Дежурный по стране, 22.12.2009

М.: Я никогда не скрывал, что наша передача выходит в записи, поэтому я могу сказать, что буквально несколько часов назад стало известно, что умер великий русский актер Вячеслав Васильевич Тихонов. И вот это буквально стало известно только что. Я почему-то сразу вспомнил, как Ростоцкий рассказывал, что он уговаривал Тихонова играть в «Доживем до понедельника», потому что Тихонов считал, что он провалил роль князя Андрея. Хотя сейчас понятно, что это одна из выдающихся была ролей вообще в мировом кинематографе. Я Вам не буду задавать никаких вопросов по этому поводу. Просто вот случилась такая беда.

Ж.: Ну, я бы встал. Давайте встанем... Нельзя сказать, что «безвременно», потому что Вячеслав Васильевич тоже все-таки человек преклонных лет. Но пребывание в этом городе, скажем правильно по-русски, не продлевает жизнь таких людей. Уж больно интеллигентный облик у этого человека. Говорят «Штирлиц, Штирлиц», и не понимают, что его взяли на эту роль благодаря вот этой врожденной какой-то интеллигентности. Много наших сегодняшних актеров умеют говорить. А Вячеслав Тихонов умел молчать. И вот он так молчал, что душа переворачивалась. Я его видел редко очень. Он нигде не появлялся. Вначале он нигде не появлялся, потом я перестал где-то появляться. И поэтому мы вот так вот редко встречались. Но я помню вот это внимание, помню фильм этот с Любой Полищук. Помню, как это всё было сыграно им. Это большая потеря, ну мы уже давно уже его не видели на экране, но всё время ощущение было теплоты оттого, что он жив. А сейчас и это прошло.

М.: У нас, наверное, будет сегодня такое начало передачи довольно тяжелое, потому что вы (ну, кто знает нашу передачу) понимает, что мы обсуждаем самые главные события прошедшего месяца. А одним из главных событий была катастрофа «Невского экспресса». Я, честно говоря, зашел в Интернет и увидел, как один известный режиссер обращается к жертвам этой катастрофы. И обращается он на фоне огромного плаката, рекламы собственного фильма. И его вот это обращение начинается со слов, что «вот у меня прошла премьера такого-то фильма, который так вот называется». Меня это совершенно поразило и я хотел Вас, Михал Михалыч, вот о чем спросить: мы очень много говорим о том, какие уроки должна власть извлечь из этой ситуации, правоохранительные органы… А какие уроки должны извлечь все мы?

Ж.: Эта катастрофа – прямое следствие этих фильмов, это не просто так. Изобретательность сценариста и террориста совершенно одинаковы. Я, когда видел катастрофы этих двух небоскребов – это совершенно голливудский сценарий. Это сценарий высокооплачиваемого сценариста с одной стороны и такого же террориста с другой стороны. Только террорист не высокооплачиваемый, он просто ставит на кон свою жизнь, это дороже, чем любой гонорар. Но и гонорар очень большой. Поэтому они изобретательны одинаково. Ну невозможно включать каждый раз сериал и видеть эту жестокость и потом не подражать своим кумирам, даже нашим артистам. Ну как можно не подражать, ну как можно не участвовать, ну как можно не попробовать, ну как можно не ударить кулаком! Ну как можно не попробовать свою силу или свой нож! Я не говорю о том, что террористы обязательно связаны. Но по бессмысленности этой катастрофы… Потому что – кому они мстят? Что они доказывают? Какая программа? Ради чего это было? Это что – против русских, либо это кто-то с Кавказа… Ничего не известно, мы не знаем, кто это, никакой программы, никто не взял на себя ответственности. Это только вот это ощущение жестокости, ощущение любования делом своих рук. И недавно показывали кадры, которые вы все видели, когда в Иркутске девушка на автомобиле нажала, видимо, газ вместо тормоза, убила двух девушек… Нет, одну убила, а вторая в больнице… И вышла, и продолжала говорить по телефону – видимо, она, конечно, кому-то сообщала, видимо, она что-то пыталась сделать. Но как не поднять?! Как не поинтересоваться, что с этими людьми?! Вот это дикая жестокость… А я однажды, когда я ехал… Я скажу, какой я хороший, какой я благородный… Я ехал с каким-то богатым человеком в машине и мы сбили человека – шофер. Мы куда-то ехали за город. Это был бомж, это был грязный человек с улицы. И я потребовал, чтобы мы его взяли, положили его в машину, вызвали скорую.

