Дежурный по стране, 04.10.2010

М.: Я думаю, понятно всем, с чего мы начнем сегодняшний эфир. Мы начнем его с проблемы, как теперь это принято говорить «отрешения от должности» мэра города Москвы. Как Вам кажется, когда такой опытный политик в понедельник говорит о том, что он не уйдет добровольно в отставку, очевидно, что он на что-то рассчитывает. Как Вам кажется, на что рассчитывал в понедельник Лужков и почему этот расчет не оправдался?

Ж.: Так и хочется побежать к нему и спросить, на что он рассчитывал… Потому что в таком мире, где он находится, узнать, на что он рассчитывал, невозможно. Или на что он рассчитывал и почему не рассчитал… Это всё уже столько обсуждалось, переобсуждалось. На радио это на каждой станции, просто бесконечно, невозможно.… Поэтому не знаю, на что он рассчитывал. Может, на это и рассчитывал. Что это будет так обсуждаться широко. Но с другой стороны, Юрий Михайлович для меня долгое время был идеалом руководителя совершенно нового типа. Потому что когда он вступил в свою должность, он меня удивлял тем, что… Ну многие ко мне хорошо относились, но он просто перебегал на другую сторону: «Миша!..» Это я говорю о себе. Я не могу говорить о нем, потому что я не знаю, как это в этих сферах, это же там «хоть высоко, но под ковром». В общем, головы под ковром, что-то там высоко происходит. Вот он ко мне очень хорошо относился: «Миша, проблемы есть?» Я никогда в советское время не слышал, чтобы какой-нибудь секретарь горкома спросил: «Миша, проблемы есть?» Он бы повесился, он боялся этого вопроса, любой секретарь горкома. Он боялся даже этого своего отношения, всего боялся. И вдруг такая смелость, такое бесстрашие. И действительно, вы знаете, абсолютно какая-то отзывчивость, демократичность… Наш московский Пен-клуб просил квартиры для писателей. Там было двадцать пять замечательных фамилий. Юнна Мориц, Владимов, Ваксберг, Юз Алешковский, Олег Чухонцев, Вознесенский и Окуджава, Виктор Ерофеев, Пьецух, ребятки, много хороших людей. Подписал! И мы вышли с этой резолюцией. Правда, потом пришлось еще десять лет ходить. Я это говорю без иронии. Я думал, что резолюция мэра – это вершина, а это подножье. Вот только тогда и началось: «А вы… А кто? А спонсоры есть? А где вы? А как Вы?» Еще какие-то отделы распределения… Мы с ним сидели, разговаривали, очень тепло. Ну просто очень. Я говорю: «Юрий Михайлович, а каким образом наш человек подчиняется?» Он мне говорил, причем я это запомнил его слова: «Нашему человеку нужно поставить задачу, наш человек не может выживать сам». Это очень толково – нашему человеку нужно поставить задачу, он как солдат, он нервы не тратит, в любом перерыве он будет спать. И для того, чтоб он что-то делал, ему нужно все время давать задания. Командир не должен спать. Вот эти вот вещи я впервые от него слышал, и все время наслаждался, вот он был прирожденный лидер. Писатели всё получили, я должен сказать, все всё получили. Всё в порядке. Булат не дожил до этого всего, но сын его живет. И жена, Ольга, живет. И Вознесенский… Там столько сейчас в мою сторону, я очень тронут… И вдруг как-то постепенно его демократичность стала исчезать. Ну обычно, чтобы долго оставаться таким, надо быть одиноким мужчиной. Чтоб быть отзывчивым… С женой не уцелеешь. Какая бы она ни была, она будет обращать твое внимание на то, что «хватит раздавать другим, надо подумать о себе, потому что может случиться всякое» – как видим, это и произошло. Я так фантазирую, я так думаю… И видимо, так и было… Жена, это вообще, большая реакционная сила в любом деле, это торможение. Вот постепенно Юрий Михайлович, он еще здоровался, но подойти к нему стало уже невозможно. Я получил записку (не сейчас, где-то полгода назад) в Питере, там свои проблемы: «Михал Михалыч, скажите, почему у нас каждый новый начальник хуже предыдущего?» Я ничего не мог ответить. Мне кажется, что и люди становятся хуже, и начальники становятся хуже. Мне кажется, что новый мэр, конечно, будет хуже. Как всегда, цветного поменяют на бесцветного. Потом бесцветного опять поменяют на цветного. Но смена быть должна, как смена времен года. В этом есть удовольствие от жизни. И мы чувствуем все-таки какое-то волнение, что-то происходит, напоминающее настоящую жизнь. Спасибо за внимание. Простите, какой-то мне начальник сказал по поводу резолюции: «Резолюции надо обновлять». Это такая фраза! То есть вы не можете с одной и той же резолюцией ходить столько лет. Надо обновлять! Вот тут-то всё и скрыто.

М.: Теперь мы поговорим на другую тему, а может быть, это и не другая тема, а продолжение этой темы, у нас всё непонятно. Убит в Москве крупный криминальный… Не убит, а ранен (сначала сказали, что убит, потом выяснилось, что ранен), крупный криминальный авторитет. И, значит, все газеты начали это обсуждать, говорить, кто придет на его место, печатать портреты других криминальных авторитетов. Если правоохранительные органы знают криминальных авторитетов в лицо и их фотографии печатают газеты, почему их не арестовывают?

Ж.: Ну, мы насмотрелись этих голливудских фильмов, там они тоже знали в лицо этих знаменитых Аль-Капоне и остальных, но их не брали, потому что не было доказательств. И свидетели молчали, а тут важно, чтоб кто-то заговорил. Так как наш суд намного демократичней американского… Намного точнее, намного доказательней, я давно восхищаюсь работой нашего суда. Поэтому у меня совершенно нет сомнений – видимо, доказательств нет, не собрано доказательств. Кроме того, мы и так считаем, что – авторитет. Он же только в тюрьме, где они сидит, авторитет, он во всем воровском мире. Значит – во всей стране. А где же кончается… Мы до сих пор не знаем, где этот мир начинается, где кончается. Мне кажется, в тюрьме сидят только слаборазвитые такие, как бы дети, пионервожатые все – за пределами тюрьмы. Я не хочу сказать, что они на свободе. А мы с Андреем? Мы же тоже не на свободе, мы на телевидении. Мы не на воле. Министры не на свободе. Парламент – очень далеко. Даже по их лицам видно, что они не на свободе, только питание хорошее, но свободы тоже нет. В принципе, конечно, во-первых, мне кажется, что сами выборы криминального авторитета намного демократичней. И уж подсчет голосов точный, иначе перестреляли бы тут же. Всех перестреляли бы… Во-вторых, мне кажется, что вынести то, что выносит он в течение своей жизни, это достойно уважения. Это значит – пытки, это значит – допросы. Он никого не назвал, он не раскололся. Об этом знают тоже все, весь так называемый воровской мир, об этом они все знают. Однажды я разговаривал с человеком, который был приговорен к расстрелу. Он говорит: «Я говорил тем, кто со мной сидел, когда их вызывали на допросы, когда он говорил: «Я не выдержу, я расколюсь», - подожди, успеешь». Вот это «успеешь заложить», вот это самое главное, что человек внушает себе: «Я успею предать, я чуть позже, чуть позже…». Он говорил: «Я так жил». И вот он дожил до освобождения. И говорит: «Я приучил этих людей и некоторые из моих друзей втянулись и молчат до сих пор».

М.: Прежде, чем мы перейдем к следующей теме, меня очень задело Ваше высказывание про то, что нет свободы вообще. Я в связи с этим хочу Вас спросить, вот Вы всерьез считаете, что Вы несвободный человек и что у нас свободных людей нет вообще? Вы так на самом деле думаете?

Ж.: Я не о той свободе говорю, о какой вы сейчас говорите. Ведь я тоже должен отвечать на ваши вопросы. Могу не отвечать…

М.: Вы на них очень редко отвечаете и всё прекрасно.

Ж.: Это я приспособился.

М.: Так это и прекрасно. Ну и замечательно.

Ж.: Я приспособился так… Мне кажется, что та несвобода, о которой я говорю, она присуща, наверное, многим в разных государствах. Есть сторонники режима, которые несвободны, они вынуждены говорить одно и то же. И есть противники режима, которые тоже несвободны, в этом имидже они, как в тюрьме. Они почти всё воспринимают в штыки. Вот это, мне кажется, такая несвобода, которая заключается в поведении, в имидже, то есть в том, какую человек выбрал себе роль. Задавайте следующий вопрос.

М.: Я хотел сказать, что я бы с Вами с удовольствием поговорил про свободу, но мы не свободны от формата этой передачи, поэтому я должен задавать какие-то вопросы все равно по поводу того, что произошло в период прошедшего месяца. В прошедшем месяце министр образования Фурсенко рекомендовал уволить двести тысяч учителей. Не потребовал, а рекомендовал. Это связано с тем, что у нас была демографическая яма и раньше учителя учили большее количество детей, а теперь меньшее количество детей. Поэтому учителей надо уволить. Как Вам в принципе кажется, а может ли учителей быть слишком много?

Ж.: Нет, мне кажется, что учителей быть много не может. Преподавателей может быть много очень. Это всё-таки другие люди, это те, кто говорит. А учителя, я имею в виду опять-таки не тех учителей, которые учат детей, а я имею в виду учителей, у которых учимся мы. Молчаливых каких-то. Вот возле которого стоишь и он что-то делает, и ты уважаешь его и готов подражать или научиться. И он тебе ничего не объясняет, и он не просит, чтоб ты был таким, как он, и не желает, чтоб ты занимал такую же позицию. Он просто сам по себе и молчаливый. Ну, я сам молчаливый человек, просто сейчас мне стали платить, и я стал много говорить за это, приходится. А так – мы сейчас все преподаватели, потому что, как мне кажется, там работают таджики, вьетнамцы, а мы преподаем. И производим впечатление. Я думаю, это единственное, что мы производим. Вот что меня действительно удивило – как быстро наши научились бизнесу. Откуда? Вот откуда? Где в советское время их учили? Ведь как только кончилась советская власть, вот эти все сразу разбогатели. Они где учились: МГИМО, комсомол… Комсомол – это вообще самый большой учитель бизнеса. Потому что вот эти крики, скандеж вот этот «Родина, партия, комсомол» - под эти крики они делали всё, что они хотели. Те, которые спустились с гор, оказались очень талантливыми бизнесменами. Евреи в основном преподавали в тюрьмах. Вот эти все – джинсовая компания по окраске… и учились в тюрьмах. Так что в основном – комсомол, тюрьма, МГИМО и горы. Откуда? И действительно стали крупными бизнесменами. И появилось новое какое-то поколение. И сейчас можно встретить учителей, которые моложе всех нас. Очень молодые ребята, жесткие, компьютерные. В общем, верить им невозможно, но надо. И я считаю, что они помогут. Я встречался с ними, знаю их. Не могу сказать, что я приятельствую, но знаю, знаком. Помогут, но не деньгами. Деньгами они помогать не любят, поэтому не рассчитывайте. Продуктами. Лекарствами. Лечением. Увидите, что мучается кто-то, можно им звонить, можно попросить помощь. Помогают, собирают. Такие люди есть. Они жесткие… И поэтому я бы такой лозунг… Это я где-то в Израиле прочел: «Накорми себя сам, сними с нас заботу о тебе».

М.: Предыдущий месяц, сентябрь, начался с того, что с первого сентября в Москве было запрещено продавать крепкие алкогольные напитки с 10 вечера до 10 утра. Это делается, естественно, в рамках борьбы против алкоголизма и пьянства. Как Вам подсказывает опыт, возможна ли в России такая ситуация, когда человек захочет выпить и не найдет, что?

Ж.: Я тут большой профессионал. Этот вопрос попал к знатоку. Человек, который хочет выпить и не может найти, где достать водочку, в нашей стране он напоминает тяжелораненого. Вызывает огромное сочувствие, желание помочь, оттащить куда-то на себе или подать ему это, или притащить его туда, где это есть. Ну я помню еще, как продажа водки начиналась с одиннадцати или с двух часов, что-то вот такое, или в андроповские времена… «Елисеевский» в Петербурге, огромный магазин, дикая очередь стоит и ждет одиннадцати часов. В одиннадцать часов все открывается, начинает касса стучать и этот какой-то первый алкоголик (это уже как анекдот) говорит: «Две по тридцать две». Она говорит: «Называйте отдел». Он в ответ: «Киндитерский!» Столько яду было в этом «киндитерский». Потому что когда что-то запрещают, потом так хочется именно этого, вы не представляете… Вот так хочется именно с двадцати двух до десяти. Причем после десяти не хочется, и до двадцати двух не хочется. А вот в этот период, когда тебе запрещают… Я же тоже много ездил в ресторан «Ангара», где тоже был запрет на спиртное. И официантка, кофейник и чашечки. И она идет и наливает, и ей: «Девушка, к нам, к нам, к нам!» Потом следующая приносит «Нарзан» и три стакана граненых. И эти, не поперхнувшись, выпивают залпом этот кофе, и закусывают селедкой и луком! А эти, которые сидят с «Нарзаном», говорят: «Официант, нам еще бутылку «Нарзана»!» Другой говорит: «Вася, не занимайся самообманом – две!» И вот этот приносит и они еще с собой берут. Все в нарзане, там как-то закрыто, черт его знает. Этот говорит: «Вася, у тебя уже руки дрожат, ты можешь только солить и перчить. Ты уже не можешь попасть в стакан». Конечно, наш человек пьет от горя до жалости, я бы так сказал. Не надо зевать мне в лицо, ужас! Я сейчас говорю талантливые вещи. Молодые девушки, неизвестно, откуда они пришли, конечно. Потому что, конечно, недосып он сказывается, конечно, именно на артисте. Сбили меня с толку… Здесь такое место, здесь русский с нерусским, с немцем, с кем угодно… Если ты откажешь в своей компании незнакомому человеку, это у нас не принято. Ты просто оскорбишь его, он оскорбит тебя. Он сидит, у него бутылка, у него этот стакан или рюмка, говорит: «Михаил, выпей со мной!» Как можно отказать? Ну действительно? Ты же не знаешь, что с ним такое. Ну, выпиваешь, какой-то разговор затевается… И я, например, своих друзей очень редко вижу трезвыми. Там у меня Сережа есть Соловьев, есть Алла Борисовна, Битов… Почему – потому что я сам все время приношу. Выпиваем, чтоб начать разговор с середины. Чтоб не начинать с начала. Что могло бы отучить от водки (я уже так думал) наших людей – занятие бизнесом. Я бы советовал алкашам, бомжам – закупать оборудование, закупать станки, расширять производство, заняться модернизацией страны. Потому что «синдром менеджера» - это ночные проблемы, дневные проблемы. Утром – с прорабами, вечером - с менеджерами, и вот таким образом уже ничего, и в результате такой у меня совет. Спасибо за внимание.

М.: Про кино Вас хочу теперь спросить. Минюст зарегистрировал новый Союз кинематографистов, который сразу назвали «антимихалковским», в него входит очень много талантливых замечательных людей, чета Германов, Борис Хлебников, замечательный режиссер, Гарри Бардин…

Ж.: Кто еще там? Абдрашитов, по-моему… Эльдар Рязанов.

М.: Да, ну то есть такие талантливые люди. Как Вам кажется, кинематографисты делят только государственные деньги или что-то еще? Что они делят все время?

Ж.: Это, конечно, государственные деньги. Но если, допустим, один из них, вот как Никита Сергеевич, становится Председателем Союза и от него зависит получение денег… И когда вообще собрат по профессии распределяет деньги для других таких же режиссеров, мне кажется, это тяжелый случай. Тут уже лучше, чтоб чиновник был. Даже туповатый. Который даже не знает и не понимает, на что он дает деньги, это может быть лучше, чем ходить и кланяться к человеку, занимающемуся той же профессией – это тяжело. Так мне кажется. Просить денег тяжело у другого такого же человека. И еще – по-моему, Никита Сергеевич в интервью «Известиям» сказал: «Не умеют любить – пусть боятся». Но раз не умеют, значит, надо учить. Значит, он учит. И вот, когда тебя учат любить, вот это, наверное, такие люди как Эльдар Рязанов, Герман, это всё-таки, для них этот курс уже тяжеловат.

М.: Вот вопрос, который меня очень волнует и, я думаю, не только меня. Произошло такое невероятное событие, когда экипаж самолета ТУ-154 посадил самолет в тайге без всяких приборов и никто не погиб. Значит, летчиков не наградили ничем, никто из официальных лиц их ни за что не поблагодарил. Более того, когда я хотел пригласить в одну из своих программ летчиков, мне сказали, что ведется следствие. Было такое ощущение, что они под следствием находятся, хотя они герои. С другой стороны, стоит случиться любому скандалу и тут же имя героя скандала – во всей прессе. Как Вам кажется, почему у нас возникла такая ситуация, когда скандалы мы любим, а подлинных и настоящих героев – нет?

Ж.: Подвиг одного – это преступление другого. И почему вырубились все приборы, и как они сели действительно? И дело не в том, что они герои, они, видимо, высочайшие профессионалы. И помните, еще песня была «когда страна потребует, героем у нас становится любой»? как-то вот так вот было там в песне довоенной… Страна приказывает непрерывно! Эта страна – непрерывно, и в советское время, и в пост-советское время, бесконечно… МЧС, огромное министерство, создано именно для этих ситуаций, чтобы там служили одни герои. Вы видите – о героизме сложно говорить, как о положительном герое. Насчет скандалов – гораздо веселей. Даже мне. Вот потому что скандалы, это же такое дело… Раньше, например, чтобы петь, нужно было иметь слух и голос. Это много. Сейчас достаточно чего-нибудь одного. Или слух, или голос. Некоторые обходятся вообще без этого. И вообще, как-то стало легче гораздо. Раньше каким-то образом кумиры как-то появлялись через восхищение. Сейчас – через отвращение. Ну, человек становится чуть менее приличным, еще менее приличным, на экране, либо на радио, и становится известным! Он демонстрирует это неприличие. Либо заявляет, что он сейчас будет мастурбировать. Либо заявляет, что… Ну знает анекдотов много… Либо матом как-то… Ну это очень легкий и веселый путь. Я даже в общем уже и не возражаю. Вместо того, чтобы карабкаться всю жизнь на вершину… Вот мы карабкались, а теперь узнали, что оказывается, с той стороны ходит лифт! Ну действительно, и притом после этого, как они стали известными, эти ребята, девочки, они становятся респектабельными, становятся умными, ведут передачи. И мы их слушаем, забыв… Не забыв, мы помним, как они появились, мы помним, с чего они начали. Это очень мешает воспринимать. Потому что ты же говорил матом, ты же это произносила у себя дома, ты говорила «там звезда в шоке», или что-то еще говорила. И вот это широкоизвестно. Завидовать тут не надо. Я не думаю, что их любят. Я думаю, что они просто широкоизвестны. Вот сейчас Сколково – мне кажется, это поможет увеличить количество умных людей в зале. Посмотрим, каких артистов они будут туда приглашать. Спасибо за внимание.

М.: Мы иногда вспоминаем разные опросы, которые проводили разные организации. Вот мне очень понравился опрос, который провел ВЦИОМ. Он задал людям вопрос: «Какое чувство у вас возникает чаще: стыд за страну или гордость за страну?» Я взял бумажку, чтоб не перепутать цифры. Тридцать семь процентов чаще испытывают стыд, тридцать четыре процента чаще испытывают гордость и двадцать девять процентов не определились с ответом. Вот как Вам кажется, когда примерно одинаковое количество людей испытывает за страну гордость, стыд и не определились с ответом, это как характеризует общество?

Ж.: Вот мне нравятся те двадцать девять процентов, это может быть, мне кажется, что умных людей чуть меньше. Но все равно, двадцать девять – это очень неглупые люди. Нельзя испытывать ни стыд, ни гордость. Вообще гордость – понятие, мне кажется медицинское. Любить – да, можно любить. От этого можно что-то делать, тебя заботит что-то, что там что-то не получается – то, что ты любишь. Что это вся мохнатая замшелая страна, ксенофобская, ты хочешь, чтоб она стала лучше и ты как-то ее все равно любишь, ты предан ей, ты хочешь, чтобы эта страна стала Родиной. Чтоб государство стало страной, а страна стала Родиной. И ты вот в ней будешь жить. И ты борешься… Ты там сидишь в пробках и гордишься там… Или ты приходишь в магазин, где нет ни одного нашего товара, ни одного продукта. Чем там гордится? Вы знаете, мы гордились все Красной Армией. И в результате этой гордости, до войны запретили преподавать тактику оборонительного боя, в военных училищах. Вот представьте себе – только наступать. Мы сомнем его! Как сейчас говорят – мы порвем любого! И когда Гитлер напал, вся наша артиллерия была на конной тяге. Вот это то, к чему приводит гордость. Гордость, в принципе, это безделье. Гордость – это я вышел на трибуну и… Ой, у нас был преподаватель, который говорил (вот такой обществовед), он говорил, что «ТУ-104 для своего времени был сверхзвуковым». Для своего времени…

М.: Итак, Вы сказали хорошую формулировку, что гордость – это бессилие. А стыд это что?

Ж.: Стыд – это воспитание. Стыд – это присутствие чего-то божественного в тебе, как совесть. Что такое совесть – ничего, это что-то сверху. Вот больная совесть не давала покоя. Вот она не дает покоя. Почему она ворочается в тебе? Этого никто не может объяснить, почему вдруг тебе совестно? От воспитания. Мы все теряем очень много. Прежде всего теряем в технике, теряем в юморе, теряем в интеллекте, когда нам не становится стыдно, теряем во всем, потому что мы можем воровать все – изобретение, замысел пьесы, всё, что угодно можно воровать – не стыдно. А должно быть стыдно! Тогда мы идем своим путем и становимся, как любят сейчас говорить, конкурентоспособными. Вы знаете, тут пришла тоже хорошая новость. Борисоглебск – это родина нашего Виктора Ильченко. Третьего, который был у нас. Есть Карцев, я, Ильченко. Видите, его нет в живых давно. И вот мэрия Борисоглебска решила увековечить память его… Я просто говорю об этом, что седьмого числа мы будем там, будем с шефском концертом, я и Рома Карцев. С помощью телевидения, наверное, люди об этом узнают в Борисоглебске, под Воронежем. Витя Ильченко был аристократ. Это город летчиков. Я впервые от него узнал, что такое глиссада, что такое посадка, что такое взлет, как рассчитать эту кривую. Он был из семьи летчиков. Это какой-то аристократизм… Кроме того, что фамилия его очень украшала нашу тройку, и еще был такой аристократизм. И вот мы не можем его забыть, этот интеллект, и ум… И вот то, что мы потеряли вместе со словом «стыдно» - мы потеряли происхождение. Мы потеряли вот это древо. Нам надо следить, чтобы это не произошло. Хотя бы вот в таком небольшом мете, в такой компании.

М.: Теперь Вы начинаете, если это возможно, читать Ваши произведения. Под бурные аплодисменты собравшихся.

Ж.:

* * *

Как сказал осьминог Пауль: «Оттого, что мы ничего не выбрасываем, мы ничего не можем найти».

* * *

Я теперь вот эти короткие фразы приписываю Паулю.

* * *

И оттого, что мы никого не увольняем, мы никого не можем нанять.

Патриархальность, сэр!

* * *

Как нам помогает склероз?

Благодаря тому, что он забыл записную книжку, он вернулся и увидел, что забыл запереть квартиру.

* * *

ВОСПОМИНАНИЯ СУДЬИ НА СВОЕМ ЮБИЛЕЕ

Пять случаев, когда он не взял.

Первый раз – после юридического, сразу давали…

* * *

Пусть милиция раскрывает хотя бы те преступления, что она сама совершает.

А если бы полиция раскрыла то, что совершила милиция, мы бы сразу подружились.

* * *

Аромат неверности и вонь постоянства.

* * *

- А слышно, когда я говорю по-английски?

- Слышно.

- А почему все переспрашивают?

* * *

В нашем возрасте всегда прекрасное настроение, пока не наткнешься на зеркало.

Когда двигаешься, думаешь о государственных проблемах.

Наткнешься на зеркало – думаешь о себе сразу…

* * *

ОБРАЩЕНИЕ КО ВСЕВЫШНЕМУ

Не надо для улучшения жизни меня забирать к себе.

Давай попробуем здесь…

* * *

М.: Теперь переходим к той части, где вопросы задают зрители. У нас есть некоторое количество видео-вопросов, они будут вот там, на экране. Поехали, первый вопрос.

Зрительница: Здравствуйте, Михаил Михайлович! Меня зовут Татьяна, я из города Волгограда. У меня к Вам один вопрос: скоро пластическая хирургия и генетика разовьются до такой степени, что на земле будут жить только красивые люди. Вы хотели бы оказаться в таком будущем?

Ж.: Хороший вопрос! Но понятие о красоте сразу изменится, во-первых. Вообще красота, мне кажется, не в руках пластика. Красота в руках самого человека. Это очень зависит от характера. Все-таки через красоту просвечивает характер, который надо ухватить, спасибо за внимание. Как говорила моя бабушка: «Жить будешь не с красотой, жить будешь с характером!»

М.: Следующий вопрос.

Зрительница: Здравствуйте, Михал Михалыч, меня зовут Лиля, я из Архангельска. Ответьте, пожалуйста, на такой вопрос: «Если ты никак не можешь решить проблему, означает ли это, что ты сам – часть этой проблемы?»

Ж.: Толково, в общем, сказано, конечно. Ну, когда не можешь решить проблему, я бы, в общем, выпил и лег спать.

М.: Теперь я обращаюсь к зрителям, кто хочет задать вопрос, поднимите руку.

Зрительница: Добрый день, Михал Михалыч! Я хотела спросить, вот я читала у древних греков написано, что «еще не один достойный человек не стал вдруг богатым». А вот в наше время, как Вы считаете, у нас ставшие вдруг богатыми могут оказаться достойными? Ну тоже «вдруг»?

Ж.: Нет «вдруг» богатым достойный человек не станет. Достойный человек, он карабкается. И самому достойному проносят люди. Что-то они приносят. Они делают его не богатым, но хотя бы обеспеченным. А ставший «вдруг» богатым – наверное, прав. Кто это сказал?

Зрительница: Греческий драматург Селий.

Ж.: Он, видимо, хорошо знал обстановку в Греции.

М.: Еще есть желающие?

Зрительница: Добрый вечер, Михаил Михайлович!

Ж.: Добрый вечер! Я напрягаюсь, говорите.

Зрительница: Нет, не надо. У меня вопрос такой: как Вы считаете, сейчас учителя начальных классов – это в основном женщины. Влияет это как-то на подрастающее поколение? И не было бы лучше для маленьких детей, чтобы «учительница первая моя» - у них был мужчина?

Ж.: Я считаю – да. Я запомнил именно мужчин-учителей. Тогда все вернулись с фронта и учителя были мужчины. Только преподавательница украинского языка была женщина. Я тоже обнаружил, что и журналистки, и газеты делаются женщинами, очень много женщин, и романы пишутся. Они стрекочут и пишут, и пишут, и пишут. Мы, конечно, их все равно любим, но так много писать не надо. Мне тоже кажется, мой сын учится в основном у женщин. Но это все равно как без отца. Всё!

М.: Заканчивая нашу передачу, я хотел бы сказать вот что. Вот некоторые зрители, и Михал Михалыч в их числе почему-то, считают эту передачу юмористической. И Вы почему-то измеряете успех передачи количеством смеха. На самом деле, я абсолютно убежден, что это передача философская, только рядом с ней не вдруг его поставишь. Нельзя такую рубрику ввести, потому что кроме «Дежурного по стране» не очень понятно, какие другие передачи нашего телевидения могут так называться. Мне кажется, эта передача философская, и замечательна она Вашей мудростью, а мы очень много разговариваем. Не юмором, который никуда не денется, а именно мудростью, потому что очень мало на нашем телевидении мудрых людей. И мне кажется, что Вам зрители благодарны еще и за это. А не только за то, что Вы их смешите. И я качество этой передачи измеряю тишиной. Вот когда вот так вот люди сидят, мертво Вас слушают, то значит, передача хорошая, за что Вам огромная благодарность. На этом наша программа заканчивается, я надеюсь, что мы встретимся через месяц на канале «Россия». Всего доброго, до свидания, пока!