Дежурный по стране, 01.02.2010

М.: Ощущение, что Новый Год был очень давно. Между тем он был, что называется, в отчетный период. То есть в тот период, который мы с вами должны охватить. Вообще слово «новый» в русском языке является синонимом слова «другой». Вот когда просто мы говорим «новый автомобиль» - значит «другой». Как Вам кажется, или как бы Вам хотелось, в чем бы Новый наступивший год должен стать другим для страны, и чем другим он должен стать для Вас лично?

Ж.: Конечно, хочется, чтобы этот Новый год был другим, потому что уже есть ощущение какой-то одинаковости. Хотя это считается стабильностью, но… Я нам желаю, чтобы самое главное произошло – чтобы как-то количество глупости уменьшилось. Я не считаю себя умным, но я уже не знаю, как реагировать на радио, на телевидение, на эти хихиканья, на эти комментарии. Я уже не знаю. Либо, если что-то оппозиционное – то уныло, одинаково, оппозиционно. Если что-то развлекающее, либо с утра надо понять настроение – то хихикают девицы-дикторы невыносимо. Если ты радио, ты вообще как-то так должен говорить: «Вы в пробках стоите – я вам сочувствую, я замолкаю, даю успокаивающую музыку… Я не раздражаю вас разговором об импотенции, о лечении разными лекарствами…» - тем более они все равно ничего предложить не могут, хорошая женщина больше может предложить, чем дикторы. А все слушают радио за рулем. А когда у тебя у руках руль, эти 150 или 200 лошадиных сил – это хуже автомата. И ты, конечно, выскакиваешь психованный. Людей хватает инфаркт в машине во время пробок. Невредимая машина и разбитые люди внутри. Значит, это я говорю о количестве глупости. Дать работу мозгам, я надеюсь. Меньше сообщать нам сверху какие-то новости, куда должна идти страна – дать работу мозгам внизу, внутри. Чтобы это был год хотя бы каких-то гипотез, догадок. Вот! Чтобы это был год догадок – очень хочется. А мне кажется, что мы уже созрели, с нами уже можно говорить, уже время, которое нам дало правительство, оно всё время… Нам верха, вот этот руководящий тандем время от времени говорит: «Они еще не созрели, не дозрели, еще трудновато, еще не поймут…» Я думаю – уже созрели. Уже можно попробовать и независимый суд нам подсунуть. Уже можно попробовать правильный подсчет голосов, мне кажется, мы уже созрели. Какое-то время мы недозревали до правильного подсчета. Может быть, нам уже можно и дать выборы, то есть уже дать какую-то демократию. Мне кажется, мы уже дозрели. Что-то там произошло, мы уже не выберем уголовника, такого полного бандита в мэры. Они кстати, становятся уголовниками и без нашей помощи. Поэтому я считаю, что год этот должен быть другим. Должен быть, если он сможет. Спасибо за внимание!

М.: А про то, каким должен стать год для Вас, не будете говорить?

Ж.: Для меня?

М.: Да. Ограничимся страной?

Ж.: А я – где дежурный? Если я буду дежурный «по себе»… Вы же все время подчеркиваете, что я дежурный по стране, по стране… Ну, я… Нет, для себя я не могу планировать такие вещи. Это невозможно, я человек суеверный. Получится – получится. Ты что-то услышал, ты что-то увидел, ты туда пришел, ты берешь записную книжку и пишешь краткое содержание того, что тебе нужно будет написать. Тут я не могу собой руководить, это совершенно Антон Павлович Чехов, у которого сейчас юбилей. Он же столько врагов себе заработал благодаря тому, что описывал тех, кого видел.

М.: Ну тогда давайте тогда про Чехова поговорим. Поскольку все отмечают его юбилей, я Вас вот что хотел спросить. Мне кажется, что Чехов очень не любил людей. Что он описывал в своих пьесах (я не говорю уже про рассказы) очень нехороших людей, с которыми лично я дружить бы не хотел. Они все безответственные, они все слабые и так далее. Тем не менее, очевидно, что Чехов великий писатель и вот сегодня я узнал, что его поставили даже в Южной Африке. То есть даже Южная Африка там что-то находит. Что на Ваш взгляд, они находят, все эти люди, которые любят Чехова (и я в том числе), что я нахожу в его произведениях?

Ж.: Мне кажется, люди в Южной Африке находят то, чего не нашли Вы, то есть… Мне вообще кажется, что у Чехова они не так глубокие, как разнообразные. Его можно и так толковать и так. Допустим, помещица выглядит и глуповатой, и… Ну я не беру сейчас Раневскую из «Вишневого сада», хотя тоже непонятно, почему человек, казалось бы, приехал из Парижа, давно не был дома, и конечно, имение заложено-перезаложено, но почему она так тоскует по этому имению, если она его не видела много лет? Мне тоже непонятно. Но, с другой стороны – многообразие одного человека есть у Антона Павловича. Человек может говорить глупости, и может говорить гадости, но мне кажется, что он бесконечно нежен. Вот нежен – общая атмосфера нежности. Эта атмосфера, она, казалось бы – безделие, где один-два человека работают, как в «Дяде Ване». Но эти бездельники – это и есть российская дворянская жизнь. Следующее поколение наших богатых людей будет таким, каким описывал его Антон Павлович, как мне кажется.

М.: Я думаю – поколений через десять.

Ж.: Нет. Ну хорошо… Ну через два! Через два поколения появятся лодыри, которые живут на наследство. Появятся люди, которые будут говорить: «Работать надо! Работать надо, дядя Ваня, надо работать!» Вообще столько смешного: он был безжалостен к женщинам – лично Антон Павлович, но этого не чувствуется в произведениях. Женщины вообще так на него налетали, тут я не могу себя с ним сравнивать… У нас движение разное: они на него, а я – на них. Это совсем разные движения. Но ему грозили женщины самоубийством. Он был высок, красив… Я вообще никогда не знал, что он был высок. Он, оказывается, был высок, красив, холост – и женщины грозили самоубийством. Они говорили: «Я покончу с собой!» Он говорил: «Плюнем на эти пустяки и обращать внимания не будем. Может покончим, может - нет». Может быть, он их знал лучше, чем мы. Поэтому Антон Павлович, он такой, как есть. Я думаю, он не ставил оценки людям – кто лучше, кто хуже. Он просто их описывал, и они настолько все время поворачиваются другой стороной, что их всё время ставят и ставят, ставят и ставят. У Шекспира всё четко: это – дерьмо, это – нет. Всё! И мы знаем - какой он мерзавец! И он мерзавцем проходит от начала до конца. И после пьесы остается мерзавцем и до пьесы был. А тут – неизвестно. Тут – непонятно. И это вызывает такую симпатию! Непонятно! И выстрелы эти чеховские – непонятно, кто застрелился. Непонятно! Потом вдруг – этот застрелился. Оказывается, он любил совсем другую женщину. И он страдал из-за нее. Но скрывал – это признак интеллигентности. Не ходить и шептать «я тебя прошу, выслушай меня» - тем более к замужней, в основном у него любили замужних женщин. Видимо, тогда было интересное время. Я как-то там не понимаю, у Чехова – такое ощущение, что жены были свободными. Она являлась чуть ли не к утру, и у нее был собственный коридор, своя спальня… И муж то обнаруживал ее там, то не обнаруживал. И сам, видимо, не так часто туда ходил. Вдруг – какие-то сани, экипаж, лошади – она помчалась! Ему оставалось только из окна смотреть. И вот эти все телеграммы, которые обнаруживали чеховские мужья: «Я жду тебя в Париже, целую… эти то ли ножки, то ли пальчики, то ли коленки…» А – маленькую ножку! И муж все время ходил и с яростным презрением повторял: «Маленькая ножка – ужас…» У него эта «маленькая ножка» вызывала отвращение. Извините, как я когда-то писал: «Если бретелька вылезла у чужой женщины – с удовольствием поправляем, у жены вылезла – с отвращением». Даже не поправляем, говорим «сама поправит».

М.: Безусловно, самое трагическое событие, которое произошло в это время - это землетрясение в Гаити.

Ж.: Вы решили меня «звездануть» с высот…

М.: Да, ну у нас же, как в жизни… С одной стороны, я бы сказал, такой добрый подвиг совершили наши поразительные люди из МЧС. Их все время показывают и весь мир признал, что у нас замечательно работает эта организация. С другой стороны, западные звезды устроили концерт по миллиону долларов. Наши звезды ничего не устроили и никакие копейки не дали. Нашим звездам не хватает денег или чего-нибудь еще?

Ж.: Ну вот это вам не Чехов Антон Павлович. Тут похуже вопрос. Нашим звездам – что? Нашим звездам не хватает то денег, то голосов. Наши люди четко делят мир на свой и на чужой. Вот Гаити и всё это несчастье – это всё произошло в чужом мире. Я не скажу, что это ксенофобия какая-то, но это мир чужой для нас совсем. Если бы там хоть туристы наши были, как в Малайзии или в Таиланде, когда происходят такие катастрофы, тогда это было бы как-то нам ближе. Наши, кстати, жертвуют нормально. Тратят деньги нормально наши богатые люди. Нет закона, который бы их поощрял тратить деньги на благотворительность. Такого закона нет, не знаю, почему. Вот концерт западных звезд – почему наших не позвали хоть одного?

М.: Потому что они на Западе не звезды. Их никто не хочет слушать там.

Ж.: Ах, наших никто не хочет слушать…

М.: Наших, наших…

Ж.: Да я с этим согласен. То есть поворачивается дело так: слушать не хотят, а деньги давай. Нет уж! Наши не в состоянии. За то, что их не зовут, не приглашают, плюют, не читают, не слушают, вообще никак не отмечают – как они будут еще собирать деньги, отсутствуя в этом воскресном роскошном ночном концерте? Отсутствуя в пользу Гаити. Конечно, Клуни вынул, как я понял, чек на миллион долларов. И наш сразу сравнивает свой заработок с его заработком и считает, что Гаити ему ближе, чем Россия. Значит, ближе. И, кроме того, нам кажется что, действительно, по положению мы ушли, конечно, от Гаити, но никто не знает, насколько мы вырвались вперед. Поэтому неизвестно еще, может быть, эти деньги пригодятся для своих. Не дай бог, конечно, но это такая ситуация. Мы не доросли, как мне кажется, до пожертвований в пользу острова Гаити. Не доросли! И нас это положение устраивает.

М.: Есть такая мировая консалтинговая и аудиторская компания «PricewaterhouseCoopers»…

Ж.: Какой Куперз?

М.: Это неважно, как она называется, важно, что они сказали, что через двадцать лет российская экономика станет ведущей в Европе. В связи с этим у меня к Вам вопрос: что такое должно произойти в нашей экономике, чтобы она через двадцать лет стала ведущей в Европе?

Ж.: Ну я уже пережил один период, когда наша экономика была ведущей, или не экономика… Для этого что нужно, как мне кажется: снова диктатура, снова отгородиться от всего мира, снова сосредоточиться на вооружении, снова закрыться – это будет страна орудий, страна концлагерей, страна пайков вместо денег и вместо лекарств, это будет страна совсем другая. Она может объявить, что она теперь на первом месте в области охраны природы, отгородившись от всех, всё равно никто не проверит.

М.: Так это же не мы сказали, это они сказали.

Ж.: Они сказали – они пусть и отвечают за нас. Как мы можем стать лидерами?.. Нет, я не знаю… И, главное, как мне кажется – не надо в данном случае стремиться в лидеры. Надо успокоиться. Можно приведу пример? Это называется «коротко о себе» на фоне страны. Я получил вначале от Райкина квартиру в Ленинграде, потом с помощью комсомола мне предложили так: «Сдадите квартиру в Ленинграде – получите квартиру в Москве». Просто надо было сдать свою однокомнатную и получить однокомнатную. И на «Жигулях» я перевозил имущество. Книги, потом портьеры, потом кастрюли, потом то, что было, потом постель… На «Жигулях» три ходки за день. Я помню, почти в каждой поездке мне попадался какой-то вонючий грузовик. Я его обгонял по пять-шесть раз. Вот представьте: я его все время обгоняю, он медленнее меня едет в три раза, я его обгоняю на дикой скорости. Через некоторое время – он опять впереди. Меня за это время ловили, штрафовали, я опять на дикой скорости этот грузовик обгоняю… Короче говоря, и в Питер он приехал раньше меня. Когда я приехал, он уже стоял на заправке. Водитель мне подмигнул, то есть я понял, что он жил, как он ехал, а я ехал, как живу. Понимаете? Не надо рвать куски! Надо иметь среднюю приличную скорость. Не надо рваться в лидеры. На средней приличной скорости можно чего-то достичь. И самая главная наша задача: послать на учебу наше самое слабое звено – рабочий класс. Мы столько лет воспевали низкое качество, созданное нашим рабочим классом… Потому что мозги все равно были хорошие, а руки… Помните Алексея Баталова – единственный слесарь, возле которого ученые толпились, в фильме «Москва слезам не верит». Абсолютно документально. Вот этот один, он был просто хозяином положения: и шашлыки, и всё, и руки золотые, и «благодаря ему я защитил докторскую» - поет один на гитаре. И вот этот один слесарь! Вот что такое был слесарь один – вот таких бы слесарей… Ну, кстати, кто через двадцать лет доживет, передадите мои слова…

М.: Мы, к сожалению, не можем обсуждать президентскую гонку в Украине, потому что нас могут обвинить во вмешательстве во внутренние дела другой страны, но я хотел бы Вас все-таки про Украину спросить, пока там президент Ющенко, который присвоил звание Героя Украины Степану Бендере. В связи с этим у меня возникает такой вопрос: может быть, нам надо присвоить звание Героя России Мазепе? Или, может быть, вообще никак не надо реагировать на такие вещи?

Ж.: Я бы сказал, что может быть вообще никак не реагировать, подождать исхода президентских выборов, всё равно звание присвоил человек, который уже практически не президент и это последнее его слово. Но я хочу сказать… Вот кто помнит наше брежневское Политбюро? Ну это же все люди были с Украины, почти: Черненко, Кириленко, Брежнев сам из Днепропетровска, потом – Хрущев, Подгорный…

М.: Вы что хотите сказать?

Ж.: Что я хочу этим сказать? Ничего! Ничего не хочу сказать. А Трофим Денисович Лысенко? Чей? Вообще, фамилии же тогда были, если кто помнит… Я-то помню, в институт же нельзя было поступать, потому что считалось, что лучше иметь фамилию на «ко». И поэтому говорили: «А я – Коган…» Это такой анекдот тогда был. И человек оказывался за бортом. В Киеве запрещалось всё, там они были святее папы Римского. Там запрещалось любое свободное слово, любая шутка какая-то, запрещалось и до Москвы. В Москве была самая свободная жизнь. И при этом Политбюро, господи, я был у Подгорного там, ну видел, да… Я был в гостях. За мной приехала машина, между прочим. Адэнауровский такой вагон, «Мерседес»-вагон. Это был 70-й год, но он тогда уже был чуть-чуть в опале. Все же из Днепропетровска были. И его дочка мне говорит: «Почитай, Михаил, там отец хотел послушать». Пришел папа, в комнатных туфлях. Квартира, между прочим, вот так шла, вокруг дома, на улице Алексея Толстого. И так провели меня по всей квартире и там даже гостиничный номер попался. Потому что там было девять или больше комнат, я не помню. Вся квартира в подарках от разных президентов. Подавали поросенка с гречневой кашей. Гречневая каша совсем другая, вы такой не ели. Вот такая гречка, как сустав пальца! Это не это вот рассыпное для птиц. А для людей! Поросенок был с гречневой кашей, это национальная еда какая-то такая была для членов Политбюро. Если они угощали артиста, допустим, которого приглашали. Вот он хотел послушать. Он был уже немножко на излете… А дочь говорила (дочь очень симпатичная), она говорила: «Он тебе поможет, наверное…Я так думаю…» Хотя он сказал, что он мне не поможет. В общем, она к папе относилась трезво. Я читал, он сказал: «А острее есть?» А я читал «Министр мясной и молочной промышленности», у меня столько было из-за этого неприятностей! В Киеве вообще выгнали. А он сказал: «А острее есть?» Я говорю: «Николай Викторович, я не диссидент, я – сатирик, пожалуйста, извините меня, но я из другой породы». Он, как они все, молча встал и ушел отдыхать. Ни «здравствуйте», ни «до свидания», ни «спасибо», ничего. Они все такие были… Я еще там выступал в одном месте, приводили меня в кабинет, допустим, к министру, в обеденный перерыв. Референт приводил. Ну, тогда была пословица: «Какая разница между министром и референтом? – Никакой, только министр об этом не знает». И вот в обед, в обычном министерском кабинете, 76-78-й год, доставалась пачка «Мальборо», самое большое лакомство – «Кока Кола», потом виски, еще что-то… Я стоял прямо тут же. Министр говорил: «Что-то мне его лицо не нравится… Антисоветчик!» Референт говорит: «Иван Иваныч, клянусь – нет! Вот можно быть в дьяволом в душе, можно – с ангелом в душе. Вот он – с ангелом в душе…» Причем показывая на меня при этом пальцем. Я там стоял, совершенно смущенный, думаю: «Ну куда? Тут не уйдешь, потому что тут «топтуны», вот эти большие револьверы за дверью…» Министр говорит: «Ну пусть читает, но смотри…» Это он референту говорит, не мне, мне – вообще ничего. «Смотри, если он чего не то прочтет! Убью!» Ко мне – ни слова. Я, абсолютно опустошенный, хотя понимаю, что надо, потому что мне сказали: «Во-первых, ты человек свободный, во-вторых, Михаил, в случае чего, если твоей маме надо помочь, мы дадим телефон и это будет решено запросто, а вдруг понравится, какой «спаренный» - ты сразу получишь одинарный номер, никаких спаренных телефонов…» Тогда же были спаренные, можно было с каким-то соседом делить номер без конца… И я спрашиваю этого помощника: «С чего начинать?» Тот говорит: «Давай «Собрание на ликеро-водочном заводе». Махнули не глядя, спиной ко мне. Я читаю. Тот заинтересовался, говорит: «Так… В общем, ладно – поставим телефон…» Так что эта атмосфера была мне знакома. Но это были люди с моей родной Украины в основном, если говорить о Политбюро. Если возвращаться к вашему вопросу…

М.: Может, не стоит уже…

Ж.: Не стоит?

М.: Как хотите. Но так всё было интересно…

Ж.: Андрей сказал, что не стоит возвращаться к вопросу. Потому что мы ушли в свободное плавание. Как один человек сказал обо мне хороший комплимент: «Вот чем, говорит, Жванецкий отличается от других – начинает с земли, потом уходит в небо…» Всё, спасибо за внимание.

М.: Мы, по-моему, никогда с Вами не говорили про людей таких, в общем несчастных, которые называются гастарбайтеры. А Федеральная миграционная служба решила тут навести порядок. И теперь каждый из вас, из нас, любой человек может завести себе личного гастарбайтера, заплатив государству небольшую пошлину, около тысячи рублей и составив договор. И ты получаешь, по сути, слугу. Вот не хотели бы Вы завести личного гастарбайтера? И если хотели бы, то что бы он делал?

Ж.: Что бы что он делал… Ну вообще, в принципе, если будет такая возможность – мы, я считаю, давно заслужили. И, конечно, я думаю, если наш человек сможет нанять за тысячу рублей, то в основном, мне кажется - для совместного проживания. Я должен сказать, что мне давно нравится эксплуатация человека человеком, но я считаю, что наш человек (слава Богу) эксплуатировать не готов. Не готов и не может. А если нанять вот такого – только для совместного проживания. Я себе так представляют эту сцену: он убирает, а ты ему говоришь: «Слушай, ну всё, я суп сварил – садись!» Потому что это именно ты берешь в наших условиях как платного друга. За деньги берешь друга. Ну что там у тебя убирать? Ну он уберет, если речь о квартире, не у каждого же есть имение, ну он уберет, что-то еще сделает. Кстати, почему речь идет о мужчинах, между прочим? Я сам себя вынужден останавливать. Может за тысячу рублей можно что-нибудь более интересное, чем мужчина? Но вот можно, допустим: «наш известный сатирик выступает со своим гастарбайтером». Тоже научить его чему-то. Нет-нет, это получше даже, чем демократия, мне нравится больше. Я боюсь, что пара - наш человек и гастарбайтер сопьется за несколько недель.

М.: Меня, честно говоря, удивили результаты одного социологического исследования, которое провели западные социологи. Они решили, какой цвет волос у женщин предпочитают самые богатые люди мира. Они взяли сто самых богатых людей мира и посмотрели, какой у их жен и любовниц цвет волос. Оказалось, что брюнеток предпочитают в три раза больше людей, чем блондинок.

Ж.: Во сколько раз?

М.: В три раза почти.

Ж.: Это я просто так спросил.

М.: Но дело не в этом. Дело в том, что ни у одного самого богатого человека мира не было спутницы-женщины рыжеволосой. Ни у одного! Меня это потрясло, я хотел у Вас спросить: почему богатые люди так не любят рыжих?

Ж.: Потрясение передалось мне. Я уже несколько раз пытаюсь в эту жизнь влезть – очень богатых людей. Но с другой стороны, если человек богатый, сверхбогатый, может, он мультимиллионер – если он женится, то по-моему сейчас в его планы на женитьбу должны быть сразу включены планы на развод. Просто это составная часть женитьбы. Должно быть рыжие женщины настолько крепки в разводах, что его любой грабитель и террорист оставит с большим количеством вещей, чем рыжая женщина. Я не знаю, но мне так кажется. Вообще, я бы сейчас на месте журнала «Форбс» показывал только половину состояния богатого человека. Потому что вторая половина явно будет отсужена женой. Ну явно! Сейчас вот разводится Брэд Питт… Я правильно его называю? И Анжелина Джоли…

М.: Они вроде не разводятся…

Ж.: Не разводятся? А говорили, что даже мирно всё поделили…

М.: Хотя это же никто не знает на самом деле…

Ж.: Всё же делится! Это знаете, жизнь сразу превращается в цифры. У нас это, знаете, какие цифры: простыни – одна, одеяло – два… А там – цифры другие. Но жизнь сразу превращается в цифры. Мне вообще, честно говоря, на фоне богатых людей очень нравятся разводы в советское время – изумительно! Пришел – ничего не принес и ушел, практически ничего не забрав. Знаете, как я разводился? Я, лично? Коротко о себе. Я пришел, оказывается, с подушкой, больше ничего. И так как это было на первом этаже, на улице Баранова в Одессе, то, чтобы соседи не видели, мне подушку передали через окно. И я ушел. Всё, кончилась семейная жизнь. Я с подушкой явился домой к маме, мы все уходили к маме. Жены уходили к маме, мы уходили к маме. Потому что единственное богатство было – квартира и это имели только наши родители, дедушки-бабушки. Остальное – в портфеле. Или еще бывал чемодан фибровый коричневый, у которого одни замок закрывается, другой – нет. А сейчас, конечно, у богатых людей, мне кажется, очень сложная ситуация. Во-первых, если он одинокий, то там женщины беременеют практически без секса. Он, несчастный, даже не может понять, как же это произошло. Она ему говорит: «Ну, дурачок, я бы тебе рассказала, но это уже после женитьбы я тебе расскажу. Но Илюшечка твой! И ДНК – всё совпадает. Я на всякий случай всё это измерила». Почему «на всякий случай»? В общем, короче говоря, у них сейчас судьба вот с этими женами. Рыжих не так много, кстати. А вообще, если вспомнить (я сейчас закончу как-то), если вспомнить – как они разбогатели. Вот они оказались в нашей стране возле чего-то, что плохо лежит. И так и женились – возле кого-то, что плохо лежит. Поэтому мы присутствуем все время: бесконечные разводы и в результате количество богатых женщин сейчас превышает количество богатых мужчин. Спасибо за внимание, я замолкаю.

М.: Вы напрасно садитесь, потому что сейчас наступает тот момент, когда Вы начинаете читать Ваши произведения, а Вы это всегда делаете стоя.

Ж.:

* * *

Что такое семьдесят?

Вы на вершине склона лет.

В этом возрасте, когда испытал все удовольствия, единственное, что может обрадовать – результаты анализов…

* * *

Патриотизм – это четкое, ясное, хорошо аргументированное объяснение того, что мы должны жить хуже других.

* * *

- Что нужно, что наш человек начал работать?

- Ему нужны два условия: заплатить и запугать.

* * *

ВЕРТИКАЛЬ С ЦЕНТРОМ НАВЕРХУ

Что такое вертикаль (центр)?

Вертикаль – это доброта, счастье распределять, счастье получать распределяемое…

* * *

М.: Теперь мы переходим к той части нашей программы заключительной, где вопросы задают наши зрители. Сначала мы посмотрим видео-вопросы. Первый видео-вопрос.

Зрительница: Здравствуйте, Михаил Михайлович! Меня зовут Татьяна, я начинающий дизайнер. Хотела бы задать Вам один вопрос. Сейчас модно кататься на горных лыжах, а Вы катаетесь?

Ж.: На каких, на горных лыжах? И на обычных не катаюсь. Они у меня перекрещиваются и я останавливаюсь. Однажды я скатился с горы, то ли меня подтолкнул кто-то… Видимо, подтолкнул. Я скатился здесь, в Подмосковье. Причем ударился об одно дерево, о второе дерево – тогда сверху сказали: «Вы что – в первый раз?!» Я сказал: «Первый раз», - когда меня стукнуло об третье дерево, с помощью которого я и остановился. Потом у меня перекрестились лыжи и я заткнулся. Всё пока.

М.: Следующий вопрос.

Зрительница: Здравствуйте, Михал Михалыч! Меня зовут Аня, я студентка из Москвы, будущий тренер по конному спорту. Мне давно хотелось задать Вам вопрос – любите ли Вы распродажи так же, как люблю их я? Неужели не хочется иногда купить что-нибудь ненужное за бесценок?

Ж.: Ну и вопросы сегодня… Какой-то народ такой подготовленный появился! На распродажи я много ходил. Я, когда первый раз выехал за границу, я долго копался в этих кучах, такая гора каких-то бюстгальтеров, трусов, штанов. Я что-то копался, потом как-то так стало стыдно! Кто-то спрашивал: «Это кто? – Да это известный сатирик». А я вот в этих кучах… Я перестал тогда и всё… А потом еще мне как-то рассказала мама Павла Буре - они тоже пошли на распродажу, тренер вызвал их к себе, говорит: «Вас видели на распродаже?» Тот говорит: «Да». Он говорит: «Тебе платят миллионы! Иди в дорогой магазин и трать, чтоб люди видели! Как ты мог оказаться на распродаже?» Я это тоже учел - и всё, и теперь всё. Если меня знают, а ты копаешься в этой куче, перебираешь: «Это что? А это?» - не-не-не… Так что девочка не права. Ну у меня сегодня и вопросы!

М.: Сейчас мы узнаем, о чем Вас хотят спросить люди, которые пришли в зал. Кто хочет задать вопрос? Микрофон дайте человеку пожалуйста.

Зритель: Я не устаю повторять Вашу цитату о кризисе: «Большие деньги закончились, маленькие – остались и их много». Вы вселили такую уверенность в определенный слой общества, что я думаю спросить снова: «Что Вы думаете на сегодняшний день?»

Ж.: Я думаю это же самое. Я вообще давно уже просил сверху дать мне хоть немного, но больших денег.

Зритель: Уважаемый Михал Михалыч! Вот сегодня средства массовой информации сообщили, что один из претендентов на пост Президента Украины где-то в своем выступлении назвал Антона Павловича Чехова «великим украинским поэтом». Как Вы считаете, так ли уж он и неправ?

Ж.: Нет, я считаю, во-первых, что он прав. Ну Чехов же всюду говорит: «Я хохол, я хохол», - поэтому я чувствую, что он и хорошо относится к этим людям и к ним же относится. Что еще больше ответить? Я о Чехове сегодня говорил много, о кандидате не говорил ничего, ввиду того, что там острая борьба и мы по-прежнему все за Чехова.

М.: Пожалуйста, кто еще? Да, девушка, говорите.

Зрительница: Раз уж мы говорили сегодня про Новый Год, можно спросить – Вы, когда были маленьким, Вы под ёлкой любили один большой подарок или много маленьких?

Ж.: Замечательный вопрос. Должен сказать, что когда я был маленьким, тогда началась Великая Отечественная война, к сожалению. Мне было семь лет. До этого я себя помню неважно. И потом эти четыре года. Мы резко повзрослели. Елок не было. И потом мы в основном встречали поезда с фронта (после победы мы вернулись в город Котовск под Одессой). Вы не представляете: идут товарные поезда, мы пацаны, нам в школу идти, у нас нет ни тетрадей, ничего. И нам бросали тетради, бросали ручки, бросали блокноты. До сих пор я сохранил один блокнот с замочком, немецкий. Эшелон шел как-то медленно, видимо, со станции, и они бросали. Мы все экипировались, я имею в виду портфели, тетрадочки, всё – вот это были мои главные игрушки.

М.: Мне остается сказать, что собственно говоря, вот и всё. Большое спасибо всем, кто нас смотрел, я надеюсь, что программа «Дежурный по стране» выйдет на канале «Россия» через месяц. Всего доброго, до свидания, пока!