М.: А они не хотели?

Ж.: Нет! «Его возьмут. Я скажу водителю, я позвоню, ему окажут помощь. Я позвоню, секретарша сейчас пришлет, кого-то она пришлет, сейчас всё будет. Я могу даже оставить ему мобильный телефон», - говорил он. Люди какие-то совершенно стали… Извините, я думаю, мы о печальном больше не будем говорить.

М.: Нет. Следующий вопрос будет не скажу, что на более веселую тему, но, во всяком случае, на более осмысленную. Четыре часа шел такой огромный всероссийский плач, когда все рассказывали, как им плохо, а Путин отвечал, что все будет хорошо. В связи с этим я хочу Вас спросить, как Вам кажется, осталось ли в нашей стране еще что-нибудь, где все уже сейчас происходит нормально и что не требует вмешательства правительства?

Ж.: Вопрос неожиданный. Значит, что говорить – я вместе с Владимиром Владимировичем четыре часа просидел. Два миллиона сто шестьдесят семь тысяч звонков! Активность потрясающая! Потом две тысячи звонков одновременно! Одномоментно! Это еще больше, чем одновременно. То есть полное ощущение, что все передавали привет, что все поздравляли. Ну действительно такое было ощущение праздничное, такая была высокая активность. Но в основном все кричали «помогите»! Ну это же не просто так, когда столько людей говорит «помогите». «Почему деньги до нас не дошли, вы же говорили, что перевели деньги? А деньги до нас не дошли». По-моему, это был вопрос из Пикалёво. Владимир Владимирович говорит: «В ближайшие дни будет. - А ближайшие дни – это когда? – Ну, в самые ближайшие дни. – А самые ближайшие дни – это когда?» Ну, народ как-то конкретней хотел. Ну что еще – а, люди там же, ну Магнитогорск стоял, весь такой нарядный, касочки такие все новенькие, и люди в галстуках в рабочее время… А там я представляю – какая там пылища, руда, что там вообще происходит в Магнитогорске, там, по-моему, небо черное! Там всё вокруг в пыли в этой. Но все стояли такие чистенькие. И в первом ряду такая ведущая телевизионная, тоже хорошенькая. Она говорит: «Ну у кого будет какой-нибудь вопрос к Владимиру Владимировичу или просьба?» Один-единственный человек поднял руку. Она сказала: «Ну начнем с вас». Другого просто не было, я бы тоже сказал «начнем с вас». Хотя, конечно, если бы камеру в сторону перевести, я думаю, там желающих было побольше. Мне понравилась еще тетя из Тольятти, которая сказала: «Мы знаем, что нам нужно сделать, нам нужно повышать качество комплектующих, нам нужно покупать хорошие детали, нам нужно разнообразить модельный ряд, нам нужно качество сборки улучшать. Но для этого надо, чтобы вы покупали то, что есть». Я думал, что кто-то спросит: «Так что же, а на чем ездить?» Ну, а она бы сказала: «Ну вот на этом пока ездите, у нас же денег нет». Я выступал недавно в Тольятти (у меня концерт там был), я им сказал, что мы готовы взять их на обеспечение, будем скидываться – только чтобы они не выпускали автомобили! Вот так же, точно такие же были аплодисменты, они это прекрасно понимают. Ну что сказать – во-первых, какие-то вещи меня действительно трогают, меня всегда трогают. Ну я, наверное, идеалист, романтик. Ну, например, вот эта история с бабушкой. Вы слышали? Вот с бабушкой, которая вытаскивала одеяла, у нее там какая-то избушка. Как эта дикая бабушка, одичавшая, как она там живет, в этом лесу? Но она помогала, потому что не медикаментов, ни черта, конечно, ничего в этом поезде не было. Хотя одна катастрофа уже была, на вторую как-то не рассчитывали. И какая-то женщина просила помочь бабушке, и это правильно. И четыре тысячи она получает пенсию, и четыре с лишним тысячи ей будут доплачивать пожизненно. Ну, раз раскошелилась железная дорога – нехай платит! Тут такое дело… Я видел этого начальника железной дороги – хорошо выглядит, между прочим. Если бы я, допустим, был премьер-министром, я бы следил за этой бабушкой, которой обещают перевести деньги, я бы следил до конца дней за ней. И своих и ее дней. Чтобы четко дать понять своим собственным поведением, чтобы это стало примером другим: «Вот эта судьба – я буду следить за ней всё время». Чтобы было видно, чтобы никто не слинял с этого дела, чтобы эта старушка получила всё. Спасибо за внимание.

М.: Спрошу Вас про президента нашей страны, который вот в этот период обратился к Федеральному Собранию. Об этом его обращении очень много говорилось, поэтому я не буду долго останавливается и спрошу вот о чем. Периодически появляются новые слова, смысл которых никто не объясняет. Сейчас появилось слово «модернизация». Вот очень много было по этому поводу сказано. Я хотел у Вас спросить, что такое «модернизация» и как Вам кажется, в Вашей собственной жизни, в Вашем собственном творчестве есть модернизация или нет?

Ж.: Я хотел у вас спросить – что такое «модернизация»? Я вообще считаю, что от слова «инновация» наши люди могли забастовку объявить, честно. Мне кажется, я переживал такие времена. Это в наше время называлось «работать по-новому». Значит, мы работали точно так же и, в общем-то, и продолжали бы работать, но нам объявили, что мы уже работаем по-новому. Хотя зарплата была та же, продукция та же. Никто не брал то, что мы там выпускали. Но все равно получалось, что работаем по-новому. Я спрашивал: «С какого числа по-новому работаем?» Мне говорят: «Вот с третьего. – А сегодня какое? – Да уже шестнадцатое». Я скажу вам, что слово «модернизация» - ввиду того, что никто не объясняет, что это такое, оно не требует никакого ответа, кроме аплодисментов. Потому что никаких цифр, ничего… Ну как это я пошлю жену в магазин и при этом не скажу, что купить и не дам денег – вот столько то. Какие-то цифры же надо называть! Вот на тебе тысячу рублей – купи чего-нибудь. Это я всегда говорю. А если я это не скажу? Вот и модернизация: без цифр, без сроков, без ничего. Поэтому она встречается очень тепло. И поэтому, мне кажется, если президент спросит: «Ну как там модернизация?» Я бы ответил: «Уже». Попробуй нам докажи, что еще нет! Уже! Как говориться: «Мам, я уже! – Ну хорошо».

М.: В отчетный период по Интернету пронесся слух, что Михал Михалыч Жванецкий лежит в больнице. В разных заметках писалась разная степень тяжести Вашего заболевания, которого не было вообще близко. Мне звонили разные журналисты, трагическими голосами говорили мне всякие слова. Я всем им сказал, что как только будет наша программа, я обязательно спрошу у Вас о том, как Вы относитесь к современной журналистике...

Ж.: Вы меня должны показать вначале.

М.: Спрошу Вас о том, как Вы относитесь к современной журналистике и, в частности, к умению журналистов не следить за новостями, а делать их.

Ж.: Господи боже мой! У меня что-то бывает иногда там, проблема с зубами. Я приехал в Воронеж и обратился сразу к зубному врачу. Ну всё! После этого я прочел в Интернете, что «к нам обратился глубоко страдающий, переживающий, перед операцией… ему надо было сделать срочную операцию, мы сделали…» Какую там операцию они мне сделали?! Ничего они мне не сделали. Ну там хороший парень попался в Воронеже. Что-то там положил, какое-то обезболивающее. Ну и всё, и никакой операции. И я вечером уже выступал, был концерт. Ребятки, но все-таки, как приятно, когда люди расстраиваются. Как приятно! Как приятно, когда эта новость вдруг вылетает и попробуй определи, ложь это или правда. Но как приятно, когда она становится центром внимания! И даже зубной врач, вот сейчас в Москве, который занимался мною – ему теща сказала: «Если ты не спасешь Жванецкого, я тебя убью!» И он мне звонил: «Что с Вами?» Я говорю: «Ничего, всё в порядке, это вымысел». Но как приятно, когда такое есть. Я поэтому хочу просто выразить благодарность тем, кто переживал. Всё! Поэтому позвольте представить себя – я жив, здоров, посмотрите на меня! Пока соображаю. Как говориться – добился! Заслужил! Дома, черт, никогда так не подойдут! Вот кто-нибудь! А здесь все-таки вот благодаря таланту… Поэтому советую всем – не останавливаться, пока вас не начнут пудрить – держитесь, идите вперед. Как начали пудрить – всё, можно остановиться на какое-то время.

М.: Такая была еще новость, она как бы такая новость вроде бы, а с другой стороны как бы и не новость, потому что наша сборная по футболу опять никуда не поехала. Поэтому это как бы… Но я Вас хочу не про футбол спросить. Я хочу Вас спросить вот о чем: вот я когда думал о том, почему проиграла наша команда, я думал о том, что она проиграла, потому что русские люди очень хорошо умеют совершать подвиги и не умеют просто так работать. Вот если бы была Франция или Украина, мы бы выиграли. А чтобы выиграть у Словении, надо было просто нормально работать, но не получается. Вот как Вам кажется, какие еще черты национального русского характера вскрыло это поражение?

Ж.: Меня могут прибить на улице, если я буду говорить о чертах русского национального характера. Потому что уж мне мое происхождение не простят. Вам-то простят, Андрей, мне – нет. Это называется «вот он нашелся, он будет нас обсуждать!» Но просто я хочу сказать, что конечно мотивация… Вот, кстати, еще одно слово тоже – «мотивация». Помните – про «инновацию» мы говорили, потом про «модернизацию», сейчас вот – «мотивация». Вот отсутствие мотивации и желания победить идет от правительства вниз. Вот мотивации нет, а побеждать надо. А как побеждать, если нет мотивации? Вот не мотивации! Вот и наши так играли, у словенцев – откуда у них была эта мотивация? Почему они так свирепо хотели победить? Они сломали нас. Они нас сломали желанием победить. Жить надо хотеть. Когда хочешь жить, ты хочешь побеждать. Когда за твоей спиной что-то стоит, ты хочешь побеждать. Когда за твоей спиной стоит Родина, ты хочешь побеждать, когда за твоей спиной что-то стоит. А когда там стоит что-то разрушенное – сзади, то ты не знаешь – за что и как. И ты думаешь только о заработке. Вот о заработке в виде футбола. Заработок в виде стихов. Заработок в виде юмористических передач. Вот это заработок называется. Извините, что я кричу – возмущаюсь. Пацаны – да, задача – заработать, даже у меня. Но цель-то – высказаться. Футболисты тоже не хотят без денег играть. Но словенцы играли без денег! А наши играли за деньги. Словенцы играли, ну потому что – ну вот, ну надо было! Простите, должен подтянуть штаны. Я уже сто раз говорил, на каждой передаче: почему, когда худеешь, штаны сползают и когда поправляешься штаны сползают? Вот где золотая середина, я спрашиваю вас? Там, где пояс или там, где они держаться? Я не знаю. Мне кто-то посоветовал подтяжки. Но в моем возрасте не так они держат тебя, как ты держишься за них. Хотя красиво… Красиво так – оттягивать, щелкать… Вот так наверное, было бы красиво. Но уж больно по-стариковски – подтяжки, штанишки такие - типа, что дождь туда затекать будет. Потому что они чуть шире, если есть подтяжки. И сзади какое-то перекрестье такое непонятное... Так я вот о футболе! Наши не могут довести до конца. Ну нет у нас вот этого. Это профи. Профи – доводит до конца. Профи – вот вышел на сцену… Я не хочу говорить о себе, но приходится. Выхожу я не сцену – не идет, ну публика не принимает, и у меня не идет. Но я стою до конца! Не знаю, что происходит. И какая-то публика собирается, откуда она пришла? Где собрали полторы тысячи тупых? Где их нашли? Или стоимость билетов именно для них была очень удачной? И они все собрались. И вот я выхожу – и ничего, и никак. Но стоишь! Доводишь до конца! Вот доведи до конца. А чаще даже все-таки удается победить. Через женщин начинаешь действовать. Потому что вот так, когда начинаешь действовать через женщин, то начинается… И записки: «Вы не обращайте внимания на моего мужа, он после работы…» Ей все время кажется, что я смотрю на них где-то там в пятнадцатом ряду, муж ее сидит мрачный и уставший, и не понимает… «Вы не думайте о нем, смотрите на меня лучше». И я смотрю на нее. Простите меня, Андрей.

М.: Я просто думаю, что очень много политических вопросов в этот раз. Но ничего не поделаешь, вот такой был месяц. В Санкт-Петербурге состоялся съезд партии «Единая Россия». Партии есть во всех странах, демократических, не демократических – в любых странах есть партии. Но складывается ощущение, что российская партийная система какая-то особенная. То есть она не то, чтобы лучше, она просто какая-то особенная. Как Вам кажется, есть ли какое-то такое отдельное своеобразие у российских политических партий?

Ж.: Конечно. Вот «Единая Россия» - правящая партия и все уже поняли, что другой не будет никогда. Это настолько ясно, что туда помчались мужики, затаптывая по дороге всех. Затаптывая жен, детей – помчались в партию. И конечно, собрались одинаковые. Даже артисты, даже музыканты туда помчались. Для чего – я не знаю. Мне все время хочется спросить – а вы-то туда чего? Но я себя сдерживаю. Я, видимо, ответ знаю. Там же сейчас собрались, в этой партии правящей, собрались все, кто состояли в разных партиях. И опять здесь я вижу те же лица. Вы заметили – те же самые лица. Очень много тех же людей. И появились еще какие-то одинаковые. И слова одинаковые, и выражение глаз одинаковое. Ну а попробуйте сидеть и слушать человека три или четыре часа! Смотреть вперед глазами, не спать. Вот это выражение «я смотрю, я не сплю» - вот это и есть выражение ключевое. Приятно держать народ в одной партии, приятно. Ну приятно этих людей держать в одной партии. Значит, подчинение не только по служебной линии, но и по партийной линии, то есть двойное подчинение. Ты зашел домой – ты подчиняешься партии, ты пришел на работу – ты подчиняешься директору завода. Ты вышел – ты подчиняешься партии. Значит ты все время кому-то подчиняешься. Ты все время на полусогнутых. И вот это застывшее выражение лица… То есть эти люди… Вот я так говорю – мы с вами живем, с кем хотим. С чем я нас и поздравляю. Они живут – с кем им порекомендуют. Мы пьем, с кем хотим. Они пьют только с теми, кто им нужен для дела. И поэтому они всегда не с теми, с кем хочется. Это полный абдуценс, ребятки. Они поэтому имеют такой «отдельный» вид. И всегда будут иметь отдельный вид в нашей стране. В результате, самое страшное - они должны всё одобрить. И вот, как транспортный налог – с одной стороны, одобрили, потом – отменили, потом опять одобрили. Приняли, переприняли… То есть чувствуется, что сверху кто-то свистит всё время. Может, это у него дыхание такое.

М.: Прежде чем Вы будете читать Ваши произведения, я хочу Вас спросить вот о чем. Вот в предпраздничные дни очень часто возникает вопрос досуга – чем заняться. Вот я хотел у Вас спросить: может быть Вы посоветуете, что могли бы наши зрители сделать двенадцатого декабря. Может быть, Вы хотите их куда-нибудь пригласить, например, двенадцатого декабря, вдруг у Вас возникает такое желание?

Ж.: Забыл, у меня же концерт! Значит, двенадцатого декабря в зале Чайковского, в девятнадцать часов мой авторский вечер. Поэтому я приглашаю тех, кто нас видит, тех, кто нас слышит, тех, кто нас чувствует, как здесь вот, просто так чувствует, знаю, что читать – приглашаю на концерт, спасибо за внимание!

М.: Михал Михалыч, мне кажется, Вы напрасно сели, потому что сейчас наступает тот момент, когда вы читаете свои произведения.

Ж.: Да… Да… Я долгое время был холостяком, у меня была однокомнатная квартира – улица Стойкости, 19, квартира 87, телефон 56-86-32, всё помню… По-моему, пятый этаж в десятиэтажном доме. И я себе устроил выходной. Это я получил от Райкина квартиру. Внизу Рома Карцев жил, этажа на два вниз. Я, когда захлопывал дверь, или ветром, я шел к нему, потому что нечем было открыть. Я выскакивал со сковородой пару раз, и сгребал остатки картошки в мусоропровод прямо. И в это время – ба-бах, и вот со сковородой, в трусах… Куда бежать? Вот шел вниз, если Рома был дома, то к нему, если нет – то стучался к соседям. В общем, мой день в Ленинграде, в Ульянке.

* * *

МОЙ ДЕНЬ В ЛЕНИГРАДЕ

Все делал вкусно, валялся долго, приятно…

* * *

Все марофонцы – марокканцы.

Все марокканцы – марофонцы.

Чем беднее страна…

* * *

У обычного художника вы смотрите на красавицу.

У великого художника – она смотрит на вас.

* * *

Наконец на скрипках стали играть красивые женщины.

Скоро появятся виолончели в мини-юбках, это будет удар!

* * *

Мне кажется, что обращаются ко мне, когда говорят:

- Порядки у нас такие, но ничего не попишешь.

- Как же не попишешь - а я? – говорю я.

* * *

Братья! Интеллект в опасности!..

Он уже не просто никому не нужен, он вызывает вражду.

Нужна молчаливая глупенькая мужчина…

* * *

Стыд она уже преодолела, осталось научиться петь.

* * *

Как страшно развит в человеке хватательный инстинкт!

Сколько мужчин падают в магазине во время примерки брюк!..

Теряют равновесие…

* * *

Ж.: Есть что-то женское в профессии артиста, да? Когда ты пишешь, ты мужчина. А когда тебе аплодируют, цветочки дарят, ты говоришь: «Да, спасибо…» - ты уже женщина.

М.: Мы сейчас переходим к вопросам, которые задают наши зрители, и первые вопросы будут видео-вопросы на экране. Вот я так понимаю, что на этом, наверное, экране.

Зрители: Здравствуйте, Михал Михалыч! Меня зовут Василий Аристархович. А меня – Олеся Петровна. У нас к Вам вопрос: если в Вашем присутствии родители будут избивать ребенка, Вы вмешаетесь? Почему во взрослые драки люди вмешиваются, а в чужое воспитание не лезут?

Ж.: Вы знаете, конечно, я бы вмешался. Когда меня отец колотил, я так хотел, чтоб кто-то вмешался! Потому что я лично (мы тогда купались без трусов), я купаться тогда не мог какое-то время. А потом, когда он меня поймал, что я курил, мы курили чай такой - тоже побил так, что я был весь в синяках и тоже не мог купаться какое-то время. Всё, спасибо за внимание.

М.: А почему Вы курили чай?

Ж.: Чай – потому что табака не было. А надо было что-то завернуть, мы же были дети, двенадцать лет.

М.: А чай можно курить?

Ж.: Я думаю нет, это был пятый класс. Я думаю, что курить чай нельзя, я так думаю. Но зажечь его и втягивать в себя – и он клеит… Ну, короче, надо попробовать, я скажу на следующей передаче.

М.: Следующий вопрос.

Зрительницы: Здравствуйте, Михаил Михайлович! Я – Мария. Я – Дарья. Мы – студентки журфака МГУ имени Ломоносова и хотели бы задать Вам вопрос. Михаил Михайлович, как Вы считаете, человек меняется в течение жизни? Или он только реализует те пороки и таланты, которые заложены в нем природой? Вот Вам говорили: «Как ты изменился, Миша!»

Ж.: Нет, не говорили. Но немножко я меняюсь, я стал терпимее. Я отвечаю, кстати, серьезно. Я стал терпеть! Вот это появляется. Но я не думаю, что это изменение большое. Это просто появляется черта характера в виде терпения, вот, стал терпеть. И ничего нет унизительней, когда ты, например, ходишь за женой и говоришь: «Я пошутил, я пошутил…» Вот это так унижает! Хуже вот этого человека, который говорит: «Ну я же пошутил!», хуже его ничего нет. И она абсолютно права. Она, когда дня через три начинает снова с тобой разговаривать, говорит: «Ну вспомни, что ты тогда сказал?» Во-первых, это уже не шутка, это звучит уже серьезно. Через три дня это звучит ужасно. Поэтому – терпение. Тебя не поняли – проглоти, иди в душ. Всё!

М.: Теперь я обращаюсь к аудитории к нашей, кто хочет задать вопрос, а такие люди обязательно должны быть – вы, пожалуйста, поднимите руки, вам дадут микрофон.

Зритель: Здравствуйте, Михал Михалыч! Первый короткий вопрос: что бы Михал Михалыч спросил у Владимира Владимировича? И второй вопрос: Россия вылетела, Украина вылетела, за кого будете болеть на Чемпионате мира по футболу?

Ж.: Отвечаю на второй вопрос. Значит, я болеть не буду не за кого. В результате там обнаружится. Всё, когда своих там нет, то тебе уже всё равно. А что касается вопроса один – что бы я спросил у Владимира Владимировича: сколько он еще думает держать нашу передачу? Хватит ли у него терпения? Так, давайте дальше.

Зритель: Михал Михалыч, а вот скажите, президент Медведев недавно сообщил, что скоро можно будет справки через Интернет брать. В этой связи у меня вопрос – сможем мы так коррупцию победить или она в Интернет проникнет.

Ж.: Да нет, вообще как-то надо увязать инновации с коррупцией. Я думаю, что пока хватит.

М.: Теперь обратно верните микрофон, пожалуйста.

Зритель: Михал Михалыч, у меня к Вам два вопроса. Первый вопрос: говорят, что мировой финансовый кризис закончился, с одной стороны, а с другой стороны, говорят, что в 2010 году нас ожидает вторая волна. Что Вы по этому поводу думаете? И второй вопрос: и все-таки, как Вы считаете, зачем же перезапустили большой андронный коллайдер?

Ж.: Спасибо большое. Вот так, как всё это говорят, говорят, то на сплетни я не реагирую. Закончится кризис, не закончится кризис… Кстати, кризис, мне кажется, вообще в нашем характере. Он нам помогает. Вот нам лично, живущим в этой стране, помог всё бросить на полдороге. Вот мне очень нравится: недостроенные дома стоят, полураздетые женщины лежат… Вот всё на полдороге, всё брошено, как было и все собрались у киоска. Все обсуждают кризис. Вот чтоб было, как я написал: «Наша судьба такая – или выпить от нечего делать или что-нибудь сделать от нечего выпить».

М.: А про большой андронный коллайдер Вы не будете отвечать?

Ж.: Нет, ну есть серьезные литераторы, которые об этом пишут. Что, мол, благодаря андронному коллайдеру наше правительство что-то не то делает и не то отвечает.

М.: Мне остается сказать большое спасибо всем, кто смотрел нашу передачу. Я надеюсь, что через месяц мы с вами встретимся снова и это уже будет новый год. Это уже будет передача в новом году. Тогда-то мы и поговорим про прошедший год, поговорим про Новый год, на этом передача закончена, всего доброго, до свидания, пока.