карпов: Я тут приготовил подарок, ну понятно, что не является сюрпризом, что это шахматы, но для того, чтобы мы поближе друг друга узнали и зауважали, поводом были шахматы. Я играл матч на первенство мира в Москве, и как-то у меня выходной день намечался, и я пригласил Михал Михалыча провести время. Я представил, что вот наверное, Михал Михалыч ждет с ужасом, когда скажут: «Ну а что вы нам прочитаете?» Помните?

Ж.: Да.

Карпов: Я думаю, ну если у Михаила Михайловича будет настроение, то он прочитает что-нибудь, а если не будет, то мы просто прекрасно проведем время. И мы прекрасно провели время. Попарились, мы поплавали в бассейне, мы пошли поужинали. Я не попросил, а он так расслабился, что читать не стал, и с тех пор мы подружились. Но я Вас очень ценю, уважаю и люблю как замечательного остроумного человека. Вот я хотел бы пожелать, чтобы вот Вы были таким же стойким и непобедимым. А Вы можете подойти, я думаю нас камера снимет?

Ж.: Да, могу. Если б я не мог подойти, грош мне цена была бы.

Карпов: Чтобы Вы были таким же стойким и непобедимым, как вот этот король. И всегда были только королем.

Ж.: Спасибо большое.

М.: Человек, которого не надо, как мне кажется, долго представлять. Один из самых известных наших журналистов, главный редактор журнала «Огонек» Виктор Лошак.

Лошак: В юности я служил фельетонистом в Одессе. И все мы хотели писать как Миша Жванецкий. Мы очень старались, мы разбирали «анатомически» Мишины тексты и у нас ничего не получалось. И слава богу, что не получалось. А вот получилось, что Михал Михалыч Жванецкий – любимый автор журнала «Огонек», только Богу известно, какими трудными являются наши переговоры. Миша – один из самых сомневающихся в себе людей. Он дает текст, потом забирает текст, потом присылает правку, потом отзывает правку, потом звонит поздно вечером, спрашивает: «Ну так какой заголовок?» Даже трудно себе представить, что человек славы Жванецкого – настолько сомневающийся в себе писатель. И, наверное, в этом Мишина сила. И сейчас такая журналистика, когда журналист, который описывает прогноз погоды на завтра, он уже тоже пишет от первого лица: «Я задумываюсь… Я обдумываю прогноз погоды…» И очень часто я, Миша, этим «талантливым» журналистам напоминаю твою великую фразу: «Талант – это переживать за других».

М.: Мы месяц с Вами не встречались, за это время Елена Скрынник стала министром сельского хозяйства, а также было проведено исследование, которое показало, что Россия занимает второе место в мире по количеству женщин-руководителей. Первое место занимают Филиппины. Во-первых, на Ваш взгляд, что общего между филиппинскими и русскими мужчинами, что они так любят, чтобы ими руководили женщины? А второй вопрос: чем, на Ваш взгляд, наиболее принципиально отличаются женщины-руководители от мужчин?

Ж.: Мне легче ответить, чем отличается женщина от мужчины, конечно. Ну тем, что она все-таки не мужчина, я бы так сказал. Это ее яркое отличие. А чем отличаются Филиппины от России – не знаю.

М.: Мужчины…

Ж.: Филиппины?

М.: Мужчины филиппинские… Не вообще Филиппины, а мужчины…

Ж.: Нет, я вообще хочу понять как-то достижения Филиппин. Если там так много женщин… Я не слышал об их больших достижениях. Нам, я знаю, мужчины уже осточертели в руководстве, это уже точно. И, конечно, теперь пора… Молодежь дурная, ничем не интересуется, необразованная, вообще непонятная молодежь, поэтому, конечно, остались женщины. Остались женщины, которых надо попробовать теперь испытать в руководстве. Попробовать. Мы их пробовали в разных положениях, теперь попробуем в руководящем положении. Каждый из нас – кем он воспитан? Воспитан женщиной. Что у меня на правом плече – «не забуду мать родную». И мама, какая бы она ни была необразованная, она все равно знает, чем тебя кормить, она знает, как тебя лечить, и самое главное, она знает, где добро и где зло. Вот эти простые две вещи, которые она почему-то знает, а этот человек, который вырос у нее и окончил институт – не знает, вот это где находится. Пожилая пара, допустим, муж с женой, сидит в ресторане (вот это я сейчас вспомнил, это все же я из своих произведений же беру, не буду же я из чужих, тем более я их довольно плохо знаю)… Честно говоря, у Толстого запомнил одну фразу, у Чехова две фразы, у себя – побольше нашел. Так вот, когда сидит пожилая пара и он ее спрашивает, это мой друг спрашивает свою жену, говорит: «Я это ем? А это мне нравится? А от чего у меня болит голова?» - он ее спрашивает. И женщина ему объясняет, его жена ему объясняет. То есть она от сына перешла уже к руководству отцом. И он уже полностью подчинен ей. Вот так она руководит отцом, потом руководит группой отцов. Она же может вполне руководить группой отцов. Единственное что – ой, ну вот я себе представил – ну быть мужем министра, это, понимаете, служить немым укором… Я все время искал глазами мужа госпожи Меркель – невозможно… Хотя женщина теплая такая, домохозяйка. Но мужа всё равно не видать. И судьба этого мужа меня глубоко волнует. Потому что, глядя на него, каждый может сказать: «Вот чего можно добиться, но чего не надо делать». Это тяжелая судьба. И, конечно, я думаю, Андрей, вот мне почему-то кажется, что взаимоотношения сатирика, ну, не меня, но человека высмеивающего – с женщиной во власти складываться не могут никак. Это просто смертельно. Для такого человека – смертельно. Мужчины прощают, они склонны прощать. Тут я и о Путине рассказываю… Я чувствую – он прощает, видимо, слышал, может не слышал … Женщины – чувствую, не простят. Боюсь! Вот министра сельского хозяйства – следите за мной – отныне боюсь.

М.: Я Вас спрошу про Америку и про Россию. Мишель Обама, супруга президента Соединенных Штатов, она у стен Белого Дома развела такой огород: там всякая зелень и так далее…

Ж.: Да-да-да и дети там…

М.: Да-да. Вы все прекрасно знаете, что находится у стен Кремля. Там находится совершенно другое. На самом деле Белый Дом…

Ж.: Я вам говорю, он такие вопросы задает, чтобы мне отвечать нечего было.

М.: На самом деле Белый Дом и Кремль – это два таких символа государственности. Вот Вам лично какой взгляд на этот символ ближе: вот такой простой, как у американцев…

Ж.: Огород или кладбище?

М.: Да, вот, правильно. Всё, я больше не буду формулировать.

Ж.: Ну просто у нас тоже был огород, но постепенно превратился в кладбище. Я не говорю – только у стен Кремля, но вообще это трагедия с сельским хозяйством, это страшное дело. Я не знаю, откуда взялось у молодой Советской власти, откуда взялось это желание преследовать каждого, кто добывает еду себе и еще кому-то? Поэтому я, конечно, за Мишель Обаму полностью. Мне почему-то кажется, что это мужчина – Мишель Обама. У них там вообще: Барак Обама, Мишель Обама… Но она очень женственная, кстати, действительно… Что я еще хотел сказать – сейчас вот, когда кризис, я уже второй раз говорю, что конечно надо находиться возле еды. Надо искать там работу. Вот такой худой, как червь какой-нибудь там, безработный… Не такие, как я, конечно, с моими друзьями – мы толстенькие. А вот так вот – обязательно возле продавщицы, которой он говорит: «Дуся, подавать?» Она говорит: «Подавай». Он откуда-то втаскивает из кладовки сюда, но при продуктах все время. «Дуся, – говорит, - а булочки подавать?» «Давай». И булочки тоже несет. Он здесь всегда, при Дусе. Может он муж ее, может нет, но он все время при ней. И при продуктах. Меня давно удивляло: почему тот, кто подает, лучше выглядит всегда, чем тот, кто всё это ест? Я больше ничего не могу ответить.

М.: У нас сегодня иногда будут такие небольшие юбилейные вставки. И вот нам удалось снять одну такую простую русскую женщину, которая очень хотела к Вам обратиться. Вот давайте посмотрим, что она Вам сказала.

Максим Галкин: Я когда-то Жванецкому сказал, лет десять назад, когда я его впервые встретил за кулисами. Я ему сказал: «Михал Михалыч, ну наверное не надо говорить (ну такую использовал фигуру речи), ну наверное не надо говорить, что я горячий поклонник Вашего творчества». Он сказал: «Почему не надо? Почему? Если это есть в тебе, ты выплесни на меня, не стесняйся своих хороших эмоций, слов, я буду рад только! Как это – не надо?»

Алла Пугачева: Я стесняюсь, правда, когда мне начинают говорить, я не знаю, как себя вести, когда меня начинают хвалить. Мишка, как мы тебя любим! Ой, Мишка… Михал Михалыч!

Ж.: О ком из вас она еще так скажет? Я говорю, мы с Аллой Борисовной любим друг друга, хотя ни разу не любили.

М.: Поскольку я знал, что Вы дружите, я не могу Вас не спросить о событии, которое обсуждает вся страна и ради которого даже прервались передачи на канале «Россия» - когда Алла Борисовна Пугачева объявила о том, что она заканчивает свою концертную деятельность. Как Вы к этому относитесь?

Ж.: Ну как можно к этому отнестись… Это печально, потому что она знает слова в песне. Что такое - «знает слова»? Понимает, что обозначают эти слова. Потому что самое сложное для певца наших дней – это понять, что он поет – ему самому! Алла понимает, что она поет, но у нее (сейчас скажу секрет ее главный, который мне больше всего нравится) – огромная сила презрения. Вот у этой женщины – огромная сила презрения ко всем толпам тех, кого надо презирать. Я прикидываюсь, что всех люблю… Я помню, она приехала в один город, где я находился, и когда мне сказали, чтобы я ее предупредил, я пошел и говорю: «Алла, там губернатор, там мэр, устроили банкет…» Она говорит: «Я их не знаю». Я говорю: «Ну я тебе скажу, кого как зовут. – Не надо мне говорить, я не запомню». И она не помнит никого из министров, из начальников – для меня это было просто ужасно. Я говорю: «Как ты не помнишь?!» Она: «Не помню никого! И не хочу их знать!» И вот это ощущения – она подошла к этому столу праздничному и говорит: «Позвольте я у вас украду Жванецкого, мы посидим на бульваре просто». И мы пошли с ней, посидели на бульваре… Вы знаете, вот это сила огромная. Мне один олигарх, очень крупный, очень богатый, он сказал: «Пугачева – огромная сила!» Этот человек знает, потому что деньгами платит за всё. В том числе и за то, чтоб с ней поговорить. А вообще, мне кажется, наше население делится на неравные части: огромное количество любит Аллу Пугачеву и нескольких любит она. И вот эти глубоко неравные части дико борются между собой. Вот когда она сказала: «Я научу их свободу любить», публика сказала: «Нет, Алла, мы будем любить тебя, но потому мы пьем, что хотим прикоснуться к свободе, выпимши, и прикоснуться к тебе». Поэтому спасибо, Аллочка, что мы прикоснулись к свободе, и спасибо свободе, что мы прикоснулись к тебе.

М.: Сразу перейдем к совсем другой теме. Вы знаете, что у нас очень плохо выплачивают коммунальные платежи. Коммунальные системы, чтобы как-то подействовать на людей, они выпустили плакат (это правда), на котором изображен наш известный боксер Николай Валуев, который говорит: «Заплати налоги и всё будет хорошо». Мне кажется, что даже если бы Николай Валуев заходил в дом к каждому человеку, это бы не подействовало, потому что видно, что он человек добрый, он просто большой, но добрый. А в связи с этим у меня к Вам вопрос такой, а кого, на Ваш взгляд, русские люди боятся сегодня?

Ж.: Да, по-моему, полно… Полно, чего мы боимся. Мы боимся друг друга прежде всего. Потом чего боимся – милиции боимся, темноты боимся, анализов боимся. Ну, у врача сидишь и боишься. Мы боимся все, я вижу. Очередь сидит и боится. Потому и не ходит большая часть к врачу, потому что боится. А если пришел, то сидит и боится. А врач этим пользуется. Подростков боимся. Боимся же подростков? Своих собственных детей… Боимся! Чего не боимся? Смерти не боимся. Кризиса не боимся. Америки не боимся. Китая не боимся, на остальных плюем.

М.: Есть такие люди, которые формируют поколение или несколько поколений. Вот они что-то делают, люди это смотрят или читают и становятся другими. Вот таким человеком, безусловно, человеком, который невероятно сформировал, ну, в частности, я думаю, почти всех, сидящих здесь в зале, людей, сильно очень на них повлиял, снял некоторое количество выдающихся фильмов и сегодня пришел к нам – Сергей Александрович Соловьев.

Ж.: Я хочу предварить выступление моего друга, вот я, когда его вижу, у меня совсем начинается другое настроение. Сергей Соловьев – это только для вас он выдающийся режиссер, а для меня человек единственный, с которым можно разговаривать из любого положения. В любом положении, из любого положения, выпимши, не выпимши, вытаскивай, не вытаскивай бутылку, стой где-нибудь в углу – когда появляется Соловьев, мы встречаем друг друга сразу словами: «Как тебе нравится? – С ума можно сойти!» И все сразу понятно! Прошу тебя.

Сергей Соловьев: Спасибо, Михал Михалыч. Я был на юбилейном вечере Михал Михалыча. Что на меня произвело самое большое впечатление? Закончил Михал Михалыч вечер тем, что, вот как он правильно сегодня отметил, мы два известных алиментщика, но тем не менее у нас выросли сыновья. И у него вырос тоже сын, и он говорит: «Я чувствую себя обязанным что-то сказать, какое-то напутствие сказать. Ну что, раз надо, значит, я и скажу». И сказал он фразу, которая… Конечно, она напутствие его сыну, но и напутствие всем нам – и я хочу просто ее повторить. Он говорит: «Помни, что у тебя есть совесть – и делай, что хочешь».

М.: Понятно, что Жванецкий – человек-театр, это очевидно. И понятно, что должен был быть человек от театра какой-нибудь, и мне очень приятно сейчас представить актера, которого вы все прекрасно знаете, но я совершенно в свое время был потрясен, я вам это говорил, был такой спектакль «Весельчаки» в театре на Малой Бронной, где этот артист совершенно грандиозно играл…

Ж.: А «Обольститель Колобашкин»?

М.: Да, но это редкие люди видели этот спектакль, потому что этот спектакль был быстро снят, к сожалению. Человек, который работал с Эфросом, ну, вы все прекрасно его знаете – Леонид Каневский.

Каневский: Так случилось, что мы познакомились и идем по жизни уже с шестьдесят третьего года. Я его люблю, не знаю, как он – я его люблю просто. Вот просто – люблю. Если можно так сказать в адрес мужчины. И я подумал – ну что можно ему подарить сегодня? Я придумал. У меня, к сожалению, в другом месте, в Израиле, остался им подписанный монолог. Но я бы хотел его вам прочитать, подарив, вернее, от имени Миши. Я встану, можно?

Ж.: Да.

Каневский: Вы не возражаете, Михал Михалыч?

Читает произведение «ПОСЛЕ ВЧЕРАШНЕГО»

Вот она, наполненная жизнь! После тусклой недели литературной работы. Наконец...

Солнце ударило из зенита.

Вчерашнее стоит столбом.

Трудно вспомнить, так как невозможно наморщить лоб.

Только один глаз закрывается веком, остальные — рукой.

Из денег только то, что завалилось за подкладку. Такое ощущение, что в руках чьи-то колени.

Несколько раз подносил руки к глазам — ни черта там нет.

От своего тела непрерывно пахнет рыбой.

Чем больше трешь, тем больше.

Лежать, ходить, сидеть, стоять невозможно. Организм любую позу отвергает.

Конфликтует тело с организмом, не на кого рассчитывать.

Пятерчатка эту голову не берет: трудно в нее попасть таблеткой. Таблетки приходится слизывать со стола, так как мозг не дает команды рукам. Дважды удивился, увидя ноги.

Что-то я не пойму: если я лицом вниз, то носки ботинок как должны быть?

И сколько их там всего?

И хотя галстук хорошо держит брюки, видимо, несколько раз хотел в туалет и, видимо, терял сознание.

Видимо, не доходил, но, видимо, и не возвращался.

И что главное — немой вопрос в глазах.

Моргал-моргал — вопрос остается.

Где, с кем, когда и где сейчас?

И почему в окне неподвижно стоят деревья, а под кроватью стучат колеса? И выжатый лимон с лапками.

Видимо, канарейку выдавил в бокал.

Будем ждать вспышек памяти или сведений со стороны.

* * *

Ж.: Прекрасно!

М.: Многое может меняться в нашей передаче, но не может меняться то, что обязательно должен наступить такой момент, в этом не может быть никаких изменений – это когда под бурные овации зала Михаил Михайлович Жванецкий начинает читать свои произведения.

Ж.: Мне очень нравится это «под бурные овации»… Называется «Сочи-09».

* * *

Там, где наши люди... Когда хотели... Где приспичило, там и облегчались - на дерево, на забор, расписывались на снегу – теперь поставили унитаз.

* * *

М.: Теперь мы переходим к такому моменту в нашей передаче, перед которым я, Михал Михалыч, чрезвычайно волнуюсь, потому что вот это вот люди, многие из них принесли Вам подарки. Вот давайте, мы начнем с вас. Передайте, пожалуйста, микрофон.

Зрительница: Михал Михалыч, дорогой! Вы родились у моря и Ваша жизнь была связана с морем. Жизнь нашей семьи связана с подводным флотом, с морем. А флот и юмор, как известно, неотделимы.

М.: Давайте, я передам, давайте.

Зрительница: Это от известного подводника, адмирала.

М.: Можете одеть.

Ж.: Спасибо. Вот откуда вся пошла борьба с алиментами – вот ведь. Вот это всё - как я начал одевать, так я был неотразим, еще без таланта, только в фуражке.

Зритель: Михал Михалыч, извините, мой подарок будет несколько садистским. Потому что здесь обычно принято задавать вопросы. И как-то мне казалось, будет веселее, если Вы сначала ответите на вопрос – что бы Вы сказали, оказавшись на месте главных героев в подобных исторических и легендарных ситуациях: как Ленин, объявляющий власть Советов, Иосиф Виссарионович, ведущий народы и Леонид Ильич Брежнев, ведущий опять-таки народы к победе коммунизма.

Ж.: Ну, ввиду того, что я полностью неуверен в себе, я бы сказал: «По-моему, мы взяли власть!»

Зритель: Михал Михалыч, летчики пилотажной группы вас очень сильно уважают. Ваш юмор всегда поддерживает в тонусе наше настроение. Подлетное время у современного истребителя до Одессы очень маленькое, поэтому, если что – мы Вас всегда прикроем! Ваш юмор всегда с нами и поэтому Вашу фразу о том, что «лучшее воспитание – это следить за полетом отца», мы восприняли по-своему.

М.: К сожалению, вы понимаете, что передача не резиновая, а подарков много. Поэтому мы сейчас будем заканчивать передачу, я скажу – как. А когда передача закончится, вам никто не возбраняет, вы можете все подойти к Михал Михалычу. А закончить передачу мы хотели так: вот у Вас есть рассказ, где Вы пишете, что надо начинать утро с мускатного шампанского, закусывая его соленой хамсой.

Ж.: Да.

М.: Мы решили, собственно, вот это всё и сделать. Если сейчас у нас всё это есть: шампанское и соленая хамса есть у нас? Так где? У вас есть, а у нас? Давайте нам тоже. Я обращаюсь к зрителям - налейте себе что-нибудь, давайте всей страной выпьем за Жванецкого! Мне кажется, Жванецкий это заслужил. Михал Михалыч – за Вас, ура! Ровно через месяц на канале «Россия» «дежурный по стране» - Михаил Жванецкий. Всего доброго, до свидания, пока